Первые ночи в детском доме были самыми страшными.
Валя просыпалась от собственного крика, захлебываясь слезами. Тонкая рука сестры всегда находила её в темноте, и Оля шептала: «Тихо, маленькая, тихо. Я рядом». Двенадцатилетняя Оля казалась Вале, семилетней, единственной защитой в этом холодном мире, где больше не было ни мамы, ни дома, ни привычных вещей — только пустота и чужие недобрые глаза.
Марина Сергеевна ушла внезапно — остановка сердца. Девочки вернулись из школы, а мама лежала на кухне, неловко подвернув руку, и не дышала. Соседка вызвала скорую, потом милицию, потом пришли какие-то женщины из опеки, и всё завертелось.
Родственников у них не было — ни бабушек, ни дедушек, ни теть, ни дядь. Отец Вали давно исчез, отец Оли тоже не объявлялся. Только мама, которая тянула их одна, работая на трех работах, и вот — её не стало.
— Оль, ты не бойся, — шептала Валя, прижимаясь к сестре в узкой казённой кровати детдома №4 города Ростова. — Нас заберут отсюда, точно заберут.
— Конечно, заберут, — шептала в ответ Оля, хотя прекрасно понимала, что вряд ли. Кому нужны две девочки, да ещё и сёстры только по матери. — Спи давай, мелкая.
Валя закрывала глаза, но сон не шёл. За дверью комнаты, где спали ещё четыре девочки, слышались шаги дежурной воспитательницы — грузной Нины Петровны, которая за два дня их пребывания уже успела отвесить Оле подзатыльник за «слишком умный вид».
Детдомовская жизнь оказалась суровой школой. Особенно трудно было первые месяцы, когда их, новеньких, проверяли на прочность. Валю толкали в столовой, прятали её вещи, забирали конфеты, которые иногда раздавали на праздники. Оля всегда вступалась за сестру, из-за чего сама часто ходила в синяках.
— Девчонки, оставьте её, — говорила она, загораживая собой плачущую Валю. — Она ещё маленькая.
— А ты, значит, большая? — смеялись старшие девочки. — Ну давай проверим, какая ты большая.
В тот вечер Оля вернулась в комнату с разбитой губой и порванной кофтой. Она молча легла на кровать, отвернувшись к стене.
— Оля… Олечка, — Валя осторожно присела рядом, — что они с тобой сделали?
— Ничего, — глухо отозвалась сестра. — Ничего такого. Но теперь нас не тронут, я договорилась.
Валя не знала, какой ценой Оля «договорилась», но с того дня их действительно перестали задирать. Только взгляд у старшей сестры стал другим — твёрдым, как кремень, и таким же холодным.
Вечерами, когда все засыпали, они шептались, строя планы на будущее.
— Когда я вырасту, — говорила Оля, — я уеду отсюда. Найду работу, заработаю денег и заберу тебя. Мы будем жить вместе, как раньше, только без мамы.
— Обещаешь? — Валя протягивала мизинец для «честного слова».
— Обещаю, — Оля сцепляла свой мизинец с Валиным. — Мы всегда будем вместе. Никогда не бросим друг друга. Даже если будет очень трудно. Клянусь.
— Даже если будет очень трудно, клянусь — эхом повторяла Валя и засыпала, успокоенная этим обещанием.
Годы в детском доме тянулись медленно. Оля взрослела, менялась. Из угловатого подростка она превратилась в эффектную девушку — высокую, с точёной фигурой и выразительными глазами. Валя смотрела на сестру с восхищением — такая красивая, такая умная. Неудивительно, что мальчишки заглядывались. Но Оля держалась особняком, не заводила ни дружбы, ни романтики. Все её мысли были о будущем — вырваться, уехать, начать новую жизнь.
— Я в Москву поеду, — говорила она Вале. — Там возможностей больше. Устроюсь, осмотрюсь и тебя заберу.
— А мамина квартира? — спрашивала Валя. — Нам же её сохранили, директор говорил.
— Да что там эта квартира, — морщилась Оля. — Хрущёвка в спальном районе. В Москве всё по-другому, увидишь.
Вале было тринадцать, когда Оле исполнилось восемнадцать. День совершеннолетия старшей воспитанницы в детдоме не отмечали — просто вызвали к директору, вручили документы, скудное пособие и сказали, что через неделю она должна освободить место.
— Я быстро устроюсь, — уверенно говорила Оля, собирая свои немногочисленные вещи в потрёпанную сумку. — И сразу дам о себе знать. Телефон директора есть, адрес есть — найду способ связаться. Я тебя заберу!
Валя стояла у ворот детского дома, держась за холодные прутья решётки, и смотрела, как сестра идёт по улице — прямая, тонкая, с высоко поднятой головой. На повороте Оля обернулась, помахала рукой и исчезла.
Первое письмо от Оли пришло через месяц — на адрес детского дома, для Вали Соколовой. Сестра писала, что добралась хорошо, снимает комнату, устроилась на работу в кафе. «Всё идёт по плану, — писала она. — Как только встану на ноги, заберу тебя. Держись там, мелкая».
Валя перечитывала письмо десятки раз, пока бумага не истончилась на сгибах. Это было её сокровище, доказательство того, что она не одна в этом мире, что о ней помнят.
Второе письмо пришло через два месяца. Оля писала, что познакомилась с «интересным человеком», что, возможно, её жизнь скоро изменится к лучшему. «Не переживай за меня, — заканчивала она. — Я знаю, что делаю».
А потом письма прекратились.
Время шло.
Валя ждала вестей от сестры, но их не было. Она писала на тот адрес, что оставила Оля, но ответа не получала. Однажды она упросила воспитательницу позвонить по телефону, который оставила сестра, но механический голос сообщил, что «номер не обслуживается».
— Забудь, — сказала ей старшая девочка из их комнаты. — Она свалила и забыла про тебя. Так часто бывает. Вырвутся отсюда и не оглядываются.
— Неправда! — кричала Валя. — Оля не такая! Она обещала!
Но шли месяцы, а потом и годы. Надежда в сердце Вали тлела всё слабее, а потом и вовсе превратилась в горький осадок разочарования…
В шестнадцать лет, выпросив у завуча разрешение выйти в город, она отправилась на тот адрес, что дала сестра. Старый дом в неблагополучном районе встретил её облупившейся краской и запахом кошек в подъезде. Дверь открыла пожилая женщина с недобрым взглядом.
— Оля Соколова? — переспросила она. — Была такая, квартировала у меня. Давно уж нет. Говорят, подцепила богатенького, замуж вышла. А ты кто?
— Никто, — тихо ответила Валя. — Ошиблась адресом.
Она вернулась в детдом с окаменевшим лицом. Девочка, с которой она делила комнату последние годы, только взглянула на неё и всё поняла:
— Не нашла?
— Нашла, — глухо ответила Валя. — Только не её, а правду о ней.
В ту ночь она плакала в последний раз — беззвучно, зажав рот ладонью, чтобы никто не услышал. А утром проснулась другим человеком — без иллюзий и ложных надежд.
Когда Вале исполнилось восемнадцать, она, как и сестра когда-то, получила документы, пособие и напутствие начинать взрослую жизнь. Но в отличие от Оли, у неё был дом — та самая мамина «хрущёвка в спальном районе», которую так пренебрежительно описывала сестра.
Квартира встретила её пылью и затхлостью — пять лет здесь никто не жил. Валя распахнула окна, впуская майский ветер, и принялась за уборку. К вечеру она сидела на подоконнике с чашкой чая и смотрела на закат. Это был её дом. Только её.
Жизнь налаживалась медленно, но верно. Валя устроилась ученицей в ателье — она всегда хорошо шила, ещё в детдоме научилась, когда чинила одежду себе и другим девочкам. Работала с утра до ночи, экономила каждую копейку, постепенно обустраивала квартиру.
Иногда она думала о сестре — где она, как живёт. Пыталась искать её в соцсетях, даже наняла детектива на последние сбережения, но тот развёл руками: «Если человек не хочет, чтобы его нашли, его не найдут».
Шли годы.
Валя из ученицы превратилась в мастера, потом открыла собственное небольшое ателье. Познакомилась с Игорем — он зашёл подшить брюки и как-то незаметно остался в её жизни. Родились дочки — Марина и Соня, названные в честь бабушки и просто потому, что имя понравилось.
Жизнь шла своим чередом — работа, дом, семья. Валя не то чтобы была счастлива, но была… устроена. Она знала своё место в мире, знала, кто она и зачем живёт. И этого было достаточно…
Сообщение пришло солнечным апрельским днём, когда Валя проверяла почту на рабочем компьютере.
«Здравствуйте, Валентина. Меня зовут Елена Петровна, я сотрудник реабилитационного центра «Возрождение». У нас проходит лечение Ваша сестра, Ольга Брагина (Соколова). Она много рассказывала о Вас, и мы решили попробовать найти Вас через социальные сети. Ольга очень хотела бы с Вами связаться. Если Вы готовы к общению, пожалуйста, ответьте на это сообщение».
Валя несколько раз перечитала текст, не веря своим глазам. Реабилитационный центр? Лечение? От чего? И почему сейчас, через семнадцать лет молчания?
Она закрыла сообщение, не ответив. Весь день ходила как в тумане, огрызалась на клиентов, порезала палец, подшивая подол свадебного платья, и капнула кровью на белый атлас.
— Ты чего такая дёрганая? — спросил вечером Игорь, наблюдая, как жена мечется по кухне, гремя посудой. — Случилось что?
— Ничего, — отрезала Валя. — Просто устала.
Ночью она не могла уснуть, ворочалась, вспоминая детство, детдом, Олю — худенькую девочку с упрямым взглядом, которая защищала её от обидчиков и обещала, что они всегда будут вместе.
Утром она открыла сообщение, но отвечать не стала. Пусть остаётся в прошлом. У неё своя жизнь, у Оли — своя. Если ей нужны деньги на лечение — пусть просит у своего «богатенького мужа».
Звонок раздался ровно через неделю после сообщения. Валя сидела в ателье, принимала заказ у постоянной клиентки, когда телефон завибрировал, высвечивая незнакомый номер. Она сбросила вызов, но через минуту телефон зазвонил снова.
— Извините, — сказала она клиентке. — Я отвечу.
Она вышла в подсобку и приняла вызов.
— Алло?
— Валечка? — голос был незнакомым, хриплым. — Это ты?
Валя молчала, сжимая кулаки.
— Валя, не молчи, — просил голос. — Это я, Оля. Твоя сестра.
— Включи видео, — сказала Валя после паузы.
Экран мигнул, и она увидела лицо — осунувшееся, с заострившимися скулами и ввалившимися глазами. Только глаза были те же — тёмные, с характерным разрезом, мамины глаза. Но всё остальное… Перед ней была женщина, которой можно было дать не просто сорок, а все пятьдесят — с сухой, землистого цвета кожей, тонкими, будто обескровленными губами и редкими, неопрятно собранными в хвост волосами.
— Не узнаёшь? — криво улыбнулась женщина. — Я изменилась, да. Жизнь потрепала.
Валя молчала, разглядывая это чужое лицо, пытаясь найти в нём черты той Оли, которую она помнила.
— Ты получила сообщение от Елены Петровны? — спросила Оля. — Я знала, что ты не ответишь. Но она нашла тебя, и я решилась позвонить. Валь, мне нужна твоя помощь.
— Какая? — голос Вали звучал ровно, без эмоций.
— Забери меня отсюда, — Оля говорила быстро, слова наскакивали друг на друга. — Мне здесь плохо. Эти люди… они говорят, что помогают, но на самом деле им просто нужны деньги. А деньги кончились. Мне некуда идти. У тебя же есть квартира, мамина. Я могу пожить у тебя, пока не встану на ноги. Я слышала, у тебя своё ателье, может, возьмёшь меня на работу? Я быстро учусь.
Валя слушала этот поток слов и чувствовала, как внутри нарастает холодная ярость. Семнадцать лет. Семнадцать чёртовых лет ни слова, ни весточки. А теперь — «забери меня отсюда»?
— От чего ты лечишься, Оля? — спросила она, перебивая сестру.
— Какая разница? — Оля резко дёрнула плечом. — Было… увлечение. Сейчас всё в порядке. Просто нужно немного помощи, чтобы встать на ноги.
— Запрещенка? — прямо спросила Валя.
— Ну… да, — нехотя признала Оля. — Но я уже чистая. Четыре месяца без срывов.
— А до этого?
— Какая разница, Валь? — в голосе Оли появились раздражённые нотки. — Было и было. Сейчас я в порядке. Мне просто нужна помощь. Ты же моя сестра. Мы же обещали друг другу…
— Что обещали? — тихо спросила Валя. — Напомни.
— Что всегда будем вместе, — быстро ответила Оля. — Что никогда не бросим друг друга. Помнишь?
— Помню, — кивнула Валя. — Очень хорошо помню. И помню, как ты уехала и не оглянулась. Как не отвечала на письма. Как сменила номер телефона. Как растворилась, будто тебя и не было никогда.
— Валь, я…
— Нет, — оборвала её Валя. — Теперь я говорю. Знаешь, что я делала все эти годы? Я выживала. Без поддержки, без плеча, на которое можно опереться. Я работала как проклятая, чтобы иметь крышу над головой и кусок хлеба. Я искала тебя — через знакомых, через сыщиков, через интернет. А потом перестала. Знаешь почему? Потому что поняла — ты не хочешь, чтобы тебя нашли. Ты сделала свой выбор тогда, семнадцать лет назад.
— Валь, дай мне объяснить, — голос Оли дрожал. — Всё было сложно. Я встретила Гену, он был… очень обеспеченным. Предложил жить вместе. Я думала, обустроюсь и заберу тебя. А потом… потом всё пошло наперекосяк. Он оказался не тем, за кого себя выдавал. У него были… проблемы. Он меня подсадил и я втянулась.
— А до этого? — настаивала Валя. — До того, как всё пошло наперекосяк? Почему ты исчезла? Почему не отвечала на письма?
Оля молчала, опустив глаза.
— Я спрашивала у той женщины, у которой ты снимала комнату, — продолжала Валя. — Она сказала, что ты вышла замуж за богатого. Я думала, ты заберёшь меня, как обещала. Ждала, надеялась. А потом поняла — тебе было стыдно. Стыдно за свою детдомовскую сестру. Неудобно объяснять новому мужу, откуда взялась эта девчонка. Проще сделать вид, что её нет.
— Всё не так! — воскликнула Оля. — Гена не хотел никаких… обязательств. Сказал, что ему не нужны проблемы с моей семьёй. А я… я любила его. Думала, со временем уговорю. А потом всё закрутилось…
— Ты выбрала левого мужика вместо меня, — спокойно сказала Валя. — Это был твой выбор. Я его приняла. А теперь, когда тебе некуда идти, ты вспомнила о сестре?
На экране телефона было видно, как Оля кусает губы, пытаясь сдержать слёзы.
— Валечка, — голос её звучал жалобно, умоляюще, наигранно жалостливо — прости меня. Я была …. Я всё исправлю. Просто дай мне шанс. Помоги мне. Я больше никого не прошу, только тебя.
Валя смотрела на это изможденное лицо, на эти дрожащие губы, и чувствовала… ничего. Абсолютно ничего. Та боль, что когда-то терзала её, давно превратилась в рубец, который уже не болит, только иногда напоминает о себе при смене погоды.
— Ты от меня отказалась в детстве, — медленно произнесла она. — А зачем сейчас звонишь? Денег надо? Не дам. Ко мне просишься? Не пущу. Нет у меня сестры больше.
Она нажала отбой, заблокировала номер, а потом выключила телефон и положила его в ящик стола. Руки дрожали, но голова была ясной.
— Валентина, — позвала её клиентка из зала, — вы в порядке?
— Да, — Валя вышла из подсобки с профессиональной улыбкой. — Извините за задержку. Так на какое число вам нужно платье?
Звонок раздался через неделю — на городской телефон ателье, который она указывала на визитках. Валя была в примерочной с клиенткой, трубку сняла её помощница Наташа.
— Валентина Сергеевна, — позвала она, — вас к телефону. Женщина какая-то, говорит — срочно.
— Скажи, что я занята, — отмахнулась Валя, закалывая булавками подол свадебного платья. — Пусть перезвонит позже.
— Она говорит, это касается вашей сестры, — настаивала Наташа. — Говорит, что это очень важно.
Валя замерла, булавка замерла в воздухе.
— Извините, — сказала она клиентке. — Я на минуту.
Она взяла трубку, крепко сжав её в пальцах.
— Слушаю.
— Валентина Сергеевна? — голос был незнакомым, деловым. — Меня зовут Елена Петровна, я из реабилитационного центра «Возрождение». Мы связывались с вами по поводу вашей сестры, Ольги.
— Я помню, — сухо ответила Валя. — Что вы хотели?
— Мне очень жаль, — голос на том конце провода стал тише, — но я должна сообщить вам печальную новость. Ваша сестра скончалась сегодня утром. Она где-то достала… Мы сделали всё, что могли, но…
Валя молчала, слушая голос в трубке, который продолжал что-то говорить о формальностях, о похоронах. Слова доносились как сквозь вату, не задевая сознания.
— Я понимаю, что это тяжело, — говорила женщина. — Но вы единственный родственник, которого мы смогли найти. Ольга много рассказывала о вас. Говорила, что вы были очень близки в детстве.
— Были, — эхом отозвалась Валя. — Давно.
— Так вы приедете? — настаивала женщина. — Нам нужно решить вопрос с… с телом.
— Да, — механически ответила Валя. — Скажите адрес. Я приеду.
Она записала адрес на клочке бумаги, положила трубку и несколько секунд просто стояла, глядя в пространство перед собой.
— Валентина Сергеевна, — осторожно позвала Наташа, — что-то случилось?
— Сестра умерла, — ровным голосом ответила Валя. — Наташа, закончи, пожалуйста, с клиенткой. И отмени все записи на сегодня. Мне нужно… мне нужно идти.
Она вышла из ателье на яркое весеннее солнце, зажмурилась от его света. Люди спешили по своим делам, цвела сирень в палисадниках, девушка на углу продавала воздушные шары — обычный день, ничем не отличающийся от других. И только внутри Вали что-то оборвалось, будто лопнула натянутая струна.
Оля умерла. Её Оля, которую она когда-то любила больше всех на свете. Её сестра, которая предала её и бросила. Её сестра, которой больше нет.
Первые слёзы упали на асфальт, когда она уже подходила к церкви — маленькой, уютной, с голубыми куполами. Валя не была особенно верующей, но сейчас ноги сами принесли её сюда.
Внутри было прохладно и тихо. Горели свечи, пахло ладаном. Валя подошла к свечному ящику.
— Мне бы… за упокой, — голос её дрогнул. — За сестру.
Она поставила свечу, глядя, как язычок пламени дрожит, борясь с сквозняком. В голове всплывали обрывки воспоминаний: Оля заплетает ей косички перед школой; Оля защищает её от обидчиков в детдоме; Оля обещает, что всегда будет рядом…
— Господи, — шептала Валя, глядя на огонь свечи, — прости её грешную. И меня прости. За то, что не смогла помочь. За то, что отвернулась, когда была нужна. За то, что не простила.
Слёзы текли по её лицу, капали на руки, на пол. Она плакала о сестре, которую потеряла дважды — сначала, когда та ушла из её жизни, а теперь — навсегда.
В кармане завибрировал телефон — Игорь. Наверное, Наташа позвонила ему, рассказала. Валя не взяла трубку. Потом. Всё потом. Сейчас ей нужно было побыть одной — с этой болью, с этой пустотой, с этой конечностью всего.
Морг при городской больнице встретил её стерильной тишиной и запахом формалина. Молодой санитар с безучастным лицом провёл её в смотровую.
— Брагина Ольга Сергеевна, тридцать пять лет, — монотонно произнёс он, сверяясь с бумагами.
Он отодвинул простыню, и Валя увидела лицо сестры — восковое, заострившееся, с запавшими глазами и синюшными губами. Эта старуха с косой стёрла следы прожитых лет, и в этом лице снова проступили черты той Оли, которую она помнила — упрямый подбородок, высокие скулы, длинные ресницы.
— Да, это она, — голос Вали звучал глухо, будто чужой.
— Распишитесь здесь, — санитар протянул ей бумаги. — И здесь. Тело можете забрать завтра. Или мы можем… утилизировать его за счёт города.
— Я заберу, — Валя поставила подписи твёрдой рукой. — Куда обратиться насчёт похорон?
Похороны были скромными — Валя, Игорь, две сотрудницы ателье, пришедшие из уважения к начальнице, да Елена Петровна из реабилитационного центра. Ее опустили в землю, священник прочитал молитву, Валя бросила горсть земли. Всё было окончено за двадцать минут.
— Примите мои соболезнования, — Елена Петровна пожала ей руку на выходе с кладбища. — Знаете, Ольга часто говорила о вас. Жалела, что так вышло.
— Знаете что, — Валя посмотрела на неё усталыми глазами, — не надо. Не надо утешений, не надо сожалений. Всё, что должно было быть сказано, уже не будет сказано. Поздно.
— Я понимаю, — кивнула женщина. — Просто… она оставила кое-что для вас. Я нашла это в её вещах.
Она протянула Вале потрёпанный конверт. Внутри был сложенный вчетверо листок, исписанный неровным почерком.
«Валя, если ты читаешь это, значит, я не смогла сказать тебе лично. Я знаю, что ты меня ненавидишь, и ты права. Я предала тебя. Струсила. Решила, что новая жизнь важнее сестры. Потом было стыдно. А когда стало не стыдно, а страшно — было уже поздно. Ты выросла, у тебя своя жизнь. Я рада, что у тебя всё хорошо. Прости меня, если сможешь. А если нет — я пойму».
Валя сложила записку и убрала в карман.
— Передайте в центр, что я оплачу счёт за лечение, — сказала она Елене Петровне. — Это последнее, что я могу для неё сделать.
Жизнь вернулась в привычное русло удивительно быстро. Уже через неделю после похорон Валя снова стояла за рабочим столом в ателье, подгоняла свадебное платье и улыбалась клиентке:
— Конечно, успеем к сроку. Не беспокойтесь.
Вечерами она возвращалась домой, готовила ужин, проверяла уроки у дочек, смотрела с Игорем фильмы. Обычная жизнь, ничем не примечательная. Только иногда, стоя у окна с чашкой чая, она думала о том, как странно устроена жизнь — ты рождаешься, ты живёшь, ты умираешь. И в промежутке делаешь выборы, за которые потом расплачиваешься. Иногда ценой оказывается твоя собственная жизнь. Иногда — чья-то ещё.
В день рождения Оли она купила букет белых роз и отнесла на кладбище. Положила цветы на свежий холмик, постояла несколько минут.
— Ну вот и всё, Оль, — сказала она негромко. — Каждый получил по заслугам. Ты — свою дозу. Я — свою правоту. Только что-то радости от этой правоты нет.
Она повернулась и пошла к выходу, не оглядываясь. Впереди было ещё много дел — забрать младшую из сада, заехать в магазин за продуктами, закончить платье для завтрашней примерки. Жизнь продолжалась, и в этой жизни не было места для призраков прошлого. Только для тех, кто жив. Только для тех, кто рядом.
Солнце светило ей в спину, удлиняя тень на дорожке. Валя шла быстро, чуть сутулясь, будто несла на плечах невидимую тяжесть. Может быть, так оно и было…
