-Мне больной ребёнок не нужен.
Эти слова Кости молотом отбивались у Тани в голове, хотя было это несколько месяцев назад. На суде он, впрочем, ничего такого не сказал: стоял, опустив голову, и молчал. Наверное, стало стыдно: на алименты Таня не стала подавать. Глупо было, конечно, все подружки ей это сказали.
-Это и его ребёнок тоже! – говорили они. – Он обязан его содержать!
Имя сыну они выбирали вместе, и теперь оно звучало как насмешка. Лев… Если он и был царём, так это царём выставленных в ряды игрушек, царь крутящегося барабана стиральной машинки и макарон в виде спиралек, кроме которых Лев ничего не ел.
-Он когда-нибудь станет нормальным? – спросил тогда Костя напряжённым голосом у врача, когда услышал диагноз – ранний детский аутизм.
-Не хочу вас обнадёживать, – признался врач, глядя Косте прямо в глаза. – При определённой коррекции он может успешно социализироваться, но сказать, что это будет обычный ребёнок…
Таня в тот вечер плакала, а Костя долго разговаривал с мамой по телефону. С того дня в их семье многое изменилось. Всё изменилось. Наверное, именно тогда они и перестали быть семьёй.
Квартира Кости была оформлена на его мать. Предусмотрительно, что и говорить. Жить Тане было негде: о том, чтобы выйти на работу, не могло быть и речи. Она занималась копирайтингом, но этих денег не хватало, чтобы снять квартиру и оплачивать все счета. Поэтому Таня вернулась в деревню: там оставался бабушкин дом, в котором она провела всё детство.
Деревенской жизни Таня не боялась, а сыну, может, было даже полезнее: что бы там ни говорили врачи, а свежий воздух и натуральные продукты многое способны исправить. Интернет был, макароны спиральками и стиральная машинка тоже, так что можно жить. А то, что нет горячей воды, центрального отопления и прочих благ цивилизации, так это не так страшно.
Соседи за эти годы поменялись, осталась только крикливая Людка, которая сразу принесла Тане яиц и свежего молока.
-Какой красивый мальчик! – порадовалась Людка. – И не скажешь, что твой.
Таня была некрасивая, это правда. В неё никогда не влюблялись мальчишки, строители не свистели ей вслед, как подружкам, машины не тормозили рядом с предложением покататься. У Тани было всего две истории: муж Костя и одноклассник Серёжа. Про Серёжу Людка сразу и заговорила:
-А твой-то так и остался здесь. Так и живёт бобылём, ты бы зашла к нему. Может, и сойдетесь.
Таня вспыхнула: она и забыла, какие в деревне все прямолинейные.
-Сама справлюсь, – ответила она Людке, а та ничуть не обиделась, рассмеялась только.
Лёве в деревне понравилось: здесь он нашёл для себя новые развлечения – часами мог смотреть на копошащихся в траве насекомых и куриц. Правда, напрочь отказывался мыться в бане, всё требовал ванную, которой здесь, конечно, не было. Ходил грязный, длинные волосы сбивались в колтуны, но постричь их он тоже не разрешал.
Куриц у Тани пока не было, были у соседки. Её Таня не знала, видимо, приезжая была – старше Тани лет на десять, с суровым лицом и шикарными рыжими волосами. Звали её вроде Даша, но с Таней она общаться не собиралась – здоровалась сквозь зубы и смотрела в сторону, прямо как Лёва. Когда мальчик отодвинул шатающуюся штакетину и залез к соседке, чтобы поймать курицу, Даша схватила его за шкирку и в буквальном смысле слова перекинула через забор. Таня накинулась на соседку, но та не стала слушать: отвернулась и ушла.
-Ты что, не знаешь? – округлила глаза Людка, когда Таня пожаловалась ей на Дашу. – Она из другой деревни приехала. У неё в пожаре вся семья погибла: муж и двое детей. Соседский мальчишка баловался, у того тоже вся семья того. Он в детдом отправился, а Дарья здесь дом купила. Детей она теперь не любит…
Сердце у Тани сжалось: если бы с ней случилось что-то подобное… Нет, она бы точно не вынесла.
-Нельзя ходить туда, – стала она говорить сыну, но он её не слушался: всё равно стоял у забора и заворожённо наблюдал за курицами.
В тот день Таня пошла с сыном в магазин. Мальчик сосредоточенно смотрел под ноги, избегая случайных взглядов, а ветер трепал его светлые волосы. Деревня почти не изменилась за эти годы – те же покосившиеся заборы, запах свежескошенной травы и далёкий лай собак.
Магазин был маленьким, с выцветшей вывеской, но в нём было всё необходимое. Таня уже всё взяла, что им было нужно, когда Лёва вдруг потянул её за рукав, указывая на полку с печеньем. Она улыбнулась и взяла упаковку, удивившись, что сын что-то попросил.
В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился высокий мужчина в рабочей рубашке, загорелый, с лёгкой щетиной. Их взгляды встретились, и Таня замерла.
-Серёжа? – её голос дрогнул.
Он остановился, глаза расширились от неожиданности.
-Тань… Ты?
Она кивнула, не зная, что сказать. Прошло столько лет, а он всё тот же – только во взгляде появилась твёрдость, которой не было в юности.
Серёжа перевёл взгляд на Льва, который теперь прятался за маминой спиной, сжимая в руках упаковку печенья.
-Это… твой? – осторожно спросил он.
Таня обняла сына за плечи.
-Да. Лев. Ему пять.
Серёжа не стал спрашивать лишнего – может, догадался по её напряжённому голосу, а может, просто понял без слов. Он наклонился к мальчику, но не нарушая его границ, и сказал спокойно:
-Привет, Лев. Я Серёжа. Ты любишь это печенье?
Мальчик не ответил, но перестал отстраняться, внимательно разглядывая незнакомца.
-Ты всё там же живёшь?
-Да, – кивнула Таня.
-Я зайду?
-Заходи…
Эта встреча всколыхнула в ней воспоминания: они с Серёжей дружили целый год, весь одиннадцатый класс. И Таня удивилась, когда он заявил, что отслужит в армии и вернётся в деревню.
-Ты разве не хочешь учиться? – спросила она.
-Я хочу остаться здесь. Здесь мой дом, – сказал тогда Серёжа.
А Таня мечтала о другой жизни – её манил город, с его соблазнами и возможностями. Смогут ли они сейчас найти общий язык? Вряд ли…
Уже третий раз за неделю Таня застала Лёву у соседского забора. Мальчик прижался к штакетнику, его пальцы нервно перебирали деревянные планки, а глаза неотрывно следили за рыжей курицей, важно вышагивающей по двору.
– Лёва, домой! – позвала Таня, но сын даже не обернулся.
Она вздохнула и осторожно подошла ближе. В этот момент из-за угла дома появилась Дарья – худая, с резкими чертами лица, в выцветшем синем платье. Увидев Лёву, она нахмурилась.
– Опять тут? – её голос прозвучал сухо, но без злости.
Лёва не ответил – он редко отзывался на чужие слова. Но его пальцы вдруг замерли, а взгляд стал ещё сосредоточенным. Курица, заметив движение, квохтала и клевала зёрна у его ног, будто нарочно дразня.
Дарья скрестила руки на груди.
– Чего он всё время здесь торчит? – спросила она у Тани, но уже мягче.
– Ему нравятся куры… – Таня смущённо улыбнулась. – Он просто наблюдает. Не будет мешать.
Дарья молча смотрела на Лёву. В её глазах промелькнуло что-то неуловимое – то ли боль, то ли воспоминание.
– Раньше у меня их два десятка было… – вдруг сказала она тихо, больше себе, чем Тане.
Лёва, словно почувствовав, что речь идёт о курах, неожиданно поднял глаза на Дарью. Не улыбнулся, не заговорил – просто посмотрел.
Соседка замерла. Потом резко махнула рукой:
– Ладно, пусть смотрит. Только за забор не лезть.
И, развернувшись, ушла в дом, хлопнув дверью.
Таня подошла к сыну, осторожно взяла его за руку.
– Пойдём, солнышко.
Лёва на секунду задержался, ещё раз глянул на курицу, потом покорно пошёл за Таней.
Серёжа объявился через несколько дней. Он держал в руках ярко-синий детский велосипед с блестящими колёсами и звонком на руле. Лёва, сидевший на земле и выстраивающий в ряд камешки, даже не поднял голову, пока не услышал лёгкий динь-динь.
Мальчик медленно повернулся. Его взгляд скользнул по велосипеду, задержался на спицах, вращающихся в солнечном свете, и вдруг в его глазах вспыхнул интерес.
-Подумал, ему понравится, – улыбнулся Серёжа, осторожно поставив велосипед.
-Он никогда не катался… Даже на трёхколёсном. Боюсь, он испугается… – призналась Таня.
Серёжа кивнул и опустился на корточки в метре от Лёвы и тихо позвал:
-Лев. Хочешь, покатаю?
Мальчик не ответил, но перестал перебирать камешки.
Серёжа медленно подкатил велосипед ближе, затем – неожиданно для Тани – сел на него сам. Его длинные ноги нелепо торчали в стороны, но он сделал вид, что это совершенно нормально, и пару раз нажал на звонок.
-Динь-динь!
Лёва замер. Потом – к удивлению Тани – неуверенно потянулся к рулю.
-Вот так, – Серёжа осторожно слез, помог мальчику ухватиться за ручки. – Держи крепче.
Лёва не сразу понял, что делать, но когда Серёжа начал медленно вести велосипед, его пальцы вцепились в руль сильнее.
Таня не могла отвести глаз. Лёва не улыбался, не смеялся, как другие дети, но в его обычно расфокусированном взгляде теперь горела упрямая решимость.
-Держи равновесие, – Серёжа шёл рядом, одной рукой придерживая седло. – Вот так… Молодец.
И тогда – о чудо! – Лёва сам нажал на педаль. Всего один оборот. Потом ещё один. Таня прикрыла рот ладонью. Её мальчик ехал. Серёжа, не переставая подбадривать Лёву тихими словами, посмотрел на Таню и улыбнулся. А Лёва уже катился по двору, всё увереннее нажимая на педали, его пальцы крепко сжимали руль – будто он наконец-то нашёл то, что так долго искал.
С того дня Серёжа стал часто заходить. Он, как и Лев, предпочитал устроиться возле забора, разделявшего двор Тани и соседки, даже принёс туда пеньки, чтобы удобно было сидеть. Даша, которая часто возилась во дворе – подметала, поправляла забор, кормила куриц и гусей, делала вид, будто не замечает соседей. Она ни разу не взглянула в их сторону.
Эти вечера напомнили Тане о времени, когда она была счастлива: тогда Лев был совсем маленьким, и его странности ещё не пугали Костю, тогда у неё была семья. Сможет или Серёжа стать её семьёй?
Однажды Таня набралась смелости и спросила:
-Сереж… Ты помнишь, как мы сидели здесь летом, перед тем как я уехала?
Он напрягся, но не стал отрицать.
-Помню.
-Ты тогда сказал, что город меня сожрёт…
-И не ошибся, – он резко повернулся к ней, и в его взгляде вспыхнула старая обида. – Ты вернулась сломанная. С ребёнком, которого бросили. Разве не доказательство?
Слышать такое было больно. Но он был прав.
-Главное, что я вернулась. И Лёва здесь счастлив.
-Ты могла быть счастлива тогда, – перебил Серёжа. – Если бы осталась.
Тишина повисла между ними, тяжёлая и колючая. Из соседского двора донёсся звук ведра – Даша резко поставила его на землю. Серёжа вздрогнул и невольно обернулся.
Лёва вдруг поднял голову и потянулся к велосипеду – своему новому способу говорить с миром. Серёжа посмотрел на него, потом на Таню.
-Я просто не могу забыть, – признался он. – Что город забрал у меня всё.
Таня хотела возразить, но в этот момент поймала взгляд соседки. Она что, подслушивала их разговор? Даша стояла, сжав грабли, и смотрела прямо на Серёжу. А он встал и пошёл прочь. И Таня вдруг осознала: они все трое – она, Серёжа, Даша – были ранены одним и тем же. Все они потеряли всё, что было для них важно.
Лёва позвонил в звонок. Динь-динь. Как будто давая знак.
Кроме Серёжи, Таня общалась только с Людкой. Что бы Серёжа ни говорил, но в городской жизни были свои прелести – там у Тани остались подружки, кино и прогулки по набережной. В деревне Таня часто тосковала, но Людка всегда умела поднять ей настроение. Вот и на этот раз – у Людки сбежали поросята, и они с Таней вдвоём бегали за ними по всему огороду, хохоча, как безумные.
Первой дым заметила Людка.
-Таня! Пожар! – закричала она.
Медленно, словно в кино, Таня развернулась и увидела, как из её дома валит дым.
-Лёва! – её голос сорвался в немой ужас.
Ноги подкашивались, но она мчалась, спотыкаясь о кочки, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвёт грудь. Когда она вбежала во двор, то увидела Дашу. Соседка, всегда такая угрюмая и замкнутая, выносила из горящего дома Лёву – он был бледный, с широко открытыми глазами, но живой. Даша держала его крепко, прижимая к себе, её лицо было искажено гримасой боли – рукав её кофты тлел, на руках краснели страшные ожоги.
-Он печку открыл, – хрипло выдохнула она, передавая мальчика Тане.
Лёва не плакал. Он был в шоке, его пальцы судорожно вцепились в мамину кофту, но он дышал. Таня обняла его, не в силах вымолвить ни слова. Только потом, сквозь ком в горле, прошептала:
-Спасибо…
Даша не ответила. В её глазах было что-то невыразимое – будто она видела не этот пожар, а тот, давний, который забрал у неё всё. Прижимая к себе обожжённые руки, она уже бежала к колонке, чтобы подключить шланг к воде, а отовсюду сбегались люди с вёдрами, готовясь бороться с огнём.
Серёжа прибежал вместе с другими, и Таня ждала, что он бросится к ней, но, увидев Дашу, он замер. И в этот момент Таня всё поняла. Она прижала Лёву крепче, чувствуя, как он дрожит. А над деревней поднимался чёрный дым, и казалось, что он навсегда изменит всех – и тех, кто бежал от прошлого, и тех, кто так и не смог его отпустить.
Дом обгорел, но восстановить его ещё было можно. Людка позвала Таню пока пожить у неё, всё равно комната пустовала с тех пор, как сын уехал в город учиться. Серёжа заглянул к ним ненадолго: в руках у него была банка с мазью от ожогов, и Таня утвердилась в своей догадке. Стало горько: его она тоже потеряла.
-Иди к ней, – Таня тихо сказала Серёже, поправляя одеяло на плечах Лёвы.
Мальчик, завёрнутый в чужой плед, уже засыпал у неё на руках, измученный шумом и страхом.
-Она меня к себе не пустит, – пробормотал он, но в голосе не было уверенности.
Таня посмотрела на него – на этого упрямого, раненого мужчину, который годами носил в себе обиду, будто броню.
-Попробуй, – улыбнулась она сквозь слёзы. – Теперь у тебя хотя бы есть повод.
Серёжа задержал взгляд на Лёве – на его спокойном лице, на ресницах, подрагивающих во сне. Потом резко кивнул и вышел.
Когда Серёжа скрылся в доме соседки, Таня почувствовала, как что-то щёлкнуло – будто старый замок наконец-то поддался ключу. Лёва во сне прижался к ней крепче. А где-то вдалеке, за рекой, поднималась луна – бледная, холодная, но обещавшая, что завтра снова будет солнце.
