К вечеру солнце утихомирилось, и жара спала. Мужики «завжикали» косами, стараясь ухватить кусок поля с душистой травой. Рубахи прилипли к спине, и пот бежал по лбу, а они продвигались вперед, шаг за шагом.
— Поднажми, мужички! – Подбадривают женщины, собирая граблями уже подсохшую траву, скошенную ранее. Дождя не было, и не привиделось, поэтому со спокойной душой оставляли скирды на выделенном совхозом участке.
Конечно, солому можно купить и в совхозе, но там совсем другое – переработанное. А тут на поле – сено, самое настоящее, как говорят, душистое. На нем и поспать можно теплой летней ночью.
И вот последний клочок осилили, устало опустив косы и вытерев пот со лба. Не каждый хозяин для своей коровки постарается, ведь можно и соломой обойтись. К тому же в восьмидесятых не так много желающих попотеть на поле ради скирды сена. А тут собрались несколько семей – и трудятся как пчелы. День как раз субботний, с покоса придут и в баню можно.
— Ой, гляньте, ктой-то там пылит? — женщины, приложив ладонь козырьком ко лбу, чтобы солнце не слепило глаза, всматриваются вдаль, заметив на проселочной дороге легковую машину красного цвета, видимо свернувшую с гравийной.
Не так часто по проселочной легковые ходят, тут в основном лошадки резво бегают, подымая копытами пыль.
— Начальство что ли? в субботний день? – переговариваются мужики, гадая, кто же пожаловал прямо к месту покоса, когда есть другая дорога – в объезд.
Машина остановилась. Открылась дверца… и тут разглядели, что на водительском сиденье — женщина. И выходит она в легком платье, что сидит как раз по фигуре, в туфельках, с прической и помадой на губах,
— Баба что ли за рулем? – спрашивают мужики,
— Здорово, колхознички! – Весело кричит она, оглядывая уставших сельчан.
— Совхоз у нас, — поправляют женщин, — уж давно совхоз.
— Да ладно вам, не в обиду сказано… ну-ка дай угадаю, кого знаю…
Она подходит ближе.
Женщина в белом платочке ахнула. – Так это же Наталья… Панкратова… не узнать совсем.
— Она самая! – Хозяйка машины, раскинув руки в стороны, показывает, что готова всех обнять. – Ну, что узнали Наталку, внучку бабы Поли Панкратовой?
Ее окружили, разглядывая городской наряд и невероятное перевоплощение сельской девчонки в городскую даму.
— Ну, хороша, хороша, чего сказать… туфли-то побереги, это тебе не город.
— Да что мне туфли! Я домой приехала… хоть и дома нет уже… а земля-то осталась, тянет землица-то, да на вас поглядеть приехала…
— Это сколько же ты не была? Лет семь, поди?
— Пять лет. Ровно пять лет. Вот как бабулю схоронила, так и не приезжала. Не ближний свет, да и работа…
— А машина чья?
— Моя!
— Ух, Наталья Николаевна, ты теперь, поди, директор?
Она расхохоталась. – Похожа, что ли? Не-еет, не директор. Начальник планового отдела. – Потом выхватила взглядом женщину в платке, которая ее первой узнала: — Галка? Бузылева, ты? Ну, дай хоть обниму, учились же вместе.
— Ой, да ты в чистом, — смутилась Галина, — замажу тебя.
— Да плевать! Платье для тела, а вы, мои хорошие, – для души.
— Ну, расскажи, как там дети, как муж,- спрашивали земляки.
— Муж объелся груш! Выгнала! Сколь же его, лодыря, терпеть?!
— Ну, с твоим характером… можешь, еще как можешь.
— Так что, девоньки, вот погляжу, да за деревенского пойду. Есть хоть свободные?
Самый старший из косильщиков, шестидесятилетний Петр Макарович первым выкрикнул: — За меня выходи, Наталка! Я еще ого-го…
Женский смех заглушил его последние слова. – А жену свою куда денешь?
— А пускай на печи лежит…
— А вот мы скажем тетке Евдокии про тебя, враз охотку отобьет.
— Наталка, а на машине давно?
— Да уж пять лет.
— А сколь часов до нас?
— Часов шесть добиралась…
— У-ууу, — загудели односельчане.
— Зато без пересадки, сел в свою машину и кати себе.
Галина, оглядывая модную одноклассницу, хватилась: — Голодная, небось? Не погнушайся, там у березки, в тенечке, простокваша и хлеб белый… может сахарком посыпать, да перекусишь?
— Ой, Галка, давно такого не ела, забыла уже… я сейчас угощусь. А сначала, — она повернулась к Петру Макаровичу, — дай литовкой поработать, косила ведь я раньше…
— Да куда тебе? Туфли стопчешь…
Она сбрасывает туфли прямо в траву. — А я босиком… ну дай хоть чуток.
Наталья, тряхнув кудрями, подсекает траву, вспоминая, как это делала раньше.
— Не торопись, держи крепче… вот так,- советуют ей.
А она, увлёкшись, идет дальше, чувствуя, что тяжело с непривычки. И наконец, останавливается, раскрасневшись. – Вот так поле пройдешь, и можно норму ГТО сдавать.
А потом идет к березам и опускается в шелковистую траву, принимая из рук Галины чашку с едой из детства, и Наталья, попробовав, прикрывает от удовольствия глаза. – Как давно такого не ела!
— В городе разве нету?
— В городе не тот вкус. – Она уминает простую еду, поглядывая в сторону села, до которого еще километра три. – А вы домой-то когда?
— Да вот уже собираемся.
— Ну, так садитесь, кто войдет, подвезу.
Галина, Петр Макарович и еще две женщины уместились в красные Жигули Натальи, и машина, запыхтев, медленно тронулась по проселочной в сторону села.
Мужики, собрав косы, грабли и нехитрые пожитки, укладывают на телегу, и лошаденка уже готова везти их домой.
Тетка Антонина и ее молодая племянница Зоя, тихо переговариваются: — Приехала, значит, Наталья. Тянет ее, ох тянет сюда… к тому же с мужиком развелась… знаю, к кому она приехала.
— К кому? – спрашивает Зоя. – Ей после города наше село — глушь, да навоз.
— Не понимаешь ты. Наталка любит наше село, хоть и редко приезжает. А увидеть она Егорыча хочет…
— Дядь Сашу Потылицына что ли?
— Ну, да. Знает, видно, что не живет он с Людмилой… может потому и приехала Наталья.
— Так он же старше, да и зачем ей простой комбайнер, она вон на какой машине, сама ездит…
___________
А Наталья, тем временем, похохатывая и переговариваясь с односельчанами, вела машину к самому селу. Ехала медленно, хотелось рассмотреть, как изменились окрестности. Вот молодняк березовый появился, а ведь раньше не было, а там изгородь откуда-то взялась — загон что ли. Едет она, разговаривает, а воспоминания, как кино по телевизору, проносятся в голове.
Первый раз село, где жила баба Поля, Наташа увидела в восемь лет. Мать привезла ее – притихшую, испуганную, оторвав от семьи. Да и семья ли это была?
1949 год
— Ну, что Сима, люб я тебе? Вот только отслужил, вернулся домой, тебя увидел и сразу понял: никого не надо, кроме тебя.
Двадцатилетняя Серафима, опустив глаза и покраснев, боится взглянуть на Николая. Ведь ровня он ей почти и собой хорош, да кто бы знал наперед… горько ей думать, что связана теперь по рукам и ногам. «А если промолчать? Никто же не знает», — подумала Серафима.
Посмотрела в глаза Николаю — бравый такой парень перед ней, самая пара для нее. – Согласна я, Коля. Чего уж тут думать, лучше тебя жениха не найти… только не женишься ты на мне.
— Это почему же?
— А если и женишься, то хочу признаться, сказать, как есть,чтобы без обмана. Если бы знала тебя раньше, по-другому все было бы.. дитё у меня будет. Вот так-то, Коля.
Побагровело лицо у Николая, сжал кулаки, еще раз переспросил и тот же ответ получил.
— Кто же он? – процедил сквозь зубы.
— Из города. Студенты летом тут работали, ну вот и… прости, Коля, кабы раньше знала тебя, то и не взглянула бы на другого.
Ничего не сказал Николай, ушел, пошатываясь, в темноту, а Серафима вернулась домой. Если бы не болел отец, то мать давно бы прознала. А то ведь она возле отца крутится, хворый он еще с самого фронта, раны покоя не дают, вот и не заметила, что дочка в положении.
Поплакала Серафима в подушку, сожалея, что упустила свое счастье. А через день встретился Николай у фермы, взял ее за плечи, взглянул в глаза и сказал: — Выходи за меня… дитё на себя запишу, никто и не узнает. Об одном прошу: давай уедем, на стройку уедем… согласна?
И Серафима, еще не веря, что счастье так возможно, заплакала и кивнула: — Согласна, Коля.
Дочку Серафимы Николай, как и обещал, записал на себя. Но чем больше подрастала девчонка, тем чаще замечал в ней черты чужого человека. «Нет, не моя, — думал он, — как себя не уговаривай, все равно не моя».
И Наташу он принять не смог, и полюбить не смог. Топает ножками, тянется ручками: — Тятя, тятя, — А он отвернется, будто и не видит.
А когда сын родился, все внимание на него переключил. Наташе уже шесть лет, она с братом нянчится, родителям помогает. За малую провинность Николай девчонку то шлепнет, а то и ремня задаст. Как-то разбила его любимую чашку, так он ее отлупил и в угол отправил. Девчонка выбежала из дома, села на скамейке, насупившись. Тут Серафима вышла. – Хватит дуться, папка за дело тебя наказал, иди вон с Сережкой нянчиться, а то некогда мне.
— Сами нянчитесь, — впервые возразила девочка, и тут же получила от матери пощечину.
Наташа задрожала. Мать обняла ее, все равно жалко… где-то в глубине души жалко. – Слушаться надо родителей, — сказала она.
Но наблюдая за мужем, понимала, что ничего хорошего не выйдет. Николай все больше злился на девчонку, а та в ответ – исподлобья на него смотрит.
И после первого класса привезла дочку к матери в деревню.
— На лето? – обрадовалась Полина Григорьевна. Она уже три года жила одна, схоронив мужа.
— И на лето, и на осень, и на зиму… пусть пока поживет, а там видно будет.
Наташа провожала мать без слез, пронзительно глядя на нее, и также пронзительно смотрела вслед, а Полина Григорьевна держала ее за руку.
Так и осталась она у бабушки. Обвыклась, подружки нашлись, да и бабуля не обижала.
Как-то в жару с подружками, отцепив лодку, отплыли немного, а прибиться к берегу не могут – мальчишки камнями кидают и насмехаются. Перепугались девчонки – дальше большая вода, а у берега мальчишки.
И тут паренек лет восемнадцати спустился к речке, прогнал детвору, вошел в воду, лодку к берегу притянул. А Наташа после купания, как лягушонок мокрая, перепуганная, сидит, за борт лодки вцепилась. Взял он ее на руки и вынес на берег.
— Не бойся, будут обижать, скажи мне — Саньке Потылицыну. Знаешь такого?
— Ага, знаю, наши соседи.
— Ну, почти. Через два дома живем.
— А мне в школу скоро. — Хвастается Наташа. Ты тоже в школу пойдешь?
Он смеется. – Мне в армию осенью.
Так впервые она познакомилась с Александром Потылицыным. Три года он служил, а когда вернулся, Наташа подбежала к нему и взяла за руку – она его первой увидела, когда с попутки спрыгнул. Так и шли до самого дома.
А мать потом приезжала. Наташа уже в восьмой класс перешла, а Серафима вторым ходила, родить должна была осенью.
— Собирайся, домой поедешь.
Наташа на шею не кинулась, губы сжала, посмотрела на мать и ответила: — Никуда я не поеду, здесь мой дом.
Полина Матвеевна тоже подключилась: — Чего девчонку дергать, у нее и школа здесь, и подружки, привыкла она.
Когда Серафима уезжала, попрощалась сухо с дочерью, и выйдя за ворота тихо сказала: — Была волчонком, волчонком и осталась.
(художник Владимир Александрович Ульянов)
И сейчас, когда ехала Наталья на своей машине по родной улице, вспомнилось все это ей с подробностями.
— Останови, вот же мой дом, — попросила Галя.
Наталья высадила ее, вручила коробку конфет, — это от меня гостинец. Вечером к Вале Зотовой приходи, я у нее остановлюсь, это же подружка моя школьная.
— Прибегу, Наташа, прибегу, посидим, почаевничаем.
Наталья медленно подъезжает к знакомому дому, оглядываясь на постаревший домик, который почти рядом. Это дом ее деда и бабушки, теперь уже не ее дом, чужие люди живут. А вот дом Александра Потылицына, еще его родителями построенный, стоит – еще крепкий, с новыми воротами.
Она с замиранием сердца открывает калитку. Во дворе прибрано, только чурочки валяются, видно дрова собрался колоть. Александр стоит спиной к ней, подтачивает пилу.
Видимо почувствовал взгляд, обернулся. – Мать честная, Наталка, приехала…
Бросил пилу, идет ей навстречу, а она повисла у него на шее…
— Санька, здравствуй…
— Здравствуй, сестренка, вот и хорошо, что приехала. Ты на чем?
— На машине, сама…
— Вот же ты смелая, по трассе одна, я и то теряюсь…
— Ну, ты же знаешь, у тебя сестра боевая… ой, Саня, да ты седой почти, а ведь тебе еще и пятидесяти нет…
Он смущенно проводит рукой по волосам, — Да ерунда, ну подумаешь, старею… Ну проходи, сейчас подогрею, чего там у меня есть… а хочешь картошки пожарю?
— Хочу! Только давай я сама похозяйничаю, ты ведь один теперь. Как же так получилось у вас с Людмилой? Ох, говорила я тогда, если обидит тебя, космы ей повыдергаю.
Александр смеется. Он и тогда смеялся.
1963 год
Когда Наташа узнала, что Саша Потылицын женится на Людмиле, убежала на речку и сидела там допоздна зареванная. Там и нашел ее Александр. – По какому поводу ревешь?
— Из-за Людки…
— Ну, какая же она Людка? Для тебя она Людмила, моя будущая жена…
— А я? – с обидой спросила девочка.- А как же я?
Александр вытер ей слезы и спросил: — Тайну хранить умеешь?
— Да-ааа. Уж точно не из болтливых.
— Тайна серьезная… хочу тебе доверить.
— Что за тайна?
— Брат у тебя старший есть.
— Как это старший?
— На много старше тебя.
— А где он?
— Перед тобой. Я твой старший брат.
Александр сам волновался. Доверить подростку тайну рождения – дело ответственное. Что знал – рассказал. И поняла она тогда, почему отец с такой неприязнью к ней относился и руку поднимал. Оказалось, не отец он ей вовсе, а отчим. И поняла она, почему живет с бабушкой.
И только одного они с Сашей не знали, как все случилось у ее матери и у Сашиного отца – Егора Матвеевича Потылицына.
1949 год
На берегу реки, на перевернутой лодке, сидит Серафима и заплетает косу. То расплетет ее, то снова заплетет. А Егор Матвеевич ходит вдоль берега – видно, что места себе найти не может.
— Ну, не могу я, Сима, не могу я на тебе жениться, пойми ты меня. Не могу оставить Марусю, больна она…
— Как же мне быть? – спрашивает Сима. – Раз не желаешь в жены взять, придется рассказать, как есть, слава дурная о тебе пойдет, из партии выгонят, а ты ведь человек известный не только в селе, но и в районе… что же люди подумают…
Он махнул рукой, будто рубанул с плеча. – Виноват перед тобой! Обещаю: дитё на себя запишу, помогать буду… но от Маруси не уйду, прости ты меня окаянного… А то что расскажешь, ну так тому и быть, поделом мне. Пусть из партии гонят, пусть Маруся меня гонит, я все равно ее не оставлю…
Не ожидала Серафима такого откровения, думала испугается, разведется, да женится на ней. А тут другой расклад.
Убежала Сима домой, запутавшись вконец, и не зная, что же ей делать. А тут вскоре Николай Костенко пришел, замуж позвал. И согласилась она, и договорились уехать. А про Егора Матвеевича Потылицына промолчала, сказав, что студент виноват, которого и не найти теперь.
__________
Наталья и Александр сидят за столом, уже и картошка готова и чай вскипел, а они думают о прошлом, которое у них, отчасти, общее.
— А когда ты узнал, что Егор Матвеевич мой отец? – спрашивает она.
— Сразу узнал, как ты появилась в селе. Отец сказал. Я, конечно, на дыбы: как так? Разве можно было так мать обидеть? Жалко мне ее, она ведь болела… А потом понял, что отец людской молвы не боялся, он за здоровье матери переживал. А еще за тебя переживал. А потом на речке увидел я тебя, мокрую, как лягушку, сердце дрогнуло – вот тогда и впустил тебя в душу, как младшую сестренку.
— Получается, что бабуля не знала, что я от Егора Матвеевича…
— Знала! Он ей сразу сказал… пришел и сказал. А она ведь тоже промолчала…
— Да что ты?! – Наталью трудно было чем-то удивить, а тут удивилась. – Вот же поворот какой! Шило в мешке не утаить, а тут целый топор утаили, и все село до сих пор не знает. Да и зачем им знать? Наше это, семейное.
Егор Матвеевич, фронтовик, орденоносец, после войны пять лет председателем колхоза был, а потом уступил место молодому председателю. Но так и остался на селе уважаемым человеком, его по-прежнему ставили на самые ответственные участки. Столько добра он сделал людям! Шли к нему с разными просьбами, кому-то подсказывал, кому-то помогал, кому-то «выбивал», одним словом, человек неравнодушный.
— Я когда учиться уезжала, Егора Матвеевича на покосе встретила, помню, крынку молока ему подала. А он отставил ее, подошел и обнял меня: » Учись, хорошо, дочка, все у тебя получится». – Я его слова всю жизнь помню. Да и не хотелось мне ни с кем делиться, что он мой отец. Не хочу, чтобы даже тень на него легла, даже сейчас, когда его нет. Вот такая получается у меня тайна рождения.
Она посмотрела на брата: — Ну, а Людка-то что? чего она так?
— Людмила в магазине работала, а там шофер с автолавки повадился к ней… ну вот и спуталась… а я не простил.
— А может, помиритесь?
— Нет, уже не смогу.
— Вот глупая баба, — сказала Наталья, — учудила, будет теперь маяться, если не сошлась с тем шофером. — А сын как?
— Вовка так и работает на «железке», приезжает изредка. Ему чего делить – мы для него родители. А твои как? виделась?
— Не-еет. Как приезжала мать, когда я в восьмом классе училась, с той поры больше не видела. Так что не знаю, как они там, что они там, неинтересно мне, пусть живут… Осуждаешь? – она посмотрела на брата.
— Что ты? Разве я судья, чтобы осуждать. Я твой брат, а ты моя младшая сестра.
— Ну, ладно, Саня, поеду я к Вале Зотовой ночевать, это же подружка моя…
— Это младшая сестра Веры, — сказал Александр, — я ведь полгода один, так вот, может у нас с Верой что-то и получится, — признался он.
— Да пусть получится, я бы порадовалась.
— Наталка, ты завтра-то заезжай, я тебе картошки нашей наберу, да и огородного соберу.
— Ой, братик, у меня же гостинцы, — она открыла машину и достала сумку, набитую продуктами. – А тут еще свитер тебе, держи, в самый раз будет на холода.
— Зачем тратилась?
— Ты тоже тратился. Не забыла я твои подарки: и на Новый год, и на день рожденья с самого детства.
__________
Валя Зотова была дома, и уже знала, что школьная подруга приехала. Увидев машину, вышла навстречу. Обнялись.
— Баня готова, сходи, встряхнись после дороги.
— В баньку схожу, — пообещала гостья, -Галка Бузылева должна прийти, ты уж прости, пригласила без твоего ведома.
— Ну так и правильно, посидим, есть чего вспомнить.
После бани, накрутив полотенце на голову, прилегла в легком халатике на диван.И тут дверь скрипнула – пришла старшая сестра хозяйки дома – Вера. По годам она немного младше Александра Потылицына. Поговаривали, что Санька еще в молодости ей нравился, но Людмила дорогу перешла.
Поздоровалась сухо, взглянув на разрумянившуюся Наталью. И вид делает, что случайно зашла, а на самом деле – взглянуть на городскую гостью… не знает Вера, что Наталья с Санькой родственники.
Покрутилась немного, и уходить собралась. А Наталья лежит, ножкой пошевеливает и улыбается.
— Слышь, Вера, — Наталья приподнялась и улыбка пропала, — не сглупи, смотри, когда Егорыч (при чужих она Саньку Егорычем называла) замуж позовет, так не упусти свое счастье второй раз, хорошая вы пара.
И отлегло у Веры от сердца, хоть и непонятно, зачем все-таки Наталья приехала.
____________
По-прежнему было тепло и сухо.- Ну, вот и погодка хорошая, как по заказу, — сказала Наталья, прощаясь с братом.
— Ты пиши, — попросил он, почаще пиши. А насчет тайны рождения… чего теперь скрывать. Может пусть знают…
— А это ты сам смотри, как лучше. Как решишь, так и будет.
— Да-аа, у меня даже Людмила не знала, да и не интересовалась, жила как-то своими интересами…
— А вот Вере скажи. Как сойдетесь, так и скажи,-попросила Наталья. — А то ведь надумаю в следующий раз в гости приехать, не поймет ведь она, заревнует… видно, что люб ты ей.
— Скажу, сестренка, скажу. – Александр обнял ее, и она ощутила его шершавую щеку.
Когда от дома отъехала, почувствовала ком в горле. Жизнь закалила Наталью и растрогать ее трудно. А тут готова расплакаться. Но сдержалась. А чего плакать? Брат же у нее – родная душа.
