— Мам, ты что, совсем рехнулась? Зачем Мишке квартиру подарила?! — Людмила швырнула документы на стол так, что они разлетелись по всей кухне.
Анна Петровна вздрогнула и прижала к груди старую наволочку, в которую складывала свои скудные пожитки. В её семидесятилетних глазах плескались слёзы, но она упрямо подняла подбородок.
— Людочка, ну не кричи ты на меня… Мишенька обещал присматривать, а я ведь, сама понимаешь, недолго уже…
— Присматривать?! — Людмила схватилась за голову. — Мам, да он же месяцами к тебе не приходит! А когда приходит — только деньги клянчит!
— Ты всегда его ненавидела! — всхлипнула Анна Петровна. — А он же мальчик, ему семью кормить надо, кредиты всякие…
— А я что, по-твоему, не человек? — голос Людмилы сорвался на крик. — Тридцать лет я тебе помогаю! Продукты таскаю, к врачам вожу, лекарства покупаю! А он что? Раз в месяц заглянет — и уже герой?
Людмила металась по тесной кухне, смахивая со щёк злые слёзы. Сколько раз она стояла у этой же плиты, готовила супы для матери, мыла посуду, вытирала пыль с этого самого стола? А теперь всё это досталось Мишке, который даже лампочку поменять не мог без просьб о помощи.
— Людочка, не понимаешь ты… — тихо проговорила Анна Петровна, комкая в руках застиранную кофточку. — Он же сын, продолжатель рода. А ты… ты и так справляешься, ты сильная.
— Сильная! — горько рассмеялась Людмила. — Да знаешь, что это значит — быть сильной в нашей семье? Это значит тащить всё на себе и при этом благодарить за то, что тебя вообще замечают!
Анна Петровна поморщилась, будто от боли.
— Не говори так… Я тебя люблю, просто…
— Просто что? Просто он у тебя первый сорт, а я — так, довесок? — Людмила подошла к окну, глядя на знакомый двор. — Я помню, как в детстве ты всегда покупала ему мороженое, а мне говорила: «Ты же девочка, тебе не так хочется». Помню, как он разбил соседскую теплицу, а виноватой сделала меня — дескать, не доглядела за братом.
— Это было давно, зачем ворошить…
— Давно? — Людмила резко повернулась. — Мам, да прошлой зимой, когда у тебя грипп был, кто к тебе каждый день ездил? Кто в аптеку бегал в метель? А твой драгоценный сын где был?
— Он работал…
— Работал! — фыркнула Людмила. — В баре посудомойщиком! А потом его и оттуда выгнали за прогулы!
Анна Петровна виновато опустила глаза. Она знала, что дочь права, но как объяснить материнское сердце? Михаил всегда был слабым, болезненным ребёнком, и она привыкла его защищать. А Людмила с малых лет была самостоятельной — сама вставала, сама в школу собиралась, сама уроки делала. Она не требовала внимания, поэтому и не получала его.
— Мам, ну подумай головой! — умоляюще протянула руки дочь. — Что он тебе обещал? Что будет за тобой ухаживать? А сам-то где живёт? С женой на съёмной квартире мотается! У него долгов по горло, а ты ему трёхкомнатную хрущёвку в центре дарит!
— Он сказал, переедет сюда, и мы вместе будем жить… — прошептала Анна Петровна, но даже сама не очень-то верила в свои слова.
— Вместе? — Людмила присела рядом с матерью на табуретку. — Мам, миленькая, ну когда он последний раз ночевал не у своей жены? Когда последний раз помогал тебе по хозяйству?
Анна Петровна молчала, теребя уголок скатерти. Где-то в глубине души она понимала, что совершила ошибку, но признать это означало признать, что всю жизнь была несправедлива к старшей дочери.
— Людочка, может, ещё не поздно что-то исправить? — тихо спросила она.
— Мам, дарственная уже зарегистрирована. Я документы видела. Там всё по закону оформлено.
В этот момент в прихожей щёлкнул замок. Обе женщины замерли.
— О, мамуля дома! — раздался весёлый голос Михаила. — А я думал, ты уже к сестрице съехала!
Михаил появился в дверях кухни, широко улыбаясь. В руках у него была пластиковая папка с документами, а на лице играло выражение человека, который только что выиграл в лотерею.
— Ну что, мамуль, собралась уже? — он окинул взглядом сумки на полу. — А я вот из БТИ приехал, всё оформил как надо. Теперь официально хозяин!
— Миша, — тихо начала Анна Петровна, — а может, мы ещё подумаем…
— О чём думать-то? — он присел на краешек табуретки, не снимая куртки. — Мам, ты же сама сказала — одной тебе тяжело, а мне семью кормить надо. Вот и решили по-честному.
Людмила молча смотрела на брата. Тот же самый Миша, который в семь лет разбил её любимую куклу и не извинился. Который в пятнадцать украл у неё деньги на школьную экскурсию, а когда она пожаловалась маме, та сказала: «Не жадничай, он же младший». Который в двадцать пять занял у неё десять тысяч «на месяц» и до сих пор не вернул.
— По-честному? — тихо переспросила она. — Миша, а ты помнишь, как папа умер?
— Людка, не начинай свои сказки про прошлое…
— Не сказки. — Людмила встала и подошла к старому серванту, где стояли пожелтевшие фотографии. — Помнишь, мама три месяца в больнице лежала после инфаркта? Кто к ней ездил каждый день?
— Ну, ты… — неохотно протянул Михаил.
— А ты где был? А, точно! Ты тогда в Сочи с друзьями отдыхал! На мои деньги, кстати, которые я на мамины лекарства откладывала.
— Людмила, хватит! — взорвался Михаил. — Ты что, счётчик ведёшь? Я мужик, у меня свои заботы!
— Какие заботы? — едко спросила сестра. — Просиживать штаны в подвалах, пиво распивать?
— Людочка, ну прекрати, пожалуйста, — взмолилась Анна Петровна. — Вы же брат с сестрой…
— Были, — холодно ответила Людмила. — А теперь он хозяин, а я, значит, приживалка.
Михаил покосился на мать, потом снова посмотрел на сестру.
— Слушай, Людк, ты не переживай особо. Я же не зверь какой. Мама у меня жить будет, я за ней присмотрю. А ты… ну, ты и сама как-нибудь устроишься. У тебя же квартира есть.
— Однокомнатная хрущёвка на окраине, — напомнила Людмила. — А здесь три комнаты в центре. Но ничего, я не претендую. Просто любопытно — а что, если мама тебе не понравится? Если она заболеет серьёзно? Если за ней ухаживать станет тяжело?
— Да что ты мелешь? — махнул рукой Михаил. — Мама ещё сто лет проживёт! Правда, мам?
Анна Петровна кивнула, но взгляд её был растерянным. Впервые за долгое время она начинала понимать, что натворила.
— Ладно, я пошёл, — Михаил поднялся. — Завтра с утра приеду, ключи заберу. А ты, мам, не слушай сестрицу — она всегда была завистливая.
Он чмокнул мать в щёку и ушёл, насвистывая что-то весёлое.
Людмила и Анна Петровна остались одни. Тишину нарушало только тиканье старых часов на стене.
— Людочка, — прошептала мать, — а что, если он…
— Что если что, мам?
— Что если он меня действительно выгонит?
Людмила вздохнула.
— Тогда приходи ко мне. Места мало, но как-нибудь поместимся.
На следующее утро Людмила проснулась от звонка в дверь. На пороге стояла Анна Петровна с маленьким чемоданчиком и растерянным видом.
— Людочка, — прошептала она, — он меня выгнал.
— Как выгнал? — не поверила дочь.
— Приехал рано утром с каким-то мужиком. Сказал, что слесарь, мол, замки менять будет «для безопасности». А потом… — голос матери дрожал. — А потом сказал, что я тут больше не живу. Что это его квартира, и он решает, кому здесь быть.
Людмила пропустила мать в прихожую, всё ещё не веря услышанному.
— Мам, но он же обещал за тобой ухаживать! Ты же поэтому квартиру ему отдала!
— Я ему это сказала, — всхлипнула Анна Петровна. — А он засмеялся и говорит: «Мамуля, я тебе обещал присматривать, а не совместно жить. Вот и присматриваю — устроил к дочке, теперь она за тобой ухаживать будет».
— Сволочь! — не сдержалась Людмила. — Извини, мам, но он настоящая сволочь!
— Людочка, а может, он передумает? Может, это он так, со злости?
— Мам, он замки поменял! Это не злость, это план! — Людмила помогла матери снять пальто. — Ладно, сейчас чаю попьём, а потом к юристу поедем. Дарственную аннулировать будем.
Через два часа они сидели в консультации у пожилого юриста. Тот внимательно изучил документы и покачал головой.
— Боюсь, ваши шансы минимальны. Дарственная оформлена по всем правилам. Подпись ваша, Анна Петровна? Ваша. Свидетели были? Были. Справка о дееспособности есть? Есть.
— Но ведь он обманул её! — возмутилась Людмила. — Обещал одно, а сделал другое!
— Устные обещания, увы, доказать сложно. Нужны письменные свидетельства принуждения, записи разговоров, медицинские справки о неадекватном состоянии дарителя на момент сделки.
— А если соседи подтвердят, что он её обманывал? — спросила Анна Петровна.
— Можно попробовать, но перспективы туманные. К тому же, суд — это долго и дорого.
— Сколько это будет стоить? — уточнила Людмила.
— Тысяч сто минимум. Плюс судебные издержки.
Людмила сглотнула. У неё таких денег не было.
Вечером они вернулись к дому Анны Петровны. Людмила хотела поговорить с соседями, узнать, не видел ли кто-нибудь, как Михаил уговаривал мать подписать дарственную.
— Ой, Анна Петровна! — всплеснула руками тётя Валя с третьего этажа. — А я думала, вы уехали куда! Тут такое творится!
— Что творится? — настороженно спросила Людмила.
— Да риэлторы с утра толпой ходят! Квартиру, говорят, продают. Уже и объявление на подъезде повесили.
У Людмилы потемнело в глазах.
— Какие риэлторы?
— А вон, посмотрите сами!
На двери подъезда красовалось свежее объявление: «Продается 3-комнатная квартира. Срочно. Торг уместен.»
— Мам, — тихо сказала Людмила, — он квартиру продаёт.
Анна Петровна схватилась за сердце.
— Не может быть… Он же обещал…
— Мам, очнись! Он тебя кинул! Самым подлым образом кинул!
Людмила набрала номер брата. Долгие гудки, потом незнакомый женский голос:
— Абонент временно недоступен.
— Людочка, — прошептала мать, — что же я наделала? Что же я наделала?
— А вы что, не знали? — удивилась тётя Валя. — Да он уже вчера вечером с чемоданами уезжал! Я думала, в отпуск собрался. А оказывается…
— Куда уезжал? — быстро спросила Людмила.
— Да кто ж знает! На такси укатил, вещей полная машина была.
Людмила обняла мать за плечи. Анна Петровна тряслась, как осенний лист.
— Мам, пойдём домой. То есть… ко мне домой.
— А вдруг он вернётся? — слабо надеялась мать.
— Не вернётся, — жёстко ответила Людмила. — Он получил то, что хотел. Теперь мы ему не нужны.
Три недели спустя они сидели в холодном зале городского суда. Людмила наскребла денег на адвоката, хотя тот сразу предупредил — шансов мало.
— Дело номер 4538, — объявила секретарь. — Козлова против Козлова. Иск о признании дарственной недействительной.
Судья — молодая женщина с усталым лицом — пролистала документы.
— Истец утверждает, что дарственная была оформлена под принуждением и обманом. Ответчик возражает. Слово предоставляется представителю ответчика.
Адвокат Михаила — холёный мужчина в дорогом костюме — поднялся и заговорил размеренно:
— Ваша честь, мой доверитель категорически отвергает обвинения. Анна Петровна Козлова оформила дарственную добровольно, в здравом уме и при свидетелях. Более того, она пыталась шантажировать сына, угрожая лишить наследства, если он не возьмёт на себя уход за ней.
— Это неправда! — вскрикнула Людмила, но судья одёргивающе посмотрела на неё.
— В зале соблюдать тишину! — Судья повернулась к адвокату. — Есть ли доказательства шантажа?
— Имеются показания свидетелей, — адвокат передал папку. — Соседи подтверждают, что Анна Петровна неоднократно говорила: «Если не будешь за мной ухаживать, ничего не получишь».
Людмила обернулась и увидела в зале тётю Валю. Та виновато отвела взгляд.
— Валентина Семёновна! — не удержалась Людмила. — Как вы могли?
— Людочка, — прошептала тётя Валя, — мне тысячу рублей дали за показания… У меня пенсия маленькая…
— Тихо в зале! — повторила судья. — Переходим к допросу истца. Анна Петровна, встаньте.
Мать с трудом поднялась. Она сильно похудела за эти недели, руки тряслись.
— Объясните суду, при каких обстоятельствах была оформлена дарственная.
— Я… Миша сказал, что будет за мной ухаживать, — еле слышно проговорила Анна Петровна. — Сказал, что переедет ко мне, что будем вместе жить…
— Это устные обещания. Где письменные доказательства?
— Каких доказательств? Он же сын мой…
— В законе не прописаны обязательства детей по уходу за родителями в обмен на недвижимость. Дарение — безвозмездная сделка.
Адвокат истца попытался:
— Ваша честь, налицо злоупотребление доверием пожилого человека…
— Где медицинские справки о неадекватном состоянии дарителя? Где доказательства психического принуждения?
— На момент оформления Анна Петровна была признана полностью дееспособной…
— Тогда дарственная законна. — Судья посмотрела на часы. — Есть ещё что добавить?
— Да! — Людмила вскочила с места. — А то, что он её выгнал сразу после получения документов? То, что он продал квартиру и скрылся?
— Собственник имеет право распоряжаться имуществом по своему усмотрению. Моральные аспекты суд не рассматривает.
— Моральные аспекты?! — У Людмилы перехватило дыхание. — Да он мать на улицу выставил! Семьдесят лет женщине!
— Успокойтесь! Ещё одна вспышка — удалю из зала!
В этот момент в дверях появился судебный пристав с конвертом.
— Ваша честь, поступило ходатайство от ответчика.
Судья вскрыла конверт, пробежала глазами и нахмурилась.
— Михаил Козлов сообщает, что вынужден покинуть город по семейным обстоятельствам. Квартира продана, средства использованы для погашения долгов. В суд явиться не может.
— То есть как — покинуть? — ошарашенно спросила Людмила.
— А вот как, — холодно ответил адвокат. — Мой доверитель больше не нуждается в моих услугах. Деньги получены, долги погашены, семья переезжает в другой регион.
— Он сбежал? — прошептала Анна Петровна.
— Он уехал, — поправил адвокат. — Законы он не нарушил.
Судья встала.
— Суд постановляет: в удовлетворении иска отказать. Дарственная признаётся действительной. Стороны свободы.
— Как отказать?! — закричала Людмила. — Да вы что, не понимаете? Он мошенник! Он обманул старую женщину!
— Уберите истицу из зала! — приказала судья.
Когда их выводили, Анна Петровна вдруг упала на колени прямо в коридоре суда.
— Что же я наделала? — рыдала она на весь коридор. — Господи, что же я наделала? Людочка, прости меня! Я же всю жизнь его любила больше, а он… а он…
Людмила молча помогла матери подняться. Вокруг собралась толпа любопытных, кто-то сочувственно цокал языком, кто-то равнодушно проходил мимо.
— Мам, пойдём домой, — тихо сказала она.
— Какой домой? — всхлипнула Анна Петровна. — У меня больше нет дома…
— Есть, — устало ответила Людмила. — Однокомнатная хрущёвка на окраине. Теперь это наш с тобой дом.
За окнами суда моросил мелкий дождь. Людмила поймала такси, усадила мать и дала адрес. В машине они молчали. Анна Петровна тихо плакала, а Людмила смотрела в окно на серые дома и думала: «Тридцать лет я была образцовой дочерью. И что получила взамен?»
Две недели в однокомнатной квартире превратились в сущий ад. Анна Петровна не могла привыкнуть к тесноте, постоянно жаловалась на неудобства и, что хуже всего, каждый день находила новые поводы обвинить дочь.
— Людочка, а где моя табуретка с высокой спинкой? — ныла она утром, сидя на жёстком диване-раскладушке.
— Мам, она не поместилась. Здесь места нет.
— Ну конечно! Если бы ты раньше сказала, что против дарственной, я бы подумала!
Людмила сжала зубы, продолжая готовить завтрак на крохотной плите. Эта фраза звучала уже в сотый раз.
— А холодильник какой маленький! — продолжала причитать Анна Петровна. — У меня борщ не помещается!
— Готовить будем меньшими порциями.
— Раньше я кастрюлю на неделю варила… Эх, если бы ты Мишеньку не настраивала против меня, он бы меня не выгнал!
Людмила резко повернулась, едва не опрокинув сковородку.
— Я его настраивала? Мам, ты что говоришь?
— А что? Ты всегда его ненавидела! Всегда завидовала, что он у меня любимый! Вот он и ушёл от твоей злобы!
— От моей злобы?! — Людмила поставила сковороду и медленно подошла к матери. — Мам, а кто тебе продукты носил? Кто к врачам водил? Кто лекарства покупал на свою зарплату?
— Ну, ты… но это же естественно! Ты же дочь!
— А он что, сын неестественный?! — голос Людмилы сорвался на крик. — Ты знаешь, сколько раз за эти тридцать лет он тебе помог? По пальцам пересчитать можно!
— Не кричи на меня! — заплакала Анна Петровна. — У него семья, работа…
— Какая работа?! Он полгода назад уволился и просиживал дома штаны! А я что, не работаю? А я замуж не хочу? А мне дети не нужны? — Людмила металась по тесной кухне. — Да я личную жизнь положила на алтарь твоего сына! Женихов прогоняла, потому что времени не было — к тебе ездить надо было!
— Людочка, успокойся…
— Не успокоюсь! — Людмила схватилась за голову. — Тридцать лет! Тридцать лет я была образцовой дочерью! А ты это заметила только тогда, когда твой драгоценный сынок тебя предал!
— Не смей так говорить о Мише!
— А как мне говорить?! Он тебя обокрал и бросил! Продал твою квартиру и исчез! А ты до сих пор его защищаешь!
Анна Петровна всхлипывала, прижимая к груди подушку.
— Он же не хотел… Может, его жена заставила…
— Мам, очнись! — Людмила присела перед матерью на корточки. — Никто его не заставлял! Он сам всё спланировал! Сам тебя обманул! Сам продал квартиру!
— Если бы ты его не злила постоянно…
— Что?! — Людмила поднялась. — Ты серьёзно думаешь, что это из-за меня?
— А из-за кого же! Ты всегда была такая… такая резкая с ним!
Людмила стояла и смотрела на мать. В её глазах впервые за много лет не было тепла.
— Знаешь что, мам? — тихо сказала она. — А может, мне тоже стоит исчезнуть? Раз я такая резкая и злая?
— Людочка, не говори глупости…
— Почему глупости? Логично же! Квартира моя, значит, и решаю я. Как твой Миша.
Анна Петровна испуганно посмотрела на дочь.
— Ты же не выгонишь родную мать?
Людмила долго молчала, глядя в окно на серый ноябрьский двор.
— Не выгоню, — наконец сказала она. — Но и благодарности не жди. Я устала быть хорошей.
Они сели ужинать за маленький столик у окна. Мать и дочь, две женщины, которым больше нечего было сказать друг другу. За окном начинал падать первый снег, а старые рамы пропускали холод. Точно так же холод проник и в их отношения — навсегда.
