— А что, Михална, и впрямь говорят, в молодости хороша была?
— Я и нынче хороша, да тебе не подошла… Чевой-то ты, Сергуня, интерес показал? Какое тебе до меня дело?
Сергуня (а ему уж за шесть десятков с лихвой) потирает подбородок, с досадой замечая колючесть.
— Знал бы, что тебя повстречаю сегодня, побрился бы.
Марья Михайловна с укоризной качает головой, — ага, и одеколоном побрызгайся… ой, иди уж, болтун.
Сергуня уходить не собирается, присаживается рядышком на скамейку, что у Марьиных ворот стоит.
Эту скамейку ещё муж Марьи Михайловны поставил, и она любит ее. Предлагал совхоз обновить, когда ворота меняли, отказалась.
В молодости она и, правда, красавицей была, Сергуня об этом краем уха слышал, он ведь человек приезжий, лет десять, как поселился.
Муж Марьи с фронта не вернулся. Долго она его ждала: и в 1945, и в 46-ом, даже в пятидесятых надеялась, что ошибка случилась, что выжил он. Так и не дождалась, сыновей вырастила одна.
О замужестве не помышляла, да и за кого пойдешь, кругом такие же вдовы.
Художник: Марина Чулович
Старший сын после армии решил военным стать. Не успев жениться, молодой офицер погиб, заслонив собой солдат-новобранцев от учебной гранаты. Не такая уж она учебная оказалась, раз погиб офицер. Зато «желторотики» живы остались, мамки их потом письма Марье писали.
Письма она сохранила. Она вообще все открытки, все фотокарточки детей хранила, бережно убирая в комод.
Младший сын после армии уехал гидростанцию строить и через год — несчастный случай.
Марья не поверила. И лишь когда в родное село привезли парня, тогда убедилась, что ее это Лешенька, он это.
А Марья сама-то ещё по годам молода, а уже вдова давно и седина бесцеремонно покрыла ее красивые волосы.
Горе свое Марья пережила. Нашла себя в работе на почте. Там люди, там и поговорить и отвлечься можно.
Двадцать лет прошло, как погиб младший сын, старший и того раньше. А Марья все одна.
Уже и не работает, а только по дому, да в огороде. И на скамейке вечерком посидеть любит. Выйдет, присядет, а рядом кот Мурзик устроится — сидит, дремлет, хорошо ему с хозяйкой рядом.
Но последнее время странную вещь стали замечать односельчане за Марьей Михайловной. Сидит вот так одна, спросит кто: — Ждёшь кого, Марья Михална?
— Жду! Внучку жду.
Первый раз про внучку соседи услышали, подумали, пошутила. Потом все чаще стала про внучку говорить.
А ведь все знают, что никакой внучки нет и быть не может. Сыновья молодыми ушли, не успели жениться и внуков никаких нет.
Да и столько лет прошло… а тут вдруг какая-то внучка…
В общем, стали поговаривать, что Марья на старости лет умом тронулась.
Но при ней, конечно, молчок — зачем обижать человека, тем более уважаемого человека. Да и любили ее в родном селе.
Любили за трудолюбие, за доброту и за то горе, что выпало ей.
Кто постарше, помнили, что Марья в молодости настоящая красавица была : статная, голубоглазая, с русой косой.
Она и сейчас хороша, несмотря на россыпь морщинок у глаз и серебро седины.
Вот и Сергуня, год как овдовевший, напомнил о былой красоте.
Марья хоть и ответила не в бровь, а в глаз, а все равно обижать его не желает.
Посмотрела на Сергуню, приласкала глазами: — Ты уж без обиды на меня, Сергей Сафьянович, я ведь всю жизнь одна, только карточки и остались, все о сынках думаю, они моя жизнь. Так что не сподручно тебе со мной будет, постучись в другие ворота, может и сойдешься с кем. А я внучку жду.
Сергуня кашлянул, проморгался — жалко ему Марью, ведь славная женщина…
— Слушай , Михална, а откуда ей взяться — внучке?
Теперь уж Марья смотрит на Сергуню, впервые удивилась, потому как первый он спросил про внучку, а все ведь отмалчиваются, не верят.
— Так это младшего моего, Лешеньки, дочка, ей уж годов девятнадцать-двадцать…
— А как ты знаешь, что у тебя внучка есть?
Марья встаёт. — Пойдем, покажу.
Привела Сергуню домой, показывает письмо — последнее письмо от сына. А в конце письма сын пишет о девушке, которая ему нравится… так нравится, что готов жениться на ней.
— Так не успел же он, — говорит Сергуня.
Марья улыбается. — Я тоже так думала все эти годы… а потом вдруг осенило меня… сердцем чувствую, что есть у меня внучка.
— А с чего ты взяла, что именно внучка?
— Не знаю, может и внук. Но вот частенько сон вижу: девчонка снится…
Марья оборвала рассказ на полуслове, подумав, что Сергуню своими домыслами напугала.
А он задумался, снова бороду потирает. — Слушай, Михална, а как же она приедет, если не знает о тебе?
Марья снова горестно вздыхает: — И я ничегошеньки не знаю, а вот жду… сердце ждёт, вот, думаю, каким-то чудом приедет…
— Михална, я тебе вот чего скажу: а напиши-ка ты письмо в этот трест. Вот все, как есть опиши, слёзно попроси, может знал кто твоего сына, может подскажут тебе…
— Ох, мне не верится, что кто-то помнит. . . были ребята с бригады Лешиной, так это давно было. ..
— А ты напиши, вот как мне рассказала, так и напиши, вдруг добрые люди найдутся, расскажут или подскажут, может до девчонки той дойдет эта история. .. так может хоть расскажет чего. Ты хоть правду узнаешь… А то ведь страдаешь, жалко мне тебя.
____________
Давно не писала Марья писем, некому было. А тут, надев очки, старательно выводит буквы, шевеля губами. Часа два сидела над письмом, три страницы исписала, всю жизнь свою рассказала. Прочитала два раза, запечатала и понесла на почту.
Вообще она надеялась, что внучка сама собой отыщется, случайно, и на это письмо особо не надеялась.
Ответ пришел через неделю. Письмо, за подписью начальника отдела кадров, было суховатым, больше похожим на отчёт.
Конечно, столько лет прошло, случай давний, немногие помнят Алексея, тем более, никто про его девушку ничего не знает.
Но в конце письма сообщалось, что информацию передали одному из старейших работников предприятия, может он помнит.
Марья прочитала и тяжело вздохнула. Имени девушки сына не знала, он только и успел намекнуть, на том все и оборвалось.
Ночью снова сны, снова кажется ей, что есть где-то внучка, что приедет к ней, одинокой и тоскующей, обнимет ее…
Через три недели пришло ещё одно письмо — от товарища ее погибшего сына. Владимир Николаевич писал, что болен был, когда Алексея хоронили, в больнице после операции лежал. И ещё написал, что познакомился Алексей с девушкой, и звали ее Валя. А как у них там сложилось, он не знает. Но рассказал бывшей сотруднице треста, которая знала Валю, и что она напишет ей, потому как Валентина сразу уехала и больше не возвращалась.
Марья прочитала письмо, заплакала, она уже много лет не плакала, а тут слезы хлынули. — Валечка, да если ты замужем, разве я помешаю, я и слова не скажу. Мне бы только на внучку взглянуть, тогда и помирать не страшно.
Проплакавшись, Марья затихла и вдруг испугалась: засомневалась, есть ли внучка вообще. Ведь все это у нее от тоски появилось, и сны эти тоже от тоски. — Господи, может я зря людей беспокою, — подумала она.
Но сердце не отпускало образ внучки, видно, прижился этот образ в душе деревенской жительницы.
____________
Сентябрь застучал дождем по крыше и окрасился в жёлтый цвет, сначала небольшими клочками на деревьях, потом полностью, бросив жёлтой краски на березу, что росла у палисадника.
Сначала к ней подъехала на велосипеде почтальон Тоня Медведева и покричала ее: — Марья Михайловна, выйди на минутку.
— Никак телеграмма?! — удивилась Марья. — Только от кого? Некому мне телеграммы слать.
— Не-еее, Марь Михална, не телеграмма. Ты ток не волнуйся, а то давление подскачет. ..
— Ну говори, чего стряслось.
— Не стряслось. Тут разобраться надо, к тебе девушка приехала, городская, модная такая, она на почте у нас сейчас, как с автобуса вышла, так мы же рядом, туда и зашла, тебя спросила, адрес уточнить хотела… в общем, говорит, что ее мать Алексея твоего знала. ..
— Ну так где она? Пусть заходит! — взволнованно сказала Марья и стала поправлять платок…
— Так вот я и решила предупредить, а то вдруг ошибка, да тебя удар хватит, — Тоня обернулась, — здание почты метрах в ста от дома Марьи. — Да вон она у крыльца стоит в светлом плаще.
Марья, не дослушав Тоню, пошла к почте, не глядя под ноги. Хотелось бежать, однако ноги спотыкались.
Девушка спустилась с крыльца и пошла навстречу.
И вот они — всего два метра осталось, и Марья видит ее русые волосы, спадающие на плечи, и глаза… голубые, как у Марьи.
— Здравствуйте, вот приехала познакомиться, — сказала девушка.
Марья берет ее за руку и ведёт домой. — Пойдем, детка, пойдем.
— Нам письмо пришло, мама говорит, работали вместе. Там про Алексея Ивановича Рябинина написано.
— Я чайку подогрею, а ещё у меня оладушки есть… видно, чувствовала, — суетится хозяйка.
— Вообще меня отчим вырастил, но я знала ещё со школы, что мой родной отец Алексей Иванович… он на стройке погиб. Мама сказала, теперь уже можно об этом рассказать, в общем, у них всего одна ночь была… а потом он погиб и ей плохо было, бабушка приехала и увезла маму домой.
Когда мама поправилась, ребенка, ну, то есть, меня, решила оставить.
А через два года она вышла замуж. — Девушка посмотрела на Марью, словно изучая ее.
— Детка, как тебя зовут?
— Оля… отчество и фамилия у меня другие…
— Оля, Оленька, — Марья обняла ее, — это ничего, пусть так, я ведь все равно вижу, что ты Лешина.
Губы Марьи дрожали, руки тряслись, в глазах застыли слезы.
— Присядь, детка, сколько же тебе?
— Девятнадцать. Я в пединституте учусь на историческом.
— А-ааа, вон как, умница, Оленька… и мама твоя умница, дай ей, Бог, здоровья, и отчиму твоему кланяюсь, — она заплакала.
— Мария Михайловна, вы не плачьте, я буду вам письма писать и приезжать.
— Я знала, я чувствовала, не зря ты мне снилась, правда, недавно озарение на меня нашло. Но видно так надо было, всему свое время.
Весь день Оля провела в доме Марьи. Перечитала все письма, посмотрела все фотографии. — Вы знаете, это так интересно, это ведь тоже моя семья, моя маленькая родина. Я все-все хочу знать и я ещё приеду.
— Приезжай, детка, мне ведь ничего не надо, мне бы только тебя видеть, ты же внучка моя.
Оля смотрит на Марью, не сломленную горем, не растерявшую доброту и красоту души, и слова вырвались внезапно: — Спасибо, бабушка, хорошо, что ты есть.
____________
В тот год Марье казалось, что не осень вовсе, а весна пришла — так светло и тепло было в душе. Она держала в руках письмо от внучки, в котором Оля обещала приехать зимой. Обязательно приехать.
У магазина Марья встретила Сергуню. Подошла к нему и обхватила ладонями его морщинистое лицо. — Спасибо, Сергей Сафьянович, ты и сам не знаешь, что ты для меня сделал. Ты вот надоумил меня, а все так и получилось…
— Михална, так я всегда рад, чего не подсказать, — Сергуня потёр подбородок, вспомнив, что снова не побрился, — да и мы люди одинокие с тобой…
— Сережа, хороший ты мой, куда уж мне, старше я тебя, да и один у меня муж был — Ванечка мой. Один и останется. А ты иди с Богом, молиться за тебя буду!
Сергуня вздохнул, но обижаться и не думал. Уважал он Марью, и решение ее уважал.
А она пошла к дому в своем белом платочке — добрая, терпеливая, красивая и душевная.
