Люба очень мерзла, стоя прилавком носочно-чулочной лавки. В магазине было очень холодно, не спасала ситуацию даже батарея, которая была обжигающе горячей.
За окном дул сильный февральский ветер, с неба сыпалось не пойми что — крупа какая-то, вперемешку со льдинами, которые били по лицам прохожих.
Люба смотрела в окно и думала о том, что ей вскоре идти домой по такой погоде. Может быть еще что-то поменяется?
Вдруг хлопнула дверь и Люба подумала, что кто-то решил в магазине спрятаться от непогоды, но она ошиблась — вошла, нет, буквально вплыла женщина, от которой умопомрачительно пахло какими-то импортными духами. Люба поморщилась, так как запомнила её ещё вчера. Люба еще тогда удивилась — что такой женщине нужно в этом месте, где продаются самые обычные, дешевые и доступные рабочему населению хлопчатобумажные чулки и панталоны?
Женщина придирчиво выбирала товар, прикупив парочку коричневых чулок, явно не подходящие ей по размеру.
— Великоваты они вам будут, — заметила Люба.
— Это не мне, — достав кошель, женщина расплатилась молча и ушла.
И вот она снова здесь.
— Я пришла, чтобы обменять чулки, которые у вас вчера брала на размер меньше.
— Простите, — покачала головой Люба. — Но такие товары возврату и обмену не подлежат, вот, смотрите, на картонке написано большими буквами.
— Безобразие! — рассердилась женщина, хлопнув себя по руке кожаными перчатками. — И что же мне с ними делать?
— Отдайте кому-нибудь, но я не могу принять их. Могу помочь подобрать вам нужные. Вот, смотрите, такие же, но меньше на размер.
— Заверните, — недовольно произнесла покупательница, доставая деньги. — Надеюсь, эти подойдут.
Громко хлопнув дверью, женщина вышла на улицу в самый буран и скрылась за углом.
К вечеру, когда пришла пора закрывать лавку, небо немного просветлело и ветер утих. Благо дом, где жила Люба, находился недалеко.
Она подняла голову и увидела, что свет в квартире горит. Значит, Юрочка уже вернулся!
— Замёрзла? — муж встретил её у порога.
— Ага, чаю горячего хочется.
Она прошла в комнату, стала переодеваться и вдруг увидела свёрток на столе.
— Что это, Юра?
— А, махнул он рукой. — Чулки, сестре своей в деревню отвези.
Развернув свёрток, Люба нахмурилась — уж не их ли вчера купила красивая женщина, которая сегодня пыталась их обменять?
— Откуда они у тебя?
— Начальница моя отдала. Кстати, мы ездили сегодня к магазину, в котором ты работаешь. Она вышла оттуда недовольная.
— Погоди! Как начальница? Ты же Бориса Михайловича возил! — удивилась Люба.
Муж Юры работал водителем у директора завода и она прекрасно знала его начальника.
— Любочка, а ты меня когда-нибудь слушаешь? — усмехнулся Юрий. — Я же тебе позавчера говорил, что Борис Михайлович на пенсию ушел, вместо него поставили директором завода нашего главного технолога. Фифа такая, я тебе скажу. Она весь последний год знала, что займет место директора, оттого уже тогда высокомерно на всех смотрела. Бабы наши обзавидовались ей — импортные вещи, которые не пойми каким образом достает, парфюм. А ходит как! Будто поверх всех голов. Молодая, а уже при такой должности. Но надо признать — котелок у неё варит.
— Но зачем ей нужно было покупать вот это?
— Не знаю, — махнул рукой Юра. — Тётке, вроде. Мы вчера заезжали после работы на Советскую улицу, Валентина Михайловна там с полчаса всего пробыла, а вышла, нахмурив брови. Я и не задавал вопросы, по статусу не положено с начальством по душам беседовать, пока сам разговор не заведет. А с Валентиной Михайловной не всё так просто.
— Но как чулки у тебя оказались?
— Когда она вернулась сегодня из магазина, то бросила свёрток на переднее сиденье и произнесла:
— Заберите себе, может, кому пригодятся.
— И ты взял…
— Взял. А чего? За них же деньги уплачены, еще и не наши. Отвезешь своей сестре, ей в самую пору будет, она же у тебя пышечка.
— Верно, — кивнула Люба.
Когда она легла спать, муж уже сопел вовсю, иногда бормоча что-то во сне. Юра вставал раньше неё на целый час, так как директор завода всегда прибывал на работу раньше, чем все остальные. А еще Юрию надо было идти в гараж за машиной, которую не позволялось оставлять в своём дворе.
Как-то неспокойно Любе было, едва она начинала думать о том, что он возит Валентину Михайловну. Будто ревность какая-то царапает душу. А еще она поймала себя на зависти — как же судьба в лоб поцеловала ту женщину, что она в столь молодом возрасте директором завода стала? А ведь ей на вид не больше тридцати пяти лет.
Люба посмотрела на спящего мужа и улыбнулась. Нет, он, конечно, молодой, красивый, но не по Сеньке шапка. Вряд ли Валентина Михайловна обратит на него внимание. Да и младше он начальницы лет на десять, да и беден. Что возьмешь с простого шофера?
****
Но она очень ошибалась!
Через год, когда Люба готовилась в первый раз стать матерью, поведение Юрия очень сильно изменилось. Всё чаще она слышала от него раздраженный голос, всё чаще он задерживался и оправдывался тем, что Валентина Михайловна слишком много работает, поэтому он не может взять и уехать, оставив её на заводе.
Работа у него такая — возить свою начальницу на работу и по делам. Вон, даже похороны тётки помогал организовывать. Ему зарплату за развоз начальственной личности платят!
— Ты же видишь, что я больше денег стал приносить, мне доплачивают за задержки на работе, Валентина Михайловна не скупится на премии. У нас малыш скоро родится, нам к этому готовиться надо.
— Я боюсь, что рядом тебя не будет, когда наш ребенок захочет появится на свет, — поделилась Люба своими страхами.
— В этот момент я точно буду рядом, — улыбнулся Юрий и обнял её.
Но слово своё он не сдержал. Время было одиннадцать вечера, когда Люба почувствовала, что время пришло. По стеночке, морщась от боли, она вышла из квартиры и позвонила в соседнюю дверь.
— Любаша! — ахнула соседка Анна Леонидовна. — Ты чего в столь позднее время?
— Врача… Мне нужен врач, я рожаю!
— Ах ты ж, Господи. Сейчас, сейчас я позвоню.
Анна Леонидовна была единственным жильцом, у кого был проведен телефон. Часто соседи к ней обращались, а она никому не отказывала.
Позвонив в больницу, Анна Леонидовна помогла Любе собраться в родильное отделение и так же её сопроводила до кареты скорой помощи.
— Юра! Где же он?
— Явится твой муж, я скажу ему, где ты, — успокаивала соседка.
****
Юрий приехал лишь к обеду, когда уже на свет появилась его дочь. Его не пустили в отделение, но Люба открыла окно. Благо, находилась на первом этаже и могла без проблем говорить с мужем.
— Дочка! — обрадовался Юра. — На кого похожа?
— Не ясно пока, — улыбнулась Люба, но тут же обида на мужа взяла верх. — Милый, где ты был вчера?
— Валентина Михайловна на работе допоздна была. Завтра проверка предстоит, вот она и сверяла всю документацию, чтобы всё было чин по чину.
— Я же просила тебя вечерами пораньше возвращаться. Видишь, как вышло? — укорила она мужа. — Я страху натерпелось, ладно хоть соседка рядом была.
— Не злись, Любочка моя. Я утром начальницу отвёз, сказал, что жена в родильном доме. Она аж неделю отгулов дала.
****
Они назвали дочь Ольгой. Маленькая малышка росла не по дням, а по часам. Люба оглянуться не успела, как дочка начала уже неуверенно ходить. Хлопот прибавилось, усталость наваливалась на Любу с удвоенной силой. От мужа поддержки почти не было — он постоянно работал.
Но вдруг однажды, вернувшись из поликлиники, Люба увидела у двора припаркованный служебный автомобиль. В это же время из подъезда вышел её муж с чемоданом в руках, а позади него шла Валентина Михайловна.
— Куда вы собрались? — удивилась Люба.
Если начальница в командировку собралась, то при чем тут Юра? Он в эти дни наоборот отдыхает.
— Люба, я ухожу, — виновато произнес он. — Прости, что вот так. Но сил нет больше разрываться.
— Юра, как же так? Ты чего, с ума сошел? А как же я? Как наша дочка? — вопила Люба, ошарашенная словами мужа.
— Мы помогать вам будем, — Валентина Михайловна будто с жалостью смотрела на Любу.
Молодая мать почувствовала злобу. Если бы не Оленька на руках, то вцепилась бы она в её замысловатую элегантную прическу, да поистрепала бы.
Но вместо этого зарыдала, прижимая дочь к себе.
— Нет, я не верю. Это просто сон какой-то.
— Люба, вы должны отпустить его. Поймите, ребенком еще никого из мужчин не удалось удержать. Юра уже давно вас не любит.
— Но почему? Что я не так сделала, что он предпочел тебя? — Люба готова была реветь. — Ты же старше меня лет на пятнадцать!
— На тринадцать, — поправила её Валентина Михайловна. — Любочка, вы когда подойдете к зеркалу, ответите сами на свой вопрос. Юра, поехали!
— Я это просто так не оставлю! — кричала брошенная жена. — Я везде жаловаться буду!
— Что изменит это? — Юра вздохнул, а Люба поразилась, насколько стал чужим и холодным его взгляд, обращенный к ней. — Меня заставят вернуться к тебе? Ты лучше о будущем дочери подумай, мы ведь тебе помогать станем.
Она не помнила, как поднялась в квартиру, как поставила дочку в кроватку, а сама подошла к зеркалу. На неё смотрела зареванная и уставшая, но молодая женщина. Круги под глазами, вместо прически собранный хвост на затылке. Конечно, куда ей конкурировать с Валентиной Михайловной? Да вот только разве Люба всегда была такой? Нет, она себя «запустила», когда дочь появилась. Когда стирка, уборка и готовка поглотили её с головой. Когда у дочки то сопли. то зубы лезут и она не спит ночами. Какая уж тут прическа?
Люба жалобно заскулила, опускаясь вниз на пол. Но тут же раздался звонок в дверь.
— Любочка, на тебе лица нет! — Анна Леонидовна протиснулась в квартиру. — Я всё знаю! Когда увидела их, входящих в квартиру, пыталась образумить. Но не вышло у меня. И то, что во дворе произошло… — женщина вздохнула. — Обсуждать долго будут, потому что много глаз это видели.
— Пусть обсуждают. Плевать! Как мне дальше жить? — Люба вновь заревела, но соседка цыкнула на неё:
— А ну, прекрати! Как жить? Счастливо! У тебя дочка есть, работа есть. Ты ведь Оленьку в ясли определила?
— Определила. Только болеет она часто, оттого больничный беру. Скоро уж мне на работе полную замену найдут.
— Не надут. Я посижу с Оленькой. Всё равно целыми днями слоняюсь по квартире, не зная, чем себя занять.
— А вам не трудно будет?
— Только за радость, — улыбнулась Анна Леонидовна. — Ты, дочка, слёзы-то утри. Не у тебя первой мужик из семьи уходит. Хуже, когда навсегда теряешь тех, кого любишь, по року судьбы.
— О чём вы?
— Я мужа своего в Великой Отечественной потеряла. Там же и двух сыновей. Вот и осталась одна-одинешенька. Так что, Любка, ты еще не знаешь, что такое настоящее горе и не дай Бог тебе это испытать.
Услышав слова соседки, Люба поёжилась. Теперь, глядя на Анну Леонидовну она поняла, что есть беды и похуже, чем уход мужа.
— Вот, успокоилась. Теперь приводи себя в порядок и будем думать, как жить дальше, чтобы ты молодость свою не сгубила. Она, как известно, обмену и возврату не подлежит.
****
Соседка стала для маленькой Оленьки самой настоящей бабушкой, а для Любы второй мамой.
Когда мать Любы и сестра приехали к ней после развода и уговаривали переехать к ним, она отказалась.
— Квартира ведь не твоя. Это же Юрка тебя привёл сюда после свадьбы, он после смерти отца тут прописан остался. А ежели захочет вернуться или подселить сюда кого-то?
— Нет, мама. Юра сказал, что мы с дочкой будем тут жить, тем более, мы тоже тут прописаны. Я не собираюсь бросать эту квартиру и уезжать с ребенком в село. Где я буду работать? Дояркой в колхозе?
— А чем это дояркой плохо? — сестра Надя возмутилась. — Или чего, дояркой тебе не по чину?
— Я не это имела ввиду, Надя, — Люба смутилась. Её сестра сразу после школы в колхоз дояркой пошла работать, а теперь стоит и сверкает на неё глазами.
— А что же?
— Я ведь в город учиться уехала на продавца, вот по специальности и работаю. Ты, мама, всегда говорила, что ума много не надо трусами и чулками торговать, но мне нравится моя работа, и жизнь в городе меня устраивает.
— А то, что чужой человек с ребенком сидит, когда дома бабушка имеется, это как?
— Мама, Анна Леонидовна для меня не чужой человек, она помогла мне пережить эти первые сложные дни после ухода Юры. И давай не будем больше заводить этот разговор. Пусть всё останется, как есть, — взмолилась Люба, глядя на мать, которая еще много чего сказать хотела.
Пробыв пару дней и, убедившись, что Люба держится и рядом с ней есть мудрый человек, мать с сестрой уехали, взяв с неё обещание приезжать хоть иногда в село.
Именно благодаря Анне Леонидовне и тому, что женщина буквально обожала Оленьку, Люба чувствовала себя кому-то нужной, защищенной. Удивительно, но дочь реже стала болеть, потому что Анна Леонидовна начала закалять девочку.
— Не простудится она? — сомневалась Люба, видя, что её дочь не укутана, как следует.
— А ты, Любка, отчего в плащике ходишь, а не в шубе? Вспотеть боишься? Ты же в деревне росла, там все закалённые! Ну вот зачем дитя заворачивать в одежду будто фарш в капусту? Это ведь человек, а не голубец. Она же укутанная даже повернуться не может, спина потом вся мокрая. А чуть сквозняк, так всё, считай, продуло. Вот как сама одеваешься, так и ребенка одевать надо. Всему вас нужно учить!
Люба улыбалась её словам, но Анна Леонидовна оказалась права. Ничего страшного не случалось от мороженого и от прохладного лимонада, не болела Оля и во время зимних прогулок. Даже к ужасу Любы весной скакала по лужам, прыгая в них со всего размаха, что аж брызги летели во все стороны, а потом мокрая, грязная, но довольная, шла с Анной Леонидовной переодеваться.
Конечно, Люба ей доплачивала денег, но каждый раз Анна Леонидовна брала их с неохотой, а потом, как женщина подозревала, на Оленьку всё и тратила.
Юра, к слову, помогал. Люба сперва хотела отказаться, гордость свою показала, но соседка и тут вставила пару слов:
— И не вздумай отказываться! Эти средства не тебе полагаются, это на ребенка. Он там со своей кралей жировать станет, а ты тут от зарплаты до аванса жить? Он отец, какой-никакой, и ребенка содержать должен.
Люба знала, что он приезжает навестить дочку, пока она сама на работе. Встречаться с ней он или побаивался, или всё же совесть не позволяла смотреть бывшей жене в глаза. А еще она знала, что у них с Валентиной родился сын.
