Как это — поровну? — голос сорвался на визг. — Почему поровну? Я же… Я же там жила! Ухаживала! А она…
Она ткнула пальцем в сторону сестры. Та вздрогнула, побледнела.
— Варя, ты что? — пролепетала Анжелика. — Я же не просила…
— Бабушка, ну куда же ты? — Варвара метнулась к кровати, где Антонина Марковна, кряхтя и цепляясь костлявыми пальцами за спинку, пыталась встать. — Лежи, я же просила!
— Не указывай! — прошамкала старуха, упрямо мотая головой. — В туалет хочу. Сама дойду.
Варвара только зубами скрипнула. Который раз за день повторяется одно и то же: бабка рвется встать, хотя прекрасно знает — ноги не держат. А потом — снова перепачканное белье, снова стирка до глубокой ночи.
— Сейчас судно принесу, — твердо сказала она, направляясь к двери.
— Не хочу! — В голосе Антонины Марковны зазвенели слезы. — Не буду я в твое судно! Как собаку какую…
Варвара замерла на пороге, медленно досчитала до десяти. Спокойно. Только спокойно. Она же больной человек, что с нее взять.
— Бабуль, — начала она максимально ласковым тоном. — Ну ты же знаешь…
Договорить не успела — в прихожей затренькал звонок. Варвара метнулась открывать — и едва не столкнулась носом к носу с сестрой.
— Анжелика? — удивленно моргнула она.
Сестра, раскрасневшаяся с мороза, шумно отряхивала снег с сапог.
— Да вот, вырвалась на часок между сменами, — пропыхтела она, стаскивая шубку. — Как тут наша старушка?
— А ты зайди да спроси, — не удержалась от шпильки Варвара.
Анжелика словно не заметила яда в ее словах. Порылась в сумке, достала пакет с мандаринами.
— Вот, гостинец принесла. Витамины же нужны.
«Ну конечно, — подумала Варвара, разглядывая сестру. — Забежала на пять минут, принесла мандаринов — и можно считать, что совесть чиста. А то, что я тут второй месяц живу безвылазно — это ничего, это можно».
Внезапно из комнаты донесся грохот и отчаянный старческий вопль. У Варвары оборвалось сердце — опять! Все-таки встала, упрямая!
Они с Анжеликой ворвались в комнату одновременно. Антонина Марковна лежала на полу возле кровати, неловко подвернув руку. Варвара кинулась поднимать — но старуха вдруг забилась, заколотила свободной рукой по ковру.
— Не трожь! — верещала она пронзительно. — Не подходи! Анжелочку позовите, Анжелочку!
Варвара отшатнулась как от удара. А сестра уже опускалась на колени рядом с бабкой, ворковала что-то успокаивающее. И — надо же! — Антонина Марковна сразу притихла, только всхлипывала по-детски.
— Ну-ну, бабулечка, — приговаривала Анжелика, помогая старухе подняться. — Вот так, потихонечку. Сейчас в кроватку…
Варвара стояла у стены, до боли стиснув кулаки. Горло перехватило обидой — острой, удушающей. Она тут днями и ночами, меняет белье, готовит, моет, а бабка зовет Анжелику. Ту, что раз в месяц забегает на полчаса!
— Варь, — окликнула сестра. — Помоги-ка.
Вдвоем они уложили притихшую Антонину Марковну, поправили подушки. Старуха вцепилась в Анжеликину руку, не отпускала.
— Посиди со мной, внученька, — прошамкала она жалобно. — Расскажи, как там Катенька твоя? В школе-то как?
— Да некогда мне, бабуль, — виновато отозвалась Анжелика. — На работу бежать надо. В другой раз, ладно?
Антонина Марковна сникла, отвернулась к стене. А Варвара, глядя на ее худую спину под одеялом, вдруг почувствовала, как внутри поднимается глухая, бессильная злость.
— Ты это, Варь, — Анжелика уже одевалась в прихожей, — если что — звони. Я постараюсь в следующие выходные забежать.
— Конечно, — процедила Варвара сквозь зубы. — Забегай. Мандарины не забудь купить.
Сестра замерла с шарфом в руках, вскинула удивленные глаза.
— Ты чего это?
— Ничего, — Варвара отвернулась, принялась демонстративно протирать зеркало. — Иди, опоздаешь на свою работу.
Анжелика помялась на пороге, вздохнула — и ушла. А Варвара еще долго стояла, глядя в зеркало на свое осунувшееся лицо с набрякшими веками. В висках стучало от усталости и обиды.
Вечером позвонила мать.
— Как вы там? — спросила участливо. — Может, помощь нужна?
— Нет, — отрезала Варвара. — Справляюсь.
Помолчала и добавила с горечью:
— А вот Анжелика сегодня забегала. На целых десять минут.
— Ну так у нее же работа, — мягко отозвалась Мария Сергеевна. — Сама знаешь…
— Знаю, — оборвала Варвара. — У всех работа. У всех дела. Только я почему-то могу сутками здесь сидеть. А она — нет.
Мать вздохнула в трубку:
— Варенька…
— Все, мам, — Варвара посмотрела на часы. — Мне бабушке лекарства давать пора.
Ночью она долго лежала без сна, прислушиваясь к хриплому дыханию Антонины Марковны. В голове крутились обрывки мыслей — злых, горьких.
Почему именно она? Почему не Анжелика, не родители? Почему все вокруг считают, что раз она не замужем, не обременена семьей — значит, должна тащить этот крест?
Утром все началось сначала. Бабкины капризы, белье, уколы, готовка. Варвара механически выполняла привычные действия, а в душе росло и крепло глухое раздражение. На всех — на сестру с ее редкими визитами, на родителей с их советами, на бабку с ее маразмами.
Через неделю Антонина Марковна слегла окончательно. Врач качал головой, прописывал новые лекарства. А еще через три дня старуха впала в забытье. Лежала пластом, невидяще глядя в потолок, только губы иногда шевелились — звала кого-то.
Анжелика примчалась, когда все уже было кончено. Суетилась, плакала, обнимала окаменевшую Варвару. А та стояла, глядя на восковое лицо бабки, и не могла поверить — неужели все? Неужели больше не надо вскакивать по ночам, менять белье, давать таблетки?
На похоронах Варвара держалась. Стояла прямая, сухая, только губы подрагивали. А вечером, оставшись одна в опустевшей квартире, вдруг разрыдалась — горько, навзрыд. По бабушке? По себе? По времени, что утекло сквозь пальцы? Она и сама не знала.
К себе домой Варвара вернулась через неделю. Долго отмокала в ванной. Потом сидела на кухне, пила чай и думала — как жить дальше? Словно выдернули из-под ног привычную опору, оставив в невесомости.
Телефонный звонок застал Варвару в супермаркете. Она как раз изучала состав йогурта, когда в сумке затренькал мобильный.
— Варенька, — голос матери звучал непривычно напряженно. — Ты сейчас где?
— В магазине, — Варвара нахмурилась. — А что?
— Приезжай к нам. Дело есть у нас, семейное.
Варвара поставила йогурт обратно на полку. В материнском тоне ей послышалось что-то тревожное.
— Что-то случилось?
— Приезжай, — повторила мать. — Анжелика уже здесь.
В родительской квартире пахло пирогами. За столом сидели отец и Анжелика. На появление Варвары никто не отреагировал — будто ждали чего-то.
— Ну? — Варвара опустилась на стул. — Что за срочность?
Борис Петрович откашлялся, достал из папки какие-то бумаги.
— Вчера вскрыли завещание мамы, — сказал он глухо.
Варвара подалась вперед. Завещание? А что там может быть неожиданного. Она же ухаживала за бабушкой.
— И что там? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Квартиру она завещала… — отец запнулся, бросил быстрый взгляд на жену. — В общем, обеим вам. Поровну.
В комнате повисла звенящая тишина. Варвара сидела, оглушенная, пытаясь осмыслить услышанное. Поровну? С Анжеликой?
— Как это — поровну? — голос сорвался на визг. — Почему поровну? Я же… Я же там жила! Ухаживала! А она…
Она ткнула пальцем в сторону сестры. Та вздрогнула, побледнела.
— Варя, ты что? — пролепетала Анжелика. — Я же не просила…
— Вот именно! — Варвара вскочила, опрокинув стул. — Ты вообще ничего не делала! Раз в месяц забегала на пять минут — и все! А я там жизнь положила! Я!
— Варвара! — рявкнул отец. — Прекрати истерику!
Но ее уже несло:
— Нет, вы мне объясните! Почему она так поступила? Почему все мои жертвы — коту под хвост? Я бы сама поделилась, если б захотела! Но чтоб вот так…
— Замолчи. — Голос матери прозвучал как удар хлыста.
Варвара осеклась на полуслове. Мария Сергеевна редко повышала голос, но сейчас в нем звенела сталь.
— Пойдем, — мать поднялась. — Поговорим.
В спальне она усадила дочь на кровать, сама встала у окна. Помолчала, глядя на падающий снег.
— Ты помнишь, — начала она медленно, — как мы с отцом ездили в Германию? Двадцать лет назад?
Варвара пожала плечами. При чем тут это?
— Ну да. Вы там полгода были. В командировке.
— А помнишь, что тогда с дедушкой случилось?
Варвара наморщила лоб.
— Кажется, дед тогда заболел. Или…
— Инсульт у него был, — тихо сказала мать. — Три месяца лежал, под себя ходил. А потом умер.
— И что? — Варвара все еще не понимала, к чему этот разговор.
— А то, — Мария Сергеевна повернулась к дочери. — Что Анжелике тогда семнадцать было. Первый курс института. А она — к бабушке с дедом переехала. Сиделкой была. Три месяца — безвылазно.
Варвара застыла с открытым ртом. Что-то такое брезжило в памяти… Но она тогда была так занята — карьеру строила, на повышение шла…
— Знаешь, как ей тогда пришлось? — продолжала мать. — Утром — в институт. Потом — к деду, бабушка сама его даже перевернуть не могла. А по ночам — курсовые писала.
— Но я… — Варвара сглотнула комок в горле. — Я не знала…
— Конечно, не знала, — в голосе матери прорезалась горечь. — Ты ведь даже не звонила. Все некогда было. Карьеру строила? А она вот справлялась. Одна. В семнадцать лет. И никогда этим никого не попрекала, ни нас, ни тебя.
Варвара сидела оглушенная. Перед глазами вставали картины прошлого — но теперь они виделись совсем иначе.
— А бабушка все помнила, — тихо добавила мать. — До последнего дня. Потому и завещание такое составила. Справедливое.
Варвара закрыла лицо руками. Господи, какая же она глупая! Как слепа была в своей обиде!
— Иди, — Мария Сергеевна положила руку ей на плечо. — Поговори с сестрой. Она ведь любит тебя. Несмотря ни на что.
В гостиной Анжелика сидела все там же — потерянная, съежившаяся. При виде Варвары вскинула испуганные глаза.
— Прости меня, — выдохнула Варвара, опускаясь перед ней на колени. — Прости, сестренка.
Анжелика всхлипнула, порывисто обняла ее за шею.
— Да ладно тебе, — пробормотала она. — Бывает…
Они сидели, обнявшись, и плакали — обе. А за окном падал снег, укрывая город белым покрывалом. Словно сама природа пыталась спрятать, загладить все обиды и раны.
