В детстве все было просто. Дина должна была хорошо себя вести, хорошо учиться и помогать старшим. Дина так и делала: слушалась маму, училась на пятерки и уступала место в автобусе бабушкам. Проблемы, конечно, бывали. Нечаянно (а скорее всего, специально, в качестве дурацкого эксперимента) схваченную двойку пришлось уничтожить: вырвать лист из дневника с отметкой, с каким-то садистским удовольствием изображенной четким росчерком красной ручки аж на две строки.
Дина могла ведь честно признаться родителям, пообещав обязательно исправить дьявольскую, с выгнутой драконьей шеей, оценку на скромную угловатую четверку. Но что-то неправильное, сварливое, поганое, живущее внутри Дины, толкало ее на глупый поступок, тянущий за собой весьма неприятные последствия.
Двойка красовалась в журнале, и мама «познакомилась» с ней на родительском собрании. И разозлила ее не столько оценка, сколько банальное вранье, плутовство со стороны дочери. Нина набрасывалась на вредную Динку с родительской гневливостью, пытаясь докопаться до сути, но дочь, напуганная материнским рвением, закрывалась изнутри, запаяв все уголочки детской души. Стояла в углу и помалкивала.
— Ну что ты молчишь? Ну просто объясни мне, почему ты так сделала, а? — отчаявшись выудить хоть что-то из домашнего «партизана», Нина, психанув, ушла на кухню.
Отчего-то Дине нравилось смотреть на растерянное мамино лицо. Как легко ее расстроить. Интересно, если Дина принесет табель со сплошными двойками, родителям скорую придется вызывать? Вот был бы фурор…
А жизнь продолжалась. Легкая, хорошая, солнечная жизнь без бед. Иногда на Дину снова находило, все опять повторялось, за очередной ложью следовали мамины слезы, но потом наступало затишье. Детство прекрасно. Почему оно так быстро кончается?
В пятнадцать лет Дина влюбилась. Объект ее любви, мягко говоря, не был принцем из сказки. В хорошей, правильной девочке проснулась тяга к плохому и неправильному мальчику. Русик, заклятый второгодник и законченный завсегдатай «детской комнаты» милиции, представлял из себя будущего завсегдатая взрослой колонии. Явные задатки лидера Русик использовал в преступных целях: его шайка промышляла на обносе ларьков и рыночных палаток. Шпана держала в страхе весь город и обещала в скором времени стать настоящей ОПГ.
Видимо, чертенок, сидевший внутри Дины, тоже взрослел. Подобное тянется к подобному — вот и Динкин бес тянулся к Русику, сжигая Динкино сердце дотла. Она злилась на Русика, злилась на бестолковое сердце, но ничего не могла с собой поделать. А Динкин черт выжидал, когда же бдительные Динкины родители ненадолго потеряют контроль над дочкой.
Случай представился очень быстро: Нина и Алексей, отец Дины, однажды вынуждены были уехать на три дня — в деревне умерла бабушка. Похороны, склоки с родственниками из-за большой избы, дележка наследства — поездка обещала затянуться на неделю (родители подстраховались, взяв лишние отгулы), а Динку отрывать от школы нельзя было — экзамены на носу.
Получив кучу строгих распоряжений, девочка проводила родителей, и первое, что сделала, отправилась в подвал, где располагалась банда Русика: парни качали мышцы, пили пиво и решали свои пацанские дела.
— Мои папа и мама уехали. Я одна, — выпалила Дина прямо в лицо Русику.
— И чё? — тот сидел, широко расставив ноги, курил «Родопи» и, сощурившись, смотрел на молоденькую девочку с аккуратно, корзиночкой заплетенными волосами, — на собственных родоков наводишь, что ли?
— Приходи сегодня вечером. Ко мне. Я буду ждать! — выпалила Дина, побледнев.
А он пришел. Дина встретила Русика в мамином польском пеньюаре, до последней минуты лежавшем на самой дальней полке шкафа (мама не знала, зачем схватила у спекулянтки эту чудесную, утопавшую в воздушных кружевах, развратную и дерзкую вещицу). Русик обалдело посмотрел на девчонку, притянул к себе и отнес на руках на диван.
Жил Русик у Динки три дня. Пеньюар валялся на спинке дивана, всеми забытый. Дина запихнула его обратно в хрустящий целлофан и выкинула свою первую в жизни эротическую вещицу напрочь из памяти. А потом отправилась к участковому с заявлением об изнасиловании.
Родители вернулись грустными, но очень довольными в душе: бабулю похоронили в лучшем виде, а дом отвоевали — через полгода его можно будет продать за хорошие деньги или оставить себе под дачу. Но про приятные хлопоты пришлось забыть — в городе творилось невообразимое!
Полные негодования отцы и матери города чуть не четвертовали Русика живьем. Потом был громкий суд. На то, что жиган кричал в суде — «Она сама меня пригласила!» — никто не обращал внимания.
Многочисленные свидетельства таких же жиганов: «Она сама к нему пришла!» — не сделали участь Русика легче. И пошел осужденный по этапу по самой страшной для пацана статье!
Опасаясь угроз для жизни Дины, папа и мама отправили ее в другой город. Дина успешно сдала вступительные экзамены в педагогическое училище. Жизнь сияла радужными перспективами. К Русику она потеряла интерес сразу же после суда: бес, испытав очередной эксперимент, удовлетворенно заснул, и сердце успокоилось.
В училище Дина себя показала с хорошей стороны. Дисциплинированная, ответственная и старательная студентка. Все четыре года Дина была старостой группы. Особой дружбы с однокашницами не заводила — у старосты не должно быть панибратских отношений. Зато педагоги везде продвигали девушку, буквально подталкивая ее к красному диплому. И красный диплом Дина получила. Ей жали руку, прочили замечательную профессиональную карьеру. Дина улыбалась и с удовольствием вспоминала свою прошлогоднюю выходку.
Ни с того, ни с сего она напоила юных первокурсниц не вином, не пивом, а самой настоящей водкой! Как это взбрело в голову строгой девице, к которой все учебные годы подселяли в комнату малолеток для «воспитательной работы», непонятно! Пьяные девки бузили по всем этажам общаги, а потом сбежали гулять, тем самым нарушив режим. На педсовете поставили вопрос об отчислении всей компании.
После долгих колебаний директор, известный своим либеральным отношением к учащимся, решил дурочек на первый раз простить. Дина попросила слова.
— Это же не малярши из седьмого ПТУ! Это будущие учителя! — возмущалась она, — что с ними дальше-то будет? Даже я не смогла проконтролировать их поведение! А что потом?
Никто бы и подумать не мог, что инициатором гулянки была сама Дина. А первокурсницы боялись даже заикаться об этом — Дина держала их в узде. Дина была непогрешима, ей верили все. А кто поверит им? То-то и оно…
В школе, где Дина взяла под руководство зеленых подростков, тоже было все прекрасно. Дисциплина — безукоризненная. Успеваемость прекрасная. Дети слушались Дину Алексеевну, как не слушались родителей. Посыпались благодарности и грамоты. Карьерная лесенка Дины Алексеевны, устланная красной дорожкой, взмыла ввысь, далеко за пределы средней школы номер пять. И это было нормально — таланты пробьют себе путь даже в асфальте.
Никто не подозревал молодую учительницу в чем-то плохом. Все радовались ее продвижению. Все, включая детей. Те еще долго потом открещивались: слава богу, унесло эту жабу! Скользкая тварь со змеиным взглядом знала о каждом все! Никто и ни с кем не дружил — Дина Алексеевна не допускала никаких панибратских отношений. Все друг на друга стучали ради хорошей оценки. Все друг друга ненавидели и подозревали. Зато выбивались в отличники и хорошисты!
— Это не стукачество и не донос, — спокойно объясняла Дина, — это — доклад! Если хотите знать, почему в Европейских странах полный порядок во всем, то знайте: они не ленятся своевременно докладывать: кто не выносит мусор, кто дебоширит по вечерам, кто совершает неправомерные действия. Взрослые докладывают про соседей, дети докладывают о родителях! Идеальные деловые отношения! Пока вы будете забивать свои головы ерундой про мифическую дружбу — порядка в стране не будет!
И уж совсем никто не подозревал, что получить должность начальницы областного отдела образования Дине Алексеевне помог Олег Леонидович Шишкин, глава администрации района, по совместительству — папа одного из учеников Дины и… ее любовник. Никто-никто. Дина умела быть скрытной. Ну и Шишкина крепко держала на кукане — помимо любовных страстей и редкой изобретательности она обладала талантом выявления в людях власти многих грехов.
К сорока пяти годам уважаемая Дина Алексеевна крутилась в министерстве. Время менялось, менялись законы и отношение к ним. Слуги народа тряслись в своих креслах, как зайцы. Справедливая метла мела, щепки летели, контроль ужесточался, но… не для Дины. Потому что она была умная. Пока все кричали: долой коррупцию! долой воровство! — она тихо делала свою работу, ратуя за порядок и организованность в учебных заведениях.
Все кричали, а она переводила немалые средства на тайные счета. Не из жадности — система такая. А Дина не любила идти против системы. Впрочем, это не мешало ей убирать неугодных людей. Например, зам. губернатора области Шишкина Олега.
Подчиненные помалкивали. У самих рыльце в пушку. Попадались они по-разному: кто-то брал взятки, кто-то изменял жене с непотребными женщинами, кто-то, как это модно сейчас говорить, «вошел не в ту дверь». Лапки у Дины были длинными и цепкими.
В одно прекрасное утро Дина Алексеевна отправилась в аэропорт: ей предстоял желанный отпуск в Сочи. Конечно, не Европа. На все поездки за границу наложено табу. Но все равно — сервис прекрасный, солнце чудесное, а дороговизна Дину давным-давно не волновала.
Фирменная резина дорогого авто прошуршала по отличному покрытию дорожки придомовой территории Дины Алексеевны. Вышколенный водитель уважительно приоткрыл дверь салона перед начальницей — пора в аэропорт. В автомобиле пахло лавандой и новой кожей. Настроение у Дины было замечательным: она очень устала в нынешнем году.
Мелькали полосы шоссе, деревья, дорожные столбики и знаки. Дина отключила телефон и расслабилась. Машина шла ровно — водитель знал свое дело. Пока пассажирка дремала, он снизил скорость и свернул с трассы на неказистую дорожку, крытую разбитым асфальтом, давно не знавшую ремонта. Аккуратно объезжая ямы и колдобины, шофер поглядывал в зеркало заднего вида — спит. Ну и замечательно.
Дина Алексеевна проснулась от странной тишины. Приехали?
Вокруг — темно. Вечер переходил в ночь.
И никакого аэропорта рядом.
Открылась дверь, из темноты выплыло белое лицо водителя.
— Ты обалдел? — возмутилась она. — Ты куда меня завез?
Шофер странно ухмыльнулся, скривив красивый, тонкой скобкой, рот.
— Заткнись, тварь!
Он коротко ткнул в висок женщины тяжелым кулаком. Дина мгновенно выключилась.
А потом были ободранные стены заброшенного дома. Свет не попадал в заколоченные окна, и Дина не знала, сколько сейчас времени. Руки, перетянутые шнуром, затекли. Ужасно хотелось в туалет. Голова болела. Кляп не давал вздохнуть.
— Узнала? — водитель сидел напротив нее на корточках. В углу рта — сигарета.
Русик. Первая и последняя любовь. Разжиревший бес внутри Дины тревожно ворохнулся.
— А я убивать тебя пришел. Неаккуратно твоя охрана работает — не проверяет персонал. Уголовников берет, не разбираясь. Никакой бдительности. Что, ку*ва, растерялась? Не ожидала? А я здесь. Всю жизнь о тебе думал. Забыть тебя не мог. Прям снилась ты мне по ночам.
Тебя бы пацаны еще лет двадцать назад сделали бы. Ты же под колпаком у нас была. Думаешь, я у параши сидел? Нет. Из-за тебя, су*онки, вся братва поднялась, малявы на кичу тоннами отсылала. Тебя на перо подсадить обещалась. Я не разрешил. Ждал свидания. Мечтал. Питер под себя поставил, все денежные фраера от моего имени вздрагивали. На меня четыре заказухи были, но я выжил. Ради тебя лишь жил. И дожил. И дальше жить буду — аусвайс готов, на Кипре гужеваться, в теплом море ноги мочить буду. Со спокойной душой, с чистым сердцем — и Боженька меня простит. Говорят, если змею удавил, смертный грех прощается. А мне за тебя все грехи простятся.
Русик болтал и затягивал удавку. Затягивал профессионально, не торопясь, растягивая удовольствие. Он ждал этого момента всю свою жизнь. Ждал, когда его окружили зеки, прознав про статью. Ждал, когда не спал девять ночей в тишине душной камеры, прислушиваясь к затаенному дыханию навострившихся уголовников. Ждал, когда первая малява пришла. Ждал, когда бежал из колонии по мордовским лесам. И потом, среди верных своих братков, на самой вершине криминальной империи — ждал. И когда «мерс» взорвали — ждал. И потом, когда у собственной могилы водку пил, на табличку «Руслан Горюнов 1972-1996» поглядывая скорбно — ждал.
Охрану депутатши винить не в чем — паспорт у Горюнова был новый, чистенький. И водительские права на все категории, и рекомендации, и отличный послужной список ему сделали в лучшем виде. Он все переживал, что узнает хозяйка в лицо — три дня вместе постель делили, до последней черточки друг друга изучили. Он на всю жизнь ее запомнил: и изгиб бровей соболиных, и пухлые капризные губы, и тени от ресниц, падавшие на бархатные щеки.
А она — нет. Квадратная тетка с ухоженными пухлыми руками, натянутая на пупок перекроенная морда с брезгливой миной, застывшей навеки — вместо красивого девичьего лица — даже голову в его сторону не повернула. Это было обидно. Ну, да ничего — обиженных, как говорится…
Если бы она прощения попросила — дура была молодая, мама заставила, папа заругал — дрогнуло бы сердце у Русика. Но она не попросила. И даже, когда кляп изо рта вынул — молчала. Улыбалась ехидно, выжидающе, змеиными глазами в лицо впилась. Да человек ли она вообще?
***
Охрана сработала, как надо. Дина его вычислила сразу, как только в машину села. Ей ли не узнать того самого, первого, ненавистного и любимого. Первый рубец на сердце, первая боль и первая отрада — не он ее, а она его загубила. Как Клеопатра. Как… Как царица Тамара.
Эх, лишний вес бы согнать, да задору побольше — она бы ему не то еще устроила. Но тело успокоилось, обмякло и заснуло. Хреновая из Дины Диана-охотница. Ну да ладно, что уж поделаешь — возраст, работа, хлопоты…
— Дина Алексеевна, куда его? — боец группы захвата, здоровенный, плечистый, юные глаза из-под маски глядят. — В СИЗО?
— Он в море хотел ножки промочить! — ответила Дина Алексеевна, — так и пусть мочит. Мне сейчас не до крупных историй, ребята. А то журналисты налетят, раструбят по всей стране. Не надо. Тихо уберите.
Серые глаза удивленно сверкнули, но боец лишь козырнул.
— Так точно.
Дина вытянула ноги, удобно расположившись на заднем сиденье «крузака». За рулем сидел начальник бдительной охраны — довезет в лучшем виде. На премию надеется, старается вон как. Пусть старается. Настроение у Дины — великолепное, как и положено отпускникам в предвкушении отдыха. Она провалилась в чудный, здоровый, черноморским соленым бризом овеянный сон.
