Владимир был настоящим красавцем. Так считали не все, но Валентине было плевать на чужое мнение. Широко расставленные дерзкие глаза и брови вразлёт сводили её с ума. Не слушая ничьего мнения, Валентина бросилась в любовь, как в омут.
О том, что её избранник негодяй и враль, она осознала нескоро, лишь через год после рождения сына. Но, обо всём по порядку.
Молодые родители собирались пойти в ЗАГС, где должны были зарегистрировать новорожденного. Владимир был последним потомком старинного княжеского рода и хотел, чтобы сын получил его фамилию — Веденский*. То, что он не расписан с Валентиной его не смущало, он говорил, что непременно женится на ней, как только «обстоятельства сложатся соответствующим образом». Какие обстоятельства, и каким именно образом должны сложиться, он ей не объяснил, но она была рада, что Володя признал ребёнка, и как ей казалось, даже успел полюбить его.
Накануне заветного дня Владимир вышел в магазин и не вернулся. Валентина чуть с ума не сошла: обзвонила все вытрезвители, больницы и морги. Была и в милиции, но дежурный, выслушав её историю, заявление не принял. Вот если бы она была официальной женой, тогда — да.
Она продолжала верить в благородство своего избранника до того самого дня, когда поиски не привели её в квартиру профессора истории, специалиста по Российскому дворянству, Юрия Петровича Вязникова.
— Род Веденских? Могу ошибаться, но он угас ещё в 1815 году. — глядя на Валентину сквозь толстые линзы очков, сказал профессор.
— Вы уверены? Но он… Он говорил, что у него родственники и в Швейцарии, и в Париже!
— Говорил, что Лев Толстой, а не деле *уй простой! — невесело улыбнулся Юрий Петрович. — Извините меня, не удержался. — он сделал вид, что закрывает рот на молнию, после чего достал толстенный фолиант, где перечислялись все княжеские династии.
— Вот, пожалте! Издание тысяча девятьсот пятнадцатого года! Это подарок последнего представителя из рода Р. — профессор сделал многозначительную паузу, — сам князь Р., к несчастью, не обзавелся потомством, и с его смертью его род угаснет. Идите ближе. Только не трогайте книгу руками, это реликвия! Откроем букву «В»…
Глаза его увлажнились, дыхание участилось. Было непонятно, что его больше возбуждает: присутствие рядом молодой женщины или старинная книга, от которой веет историей.
— Не надо, я верю вам. Большое спасибо! — Валя выскочила из душной квартиры и побежала вниз по лестнице.
Вскоре после того, как исчез Владимир, к Валентине переехала мать, чтобы помочь приглядывать за ребёнком. Она знала об отношениях дочери с «князем» и жизненный опыт подсказывал ей, что ничего путного у Валентины не выйдет. Она пыталась говорить с дочерью, но та была глуха. Владимир был для неё «ясным солнышком».
Сейчас материнское сердце обливалось кровью от жалости — на Валентину было жалко смотреть. Мать понимала, что лучшее лекарство для дочери сейчас — смена обстановки. Валя работала счетоводом в СМУ, и её окружение, бывшее в курсе её жизни, вело себя вопиюще бестактно. Всему виной стереотип, что матери-одиночки доступны, и рады любому мужчине, который окажет им внимание. Поэтому, все мужчины управления, от начальства до простых монтажников, напрашивались к ней «на рюмку чая», а женщины-коллеги судачили о ней, при её появлении замолкая и отводя глаза.
Мать Валентины была женщиной простой и общительной. Она легко знакомилась с людьми и могла подолгу разговаривать с ними «за жизнь». Как-то гуляя с внуком, она встретила няню из яслей, разговорились. Говорили про детские вещи, про погоду и открытие новой поликлиники. Прощаясь, няня сказала мальчику:
— Прощай, Игорёк, веди себя хорошо. Когда теперь увидимся?
— Мы уже поправились, завтра к врачу, послезавтра выйдем! Тогда и увидитесь, — сказала бабушка.
— Я завтра последний день работаю. Переезжаем мы: дочке с мужем новую квартиру от завода дали, на Соколинке. Правда, однокомнатную. Вот мы с дедом туда, а они сюда, в нашу двушку.
— Надо же… жалко как, что уезжаете. — протянула Валина мама. — Ну, успехов вам на новом месте, Александра Ивановна!
Этот разговор стал вехой в судьбе Валентины, которая страдала оттого, что мало видит сына. Узнав от матери, что место нянечки освобождается, она поспешила в детский сад, боясь, как бы не опередили.
Заведующая, Елена Георгиевна, внимательно выслушала Валентину. Она сама вырастила ребёнка без отца, поэтому прекрасно её понимала и без лишних вопросов взяла Валентину в штат.
Денег стало меньше, зато Валентина стала часто видеть сына, и это её успокоило. Её поставили в группу, соседнюю с группой Игорька. Валя была счастлива. В садике работали, в основном, одинокие женщины, которые приняли её в свой коллектив.
Москва. Начало 90-х
…Годы утекли, словно вода в песок. Валя давно уже стала Валентиной Петровной: теперь у неё свой кабинет — шёл пятый год, как она заведовала садиком, в который когда-то пришла нянечкой. За всё время она получила два высших образования. С её мнением считались, её приглашали в другие города, в рамках программы обмена опытом. Простенькие платья из универмага сменили наряды, сшитые на заказ, и она уже была вынуждена закрашивать седые волосы. Вот только с личной жизнью было всё по-прежнему. Валентина Петровна с этим смирилась.
Сын Игорь был уверен, что его отец работал на Севере, где трагически погиб во льдах. Его могилой стал океан. Пара писем, написанных матери от имени отца размашистым почерком, были доказательством их любви. Игорь восхищался верностью матери отцу-герою. Только не понимал, почему он сам носит не его фамилию, а деда — Михеев.
Когда разговор в очередной раз зашёл на эту тему, Валентина сказала:
— Твой отец был потомственным дворянином, и в то время это было скорее препятствием, нежели привилегией. Таких людей могли не отпустить, например, заграницу, а твой папа не хотел для тебя такой участи. Сейчас-то конечно, всё не так.
— Так я что? Дворянин?
— Для меня ты король! Самый важный в мире человек! — она поцеловала сына, ей хотелось уйти от неприятной темы. Глядя на Игоря, Валентина с удовлетворением отмечала, что он похож на неё, а не на Владимира, с той лишь разницей, что сын симпатичнее. Это оценила не только она, Игорь встречался с Ритой — высокой, рыжеволосой девушкой, которая выглядела старше своих пятнадцати лет. Подбородок у неё был немного тяжеловат, нижняя челюсть чуть выпирала, но это не портило её, скорее придавало её облику некий скандинавский шарм. Валентина называла её про себя «медноволосая».
Молодые люди гуляли, ходили в кино… Однажды, придя домой раньше положенного, Валентина Петровна застала их в постели. Сын, вместо того, чтобы оправдываться, невозмутимо сказал, что в дверь можно было бы и позвонить. Побледневшая Рита быстро оделась и выскользнула за дверь. Сын за ней.
Вечером они явились. Как ни в чём ни бывало, пили чай. Валентина Петровна не знала, как ей себя вести, несмотря на два высших образования. Запрещать — бессмысленно. Прогонять — страшно.
— Мам, а можно Рита сегодня останется у нас? — осторожно спросил сын.
«Ещё чего» — подумала Валентина Петровна, а вслух спросила Риту:
— А что думают на этот счёт твои родители? Это нормально — оставаться у мужчины в столь нежном возрасте?
Рита опустила голову, но Валентине Петровне почудилось, что она улыбается.
— Мам! Прекрати! — Игорь вступился за Риту.
— А ты мне рот не затыкай! В тюрьму захотел, вместо армии? Она же несовершеннолетняя! — крикнула Валентина, и тут же пожалела: сын схватил девушку за руку и они покинули дом. Хлопнула входная дверь, Валентина вздрогнула, как от удара по спине. Внезапно она ощутила щемящее одиночество, давно позабытое чувство заброшенности. Сын вырос, и она стала ему не нужна, всё закономерно.
Валентина сидела за столом, где стоял недопитый чай. «Надо было промолчать»— сказала она самой себе.
Игорь вернулся домой следующим вечером. Сказал, что получил повестку. Вскоре его забрали в армию.
Как-то вечером Валентина сидела у телевизора и смотрела программу «Время». Неожиданно раздался звонок. Она подошла к двери и посмотрела в глазок. Там стоял незнакомый мужчина. Сердце Валентины ухнуло вниз: «Неужели с Игорем что-то?». Она открыла дверь, и не выдержав, крикнула:
— Вы к кому? Что с моим сыном?
— Валюха, успокойся, не кричи так. — поднял руки незваный гость.— А что, сына нет дома? Жаль, я бы хотел на него взглянуть. Совсем взрослый, наверное стал, а?
Валентина Петровна сразу узнала голос и манеру общения. Только если раньше эта манера виделась ей восхитительно дерзкой, теперь казалась пошлой и развязной.
Она смотрела на Владимира, не говоря ни слова.
— Валь, да ты что, не признала, что ли, любовь всей своей жизни? — улыбнулся он, и она заметила у него отсутствие некоторых зубов, хотя одет он был опрятно, даже с некоторой претензией на стиль.
— Что надо? — наконец, произнесла она.
— Да так, ничего. Мимо проходил. Вот, нахлынули воспоминания, дай думаю, зайду. Вдруг вы всё ещё здесь живёте? Столько лет прошло!
— Да, немало.
— Я не вовремя, у тебя там, муж наверное? — Владимир пытался заглянуть в квартиру через её плечо. — Может, пойдём посидим где-нибудь на лавочке? Побеседуем…
Валентина подумала, что вокруг только пивняки да ларьки. Не дай Бог увидит кто. С этим… Она не верила, что когда-то была готова бежать за ним на край света.
— Ладно уж, заходи. — она пропустила его в квартиру.— Обувь поставь на коврик.
— Яволь. — Владимир ловко снял ботинки и уставился на Валентину. А она — на дырку на его носке, через неё вылез большой палец, который он тут же стыдливо поджал.
— Пойдём на кухню. Вымой руки, я тебя чаем напою. А может, ты голодный? У меня в холодильнике суп и котлеты. Погрею, если хочешь.
— Нет, спасибо. Чай хочу — сказал с грузинским акцентом Владимир, подражая Кикабидзе.
Сидя перед дымящейся чашкой, он долго молчал, словно собирался с мыслями. Тогда Валентина решила сама начать разговор.
— Ну что? Как ты? Счастлив? — спросила она бесцветным голосом.
— Ты хочешь знать, жалею ли я, что ушёл тогда?
— Ну? Жалеешь?
Он сначала покрутил головой вправо влево, что означало «нет», а после широко махнул головой взад-вперёд, что очевидно нужно было расценивать, как «да».
— Что случилось? Где ты был? Я чуть с ума не сошла. — сейчас с Владимиром говорила та обиженная девчонка, из семидесятых, и Валентина Петровна властным движением наложила ей на лицо пятерню и толкнула в самую темную глубину подсознания. — Но это было давно. — перед Владимиром снова сидела Валентина Петровна, заведующая детским садиком, автор двух монографий о воспитательных процессах.
Владимир сделал скорбное лицо, глаза его заблестели:
— Я должен был всё объяснить тебе, Валюха, но… я не мог подвергать вас с сыном такому риску. Меня искали очень плохие люди, и если бы они вышли на вас, я никогда бы себе этого не простил.
— Ага. Наверное, эти люди были масоны! Ты же у нас, если не ошибаюсь, дворянин?
Владимир опустил голову.
— Валя, прости. Я просто хотел произвести на тебя впечатление. Никакой я не дворянин. «Князь» моя кличка. Погоняло, как у нас говорят. Я катала, профессиональный шулер. Хотел признаться, но не мог… каждый день «ходил на работу». Прости, я не мог пойти с тобой в ЗАГС. Там бы паспорт быстро срисовали и позвонили куда следует. А там 209-я статья!
— Значит, ты заботился о нас? То-то за всё время от тебя ни одного подарка Игорю, ни одного звонка.
— Я же сказал почему! Я не хотел…
— Всё! Хватит! Хватит, Володя. Что было, не вернёшь. Но только запомни: ты не катала, а покоритель Севера, герой. Твоя могила Северный Ледовитый океан. Там и оставайся, понятно?
— Нет, не понятно. А ты кстати, неплохо устроилась, мать! Квартирка, смотрю, преобразилась! — он скользнул глазами по стенам, — и сама выглядишь, как картинка. Скажи, вот не ушёл бы я тогда, как бы тут всё было? И кем бы ты стала тогда?
— Да, Володя. Ты, конечно, прав. Хорошо, что ты тогда ушёл. И сейчас тебе пора, я спать хочу. Иди, и не возвращайся! — Валентина встала, чтобы проводить его до дверей.
Под её настойчивым взглядом он нехотя поднялся. Окинув взглядом её фигуру, он вдруг схватил её за талию и притянул к себе.
— Что, Валюха, тряхнём стариной?
— Пусти! — взвизгнула Валентина и залепила ему пощёчину.
Он разжал руки и с удивлением посмотрел на неё.
— Я хочу увидеть сына. Когда он будет дома? — потирая ушибленную щеку, спросил он.
— Я же тебе сказала, не надо вам видеться. Останься для него героем, представителем древнего княжеского рода, а не беззубым шулером, на полулегальном положении.
— Но я больше не играю, Валь. Вот те крест! Даже в «дурака»! Может быть, мой сын — всё, что у меня осталось… позволь мне хотя бы…
— Нет.
Владимир надел свои ботинки и вышел, опустив плечи. Теперь он казался Валентине совсем стариком.
— Прощай, Владимир, — прошептала она.
— Прощай, Валентина.
Он посмотрел на неё, и она узнала этот взгляд. Точно такой же, как тогда, много лет назад, когда он пошёл в магазин. И она поняла, что он больше не вернётся. Никогда.
Как-то профессор Вязников, занимаясь очередными изысканиями, получил из Франции заказанные им бумаги. Прочитав их, он поднял брови, и всё-же открыл свой фолиант на букве «В». Провёл пальцем по содержанию, а после снял очки и долго смотрел в угол комнаты, где ему виделась, как наяву, худенькая девушка, которую так поразил его ответ про угасший дворянский род.
Дело в том, что были Веденские и Введенские*. Так вот, угасли те, вторые. Но это уже было совершенно неважно…
