— Привет, дочь, как у тебя дела? Как сама, как муж, как дети? Позвони, как будет времечко.
Когда я записывал это голосовое сообщение, я еще ничего не знал. Не знал, что зятя моего уже нет в живых, а дочь лежит на операционном столе, и хирурги пытаются спасти ее жизнь…
Прождав ответа от дочери остаток дня и послав еще несколько голосовых и обычных сообщений, я все же решился и позвонил Лере. После нескольких долгих гудков послышалось шипение, и незнакомый женский голос произнес:
— Здравствуйте, вы отец Валерии?
— Отец. А вы?
— Меня зовут Галина, я медицинская сестра скорой помощи. Ваша дочь попала в аварию.
— В какую аварию? Когда?
— Часов пять назад. Сейчас Валерия в реанимации. Вы можете подъехать поговорить с врачом.
— Куда подъехать?
Я все еще не воспринимал того, что эта женщина говорит серьезно. У меня даже было желание накричать на нее, чтобы не шутила такими вещами.
— Больница скорой помощи, улица Краснополянская, дом 8, — отрапортовала между тем женщина, представившаяся медсестрой.
— Я нахожусь в другом городе, и чтобы мне добраться до вашей Краснополянской улицы, мне понадобится немало времени, — пробурчал я.
— Простите, мне пора. Врач вам все объяснит при встрече.
В трубке послышались короткие гудки, и я выругался вслух. Может быть, все же розыгрыш? Хотя кто будет шутить подобным образом? Разве что друзья моего зятя, он и сам любитель пошутить, и товарищи у него все сплошь «Петросяны». В прошлом году на юбилее у дочери я имел возможность в этом убедиться.
Я совершенно растерялся и не понимал, что мне делать, поэтому, даже не размышляя, набрал номер телефона зятя. Аппарат Кирилла был отключен. Тогда в панике и не посмотрев на время, я позвонил старшему сыну Леры и Кирилла Сашке.
Сашка ответил сразу же, словно ждал моего звонка.
— Алло, дед, папа и мама куда-то делись, Василиса ревет, боится, а я не знаю, что мне делать.
— Чего же, не позвонил мне раньше?
— Не подумал. Ты же далеко, что толку тебе звонить?
— А, ну да, разумное объяснение.
По спине у меня пополз холодок. Я наконец, начал осознавать, что произошло что-то серьезное.
— Слушай, Сашка, ты сможешь как-то успокоить сестру и дождаться меня? Только я прилечу утром, поэтому вам нужно просто лечь спать.
— Ты думаешь, мама с папой оставят нас одних на всю ночь?
— Я так не думаю, но все равно вы ложитесь спать, а я постараюсь прилететь как можно скорее.
— Самолет, что ли, угонишь? — хмыкнул внук.
Вот еще один юморист растет на мою голову!
— Если иного способа не будет, угоню самолет, — пообещал я и повесил трубку.
На сердце улеглась тяжелая железобетонная плита, мешая нормально дышать и мыслить, и я, игнорируя эту невыносимую тяжесть, помчался в аэропорт. На мое счастье, хотя тогда мне и это время показалось слишком долгим, самолет вылетал через три часа. Все это время я провел в аэропорту, пытаясь дозвониться в эту самую больницу на Краснополянской, 8. Ни один из телефонов, указанных на сайте больницы, не отвечал, и телефон Леры тоже, Видимо, добрая медсестра, что изволила поговорить со мной до этого, отправилась по своим делам. Аппарат Глеба так больше в сети и не появился, а внуку я звонить не решился, возможно, шутник Александр все же послушался моего совета и лег спать.
В полном неведении о том, что все же случилось, я приземлился в городе, откуда был родом и где прошла немалая часть моей жизни. С матерью Леры мы развелись, когда дочери было всего четырнадцать лет. Долгое время после этого Лерка не общалась со мной, обвиняя в том, что произошло между мной и ее мамой. Лишь спустя три года после развода наши отношения с дочерью стали потихоньку налаживаться, и Лера сменила гнев на милость. С тех пор мы виделись примерно раз в году, учитывая то, что жил я в другом городе. Чаще мы просто созванивались.
Моя бывшая жена Маша так и не вышла больше замуж, да и я жил одинокой жизнью, даже не помышляя о том, чтобы еще кого-то назвать своей женой. Дочь частенько пыталась свести нас с женой обратно, особенно в последнее время. Лера говорила, что на старости лет люди, не утратившие любовь друг к другу, должны поддерживать один другого. А в том, что мы с Машей не утратили эту нашу любовь, Лерка отчего-то не сомневалась.
Я и сам, слушая дочь, хотя порой и ворчал на нее за это, но частенько задумывался над ее словами. Человеку, когда он стареет, начинает казаться, будто одиночество самый злейший его враг. Наверное, именно для того, чтобы не ощущать присутствие этого недруга, старые люди постоянно ищут общения. Собираются стайками возле подъезда или каждый день названивают своим детям. Вот и я страшно боялся, что то, чем я сейчас дорожил больше всего, а именно моя свобода и независимость, сыграют со мной на старости лет злую шутку, и я начну ощущать собственную ненужность.
С бывшей женой в последние годы мы стали не то чтобы друзьями, но наши отношения напоминали нечто подобное. Мы частенько созванивались, жаловались друг другу на жизнь и пересказывали, как прошел наш день. Все это можно было делать и не по телефону, а живя вместе, и я, откровенно говоря, ждал, когда же Маша сама заговорит о том, чтобы нам сойтись. Однако судьба распорядилась иначе. Год и пять месяцев назад у Маши случился инфаркт, и я даже не успел попрощаться с ней. Летел в самолете, надеясь застать ее живой и прямо там, в больнице, сделать ей повторное предложение, попросив ее руки и сердца. Но сердце моей Маши уже не могло быть моим, оно уже принадлежало нашему создателю…
Позже, на кладбище, когда все разошлись, оставив меня наедине со свежим холмиком земли, я произнес такие слова: «Теперь-то ты мне веришь? Тебе уже известно, что я тебе не изменял с этой продавщицей? Эх, Маша, Маша! Ревнивая ты дура!» и заплакал. Горько мне было от того, что гордость ее и моя не оставили нам шанса прожить вместе счастливую жизнь.
Маша всегда была патологической ревнивицей, а меня, как назло, господь одарил смазливой внешностью. Это женщинам синие глазки в обрамлении длинных ресничек просто необходимы и добавляют шарма. Нам, мужикам, от этого порой одни неприятности. В моем случае женщины всегда считали, будто мой полудетский взгляд направлен именно в их сторону, тогда как я вовсе не смотрел ни на кого, кроме своей жены. Но доказать это у меня не получалось, да и не хотел я ничего доказывать! Гордость мешала. Почему я должен оправдываться в том, чего не делал?! Разве я виноват в том, что та продавщица положила на меня глаз и наговорила моей жене с три короба, выдав желаемое за действительное? А Маша ей поверила и вещи мои в подъезд выставила. А я взял сумку с вещами и, плюнув под ноги, уехал в Питер. Сначала думал просто развеяться и привести мысли в порядок, да и жена чтобы поостыла и призналась в том, что не права. Но… В общем, так я и остался жить в городе, что всегда привлекал меня своей свободой и независимостью, став тоже свободным, независимым. И одиноким…
Возле стоянки такси в аэропорту я задумался, не понимая, куда мне поехать в первую очередь? В больницу, на улицу Краснополянскую или все же к дочери домой. Если дети до сих пор находятся одни, то, наверное, сначала стоит проведать их. Старшему сыну Леры и Кирилла Сашке, было всего шесть лет, а младшей Василисе едва исполнилось два годика.
Я взял такси до дома дочери и по дороге, наконец, дозвонился в больницу. На этот раз мне вкратце рассказали обо всем, что произошло. Оказалось, машина моего зятя врезалась в грузовик. Кирилл умер, даже не добравшись до больницы, а Лера до сих пор находилась в реанимации.
Выйдя из машины такси возле подъезда, я долго стоял, не решаясь позвонить в домофон. Что я скажу детям, как мне вообще сейчас вести себя с ними? Наверное, не стоит сейчас вываливать на них то, что случилось? Я даже не знаю, что говорить в таких случаях. К тому же, мне самому было так тяжело, что я вряд ли смог бы еще выдержать и их детское горе.
Тогда я решил вести себя с детьми так, будто ничего не знаю, и, наконец, набрал на домофоне номер нужной мне квартиры. На звонок домофона никто не ответил, и я, повторив попытку еще пару раз, достал телефон и набрал номер телефона внука.
На этот раз Сашка долго не отвечал, а когда он взял трубку, я услышал в трубке плач его сестры.
— Ты чего, дверь не открываешь? — набросился я на внука.
— Родители запрещают открывать дверь незнакомцам. Откуда я знаю, что это ты?
— Ну, теперь знаешь, это я! Открывай!
Пока я поднимался в лифте, я все пытался нацепить на лицо хоть какое-то подобие улыбки. Все же мы не виделись с детьми почти семь месяцев. Именно столько времени прошло с момента моего последнего визита в этот город. Едва Сашка открыл дверь, до меня донесся детский плач. В гостиной горько рыдала его сестра Василиса.
— Что за шум, а драки нет? — проговорил я, обнимая внука. Саша значительно подрос за то время, что я его не видел, и я тут же добавил, — ну ты, брат, и вымахал! Глазом не успеешь моргнуть, как в армию тебя уже провожать придется. Я снял куртку и, повесив ее на крючок, спросил, — так что с сестрой? Почему она ревет?
— В штаны наложила и не хочет, чтобы я ее мыл.
— Да уж, проблемка. Ну давай посмотрим, чем я могу помочь.
Я постарался придать своему лицу еще более добродушное выражение и параллельно вспомнить, как все это происходит. Мыл же я попу Лере, когда она была маленькой! И с этой малявкой как-нибудь справлюсь!
«Проблема» в виде Василисы не желала ни узнавать меня (что вполне естественно, так как когда я видел ее в последний раз, она так быстро не бегала), ни подходить ко мне! Что тоже вполне понятно, чужой немолодой мужик пытается снять с тебя штаны, да еще и разговаривает, словно не самый талантливый клоун в цирке:
— Васенька, не бойся, а же твой дедуська!
— Ааааа!
(И почему людям кажется, что, разговаривая на «детском» языке, их слова ребенку станут более понятными?)
— Васька, иди сюда, я дам тебе коньфетьку!
— Аааааа!
— Вася, ну что такое? Хочешь, мы подем с тобой гуять? А? Только сначая нуня одеться!
— Ааааааааааа!
Все! После последнего «Аааааа» мое терпение лопнуло, и я, подхватив орущую девчонку под мышку, понес ее в ванную. Через некоторое время чистая и довольная Василиса сидела на кухне и дожидалась завтрака. Я же деловито взбивал яйца в миске и потихоньку пытался выспросить у внука, как так получилось, что они с сестрой остались вчера дома одни.
— Просто папе утром кто-то позвонил, и он куда-то срочно уехал. А мама, как только папа ушел, велела мне посидеть с Васькой, а сама тоже ушла. Мы с Васькой сели смотреть мультики, а когда проголодались, я позвонил родителям, но они оба не отвечали. Мы поели вчерашние котлеты и снова смотрели мультики. И так до самого вечера. Котлеты, кстати, закончились.
— Ничего, сейчас будет вам яичница. Самая вкусная, потому что я спец по приготовлению яичницы!
Пока дети стучали ложками, уплетая за обе щеки мое угощение, я прошел в гостиную и снова позвонил в больницу. Мне сообщили, что Валерия, наконец, пришла в себя, но увидеть ее я пока не могу. Вернувшись в кухню, я обратился к внуку:
— Саш, ты сможешь еще немного посидеть с сестрой? Я отлучусь совсем ненадолго, на час-два от силы.
— А если ты тоже не вернешься? Можно мы лучше с тобой поедем? Котлеты, честное слово, закончились, и яичницы тоже не осталось. Детям нельзя голодать, я видел по телевизору.
— Обещаю, как только я вернусь, мы пойдем с вами в кафе, и я куплю вам столько еды, сколько поместиться в ваши маленькие животы.
— Ладно, — нехотя согласился Саша, — только возвращайся скорее, — добавил внук и посмотрел на меня пронзительным взглядом.
Я помчался в больницу, по дороге пытаясь восстановить картину того, что все же произошло вчера. Если Кирилл утром уехал куда-то на своей машине, а Лера вышла из дома чуть позже, то каким образом они оказались в одном автомобиле, который врезался в тот грузовик? Да и вообще, я не понимал, что заставило Леру оставить детей одних и куда-то помчаться сломя голову? Ответов на эти вопросы у меня пока не было, лишь отчего-то в памяти постоянно всплывал один случай из моей собственной семейной жизни. Я тогда работал экспедитором, сопровождал различные грузы. Однажды мой напарник заболел, и оператор Лида, разведенная женщина с двумя детьми, позвонила мне ранним утром, чтобы попросить заменить его. Мне казалось, что моя жена еще сладко спит в нашей постели, когда я разговаривал с Лидой по телефону из прихожей.
Я не захотел будить Машу и, оставив на кухне записку, отправился спасать ситуацию — заменять заболевшего товарища. В тот же вечер, вернувшись из рейса, я обнаружил то, что вещи жены и дочери в квартире отсутствуют, а на кухонном столе лежит записка, где крупными буквами написано: «Кобель!». Жена, прихватив Леру, отправилась к своей матери жаловаться на горькую судьбу женщины, муж которой ей изменяет. В тот раз мне все же удалось уговорить Машу вернуться, убедив ее в том, что я действительно в выходной день работал, а не ездил куда-то со своей любовницей, которая и звонила мне утром. Иногда, мне кажется, если воображение ревнивцев и ревнивиц направить в нужное русло, то можно создавать такие кинематографические сюжеты, которым позавидует даже Голливуд! Ревность моей бывшей жены была способна подвигнуть ее выдумывать и не такие истории, и это с учетом того, что, клянусь всем, чем угодно, я ни разу не изменил Маше!
Я вернулся к детям спустя два с половиной часа. За это время мне удалось переговорить с врачом и даже съездить на опознание тела Кирилла. До сих пор я не мог прийти в себя от увиденного. Мой зять — этот веселый, здоровый парень, сейчас напоминал кого-то из фильма ужасов, но только не самого себя. И впервые за эти два дня я осознал, что случилась непоправимая трагедия. А еще я понял, что больше не могу притворяться и скрывать все это от своего внука.
— Дед, ты опоздал на целых сорок минут! — встретив меня у дверей, обвиняющим тоном проговорил Саша.
Я заметил следы слез на его ресницах и понял, что Сашка только притворяется спокойным. На самом деле, мой внук далеко не глупый мальчишка и давно понял, что его родители не могли так просто исчезнуть. Для начала я, как и обещал, накормил детей в кафе неподалеку от дома. А после того, как Василиса уснула, усадил Сашку напротив себя и рассказал ему обо всем, что случилось. Я как мог, старался смягчить удар, и, слушая меня, Сашка только судорожно вздыхал, но не плакал. А потом мы легли спать на большом диване в гостиной, куда до этого уложили Ваську. Нам теперь нужно было держаться всем вместе. Так легче было справиться с нашим горем.
На похоронах отца Сашка тоже держался молодцом. Даже я готов был расплакаться, особенно когда комья стылой земли стали ударяться о крышку гроба. А внук не проронил ни слезинки, лишь с сосредоточенным лицом смотрел прямо перед собой и молчал.
Лера провела в больнице еще почти месяц, и все это время я жил вместе с детьми в их квартире. Узнав о том, что ее муж погиб, Лера совершенно замкнулась в себе, и стоило мне оказаться у нее в палате, дочь начинала плакать при виде меня. Я не знал, как ей помочь справиться со своим горем. В такой ситуации сложно подобрать нужные слова. Потерять мужа в ее возрасте — это очень страшно, тем более я прекрасно знал, как Лера любила Кирилла.
За тот месяц, что мы провели вместе с детьми, мы очень сблизились с ними. Особенно с внуком. Я даже не знал, какой стойкий «солдатик» у нас растет. После похорон Сашка как будто стал еще взрослее. Он больше никогда не жаловался на Василису. Сколько бы та не капризничала, внук относился к сестре с огромным терпением, не каждый взрослый так сумеет. Единственное, что меня порой немного коробило в поведении внука — это то, что Сашка больше не шутил. Я все ждал и ждал, когда он снова начнет подкалывать меня, но внук был предельно серьезен и сосредоточен. И эта его детская степенность очень пугала меня.
Когда Леру выписали из больницы, я решил еще некоторое время пожить с ними. Дочь пребывала в каком-то своем мире, и ей сейчас было будто не до детей. Часами Лера отрешенно сидела возле окна и смотрела во двор. Что она там разглядывала и о чем думала в тот момент, мне было не известно. Дочь ни о чем со мной не разговаривала. Я пытался как-то встряхнуть ее, заставить заняться бытовыми вопросами и так далее, но Лера, даже если что-то делала по дому, то делала это словно робот.
Дети, видя такое состояние матери, тоже стали как будто сторониться ее. Даже Василиса почти не подходила к Лере, (о чудо!) предпочитая мое общество. Наблюдать за всем этим мне было тяжело, пожалуй, сейчас мне было даже тяжелее, чем в то время, когда дочь находилась в больнице, и я не был уверен, что она полностью поправится.
Я не выдержал и сорвался, когда однажды равнодушие и отрешенность Леры довели моего внука до слез. До этого Сашка стойко переносил и это новое для него испытание. Раньше, до этой трагедии, Лера была очень хорошей матерью. Этакой наседкой, которая только и делает, что носится со своими детьми. Сейчас же все кардинально изменилось. Разглядеть материнскую любовь под этой маской отрешенности было сложно, и Сашка, как более взрослый из детей, видимо, сделал для себя определенные выводы. Внук решил, что мать больше не любит их с сестрой, поэтому и ведет себя с ними настолько холодно.
До того момента, как с Сашкой случилась истерика, он при помощи или, скорее, вопреки вмешательству сестры, целую неделю мастерил для матери подарок. Зная то, что Лера очень любит море и все, что связано с этой стихией, Сашка смастерил настоящий парусник с алыми парусами, как и положено сказочному кораблю, при помощи которого ребенок желает тронуть сердце своей матери.
Когда Сашка вручил свою поделку матери, Лера даже не притронулась к кораблю. Лишь только она взглянула на корабль с алыми парусами, как лицо ее стало каменным, и она сказала, обращаясь к сыну:
— Убери это, пожалуйста.
Корабль Сашка выбросил в мусорное ведро и, закрывшись в детской, громко всхлипывал в течение целого часа. Тогда я извлек из мусорного ведра кораблик и, поставив поделку на стол, велел дочери одеваться. Голос мой звенел, поэтому Лера не посмела перечить. Я постучал в детскую и скомандовал внуку прекратить истерику и присмотреть за сестрой. После этого я вывел свою дочь на улицу, и мы зашагали рядом вдоль проспекта.
Пройдя пару кварталов, я свернул в небольшой сквер и, отыскав самую дальнюю скамейку, усадил на нее Леру. Несмотря на позднюю осень, погода была солнечной. Так не хотелось мне начинать этот разговор! Хотелось просто сидеть, подставив лицо солнечным лучам, и чтобы все само собой вернулось на круги своя! Вот точно также в прошлом году мы с Лерой сидели вместе на скамейке и вспоминали ее маму.
Говорили только о том, что вызывало нашу общую радость, а таких воспоминаний у нас было полно. Вот, например, то, как Лерка в третьем классе умудрилась подраться с самым задиристым мальчиком и даже поставила ему синяк под глазом. И как потом Маша заступилась за дочь в кабинете директора школы, сказав, что если бы тот мальчик был настоящим мужчиной, он бы не полез драться с девчонкой. И еще добавила, что в перевернувшемся с ног на голову мире женщинам приходится заступаться и за слабых, раз больше некому сделать это. Перед тем, как Лера поставила синяк хулигану, тот измывался над первоклассником. Так что, все верно — дочь поступила так, как велела ей совесть.
И еще много, о чем мы говорили в то время с Лерой, а сейчас говорить не хотелось совсем. С трудом собравшись с мыслями, я все же произнес:
— Я понимаю твое горе, Лера. Как могу, понимаю. Но мы с тобой продолжаем жить, и твои дети тоже. Ты нужна им сейчас, как никогда ранее. Им сейчас не менее тяжело, чем тебе. Особенно Сашке. Он потерял отца и теперь теряет мать! Если ты в ближайшее время не сумеешь справиться с собой, Сашка останется раненым на всю свою жизнь. Не убивай в своих детях любовь! Умоляю тебя!
Лера посмотрела на меня взглядом, в котором читалось такое отчаяние, что я тут же замолчал.
— Ты прав, папа! Я убийца! Я уже убила своего мужа, нашу с ним любовь, а теперь я раню своих детей и ничего с этим не могу поделать!
— О чем ты говоришь? Кирилл погиб в аварии, причем тут ты? Тем более, что он сам был за рулем.
— В тот-то и дело! Это я довела его до такого состояния, когда Кирилл не смог нормально вести машину! Я и моя ревность! Я словно обезумела тем утром! Кириллу кто-то позвонил, голос был женский. Я ясно слышала даже смех, доносящийся в трубку, и Кирилл тоже улыбался во весь рот. А потом заметил, что я наблюдаю за ним, и ушел в прихожую. После этого он резко сорвался и поехал куда-то, сказав мне, что едет по рабочим делам. Тогда я решила проследить за ним. Едва за Кириллом закрылась дверь, я вызвала такси. Все сложилось так удачно, как думала я, лишь только Кирилл завернул за угол дома, поехав вовсе не в направлении своего офиса, мне подали машину, и я велела следовать за автомобилем мужа. Мужчина за рулем всю дорогу ворчал и даже отчитывал меня, пытаясь объяснить, что ревность порой затмевает разум. Я же сказала ему, что это не его дело! Так, преследуя машину Кирилла, мы выехали за город, и я все больше распылялась, понимая то, что муж соврал мне. Машину Кирилла мы обнаружили возле ворот какого-то коттеджа, стоявшего почти посреди леса.
Я отпустила такси. Тем более, водитель уже изрядно надоел мне своими нравоучениями и стала колотить кулаками по воротам того дома. Никто на мой стук, однако, не реагировал. Тогда со мной случилась настоящая истерика, я в красках представляла, что именно сейчас происходит за этими воротами, и чуть ли не рвала на себе волосы. Наконец, ворота распахнулись, и мне навстречу вышел Кирилл и совершенно незнакомая женщина, чуть старше моего мужа. На лицах обоих играла улыбка, и это еще больше вывело меня из себя. Я набросилась на ту женщину с кулаками, повалила ее на землю и, обхватив за шею, начала душить. Кирилл еле-еле оттащил меня от нее и, проговорив что-то вроде: «Зоя Дмитриевна, простите мою ненормальную жену», запихал меня в свою машину. Когда мы отъехали от дома, муж стал оправдываться передо мной. Так мне тогда казалось. На самом деле Кирилл просто пытался объяснить, зачем он приехал сюда. В этом доме жил один его коллега. Костя Елпашев. Костя был из тех, кому попросту противопоказан алкоголь, а накануне Костя встречался с друзьями своей молодости, и они изрядно погуляли. Наутро Костя, решив поправить здоровье, выпил полбутылки коньяка, и к нему явилась так называемая «белочка».
Коллега Кирилла разделся догола и стал бегать по дому, размахивая ружьем. Ружье, к счастью, было не заряжено, но его жена, та самая Зоя Дмитриевна, все равно жутко перепугалась. В панике она схватила телефон мужа и начала звонить его коллегам. В нашем городе эта пара жила всего второй год, приехав откуда-то из глубинки, и поэтому других людей, живущих поблизости и способных ей помочь, женщина попросту не знала. Вызвать скорую помощь Зоя Дмитриевна тоже побоялась, ее муж ранее уже состоял на учете в наркологии, и повторный, так сказать, залет мог повлечь за собой некоторые ограничения в жизнедеятельности ее супруга. Супруг бы ее за это по головке не погладил. Так как тот день был выходным, многих коллег Кости не оказалось в городе, а Кирилл откликнулся сразу и пообещал тут же приехать.
— Странноватая какая-то история, попахивает малобюджетным фильмом, — вставил я свою реплику в рассказ дочери.
— Вот и я тогда не поверила объяснениям Кирилла. Еще больше разошлась и всю дорогу, пока мы ехали назад, высказывала мужу все, что о нем думаю. Перед самой аварией я сказала Кириллу, что ненавижу его и что лучше было бы, если бы мы с ним никогда не встретились! Это были последние слова, которые услышал от меня мой муж. Как же мне не винить себя в том, что случилось, папа? Я много думала потом и о той нелепой истории, благодаря которой Кирилл в тот день уехал из дома.
И знаешь, что, папа? Теперь объяснения Кирилла вовсе не кажутся мне глупой выдумкой. Такие действия как раз в его духе! Возможно, та женщина, Зоя Дмитриевна и ее муж и вели себя в тот день не совсем адекватно, но только Кирилл мог вот так сорваться и поехать спасать их обоих. В этом был он весь! И за это я его и любила! И я не понимаю, отчего я могла думать, что Кирилл мне изменяет? Я же знала его как свои пять пальцев! Он был веселым сумасбродом, но не лгуном! Кирилл не стал бы обманывать меня, я теперь в этом уверена! Но, Господи, почему же так поздно?!
Лера закрыла лицо руками и зарыдала в голос. Я притянул дочь к себе, и Лера уткнулась в мое плечо. Так мы и сидели на той лавочке, притягивая взоры редких прохожих, пока солнце не скрылось за тучами и не повалил первый снег.
Тем вечером у нас в доме вкусно пахло пирожками с капустой. Лера хлопотала у плиты и грозилась компенсировать нам с детьми «полуголодное существование, на которое мы были обречены во время ее отсутствия». Именно так выразилась сама дочь. И при этом Лера улыбалась. Улыбалась! Корабль с алыми парусами стоял на полочке, на самом видном месте, и дочь периодически нежно касалась его кончиками пальцев. И снова улыбалась! Мы с детьми сидели в детской комнате. Я держал на коленях Василису и пытался обыграть Сашку в компьютерном поединке.
Иногда мы с Сашкой поочередно замирали, прислушиваясь к звукам, доносящимся с кухни. А услышав, как что-то шипит на сковороде или как бежит вода из крана, мы с внуком радостно вздыхали и продолжали нажимать на кнопки. Эти звуки, что доносились сейчас из кухни, знакомые и обыденные, были для нас звуками самой жизни! Они означали то, что моя дочь и мама Саши и Васьки снова жива! Жива ради своих детей!
