В тот день бабушка сказала мне, что ей плохо. И я помню это как будто вчера — холодное октябрьское утро, запах валерьянки, старый, потрёпанный стол с кипой документов, которые она решила разложить перед собой.
— Сядь, внученька, — бабушка Вера взяла меня за руку и толкнула к табуретке. — Поговорим.
Я села. В свои двадцать три я уже жила отдельно, работала в проектном бюро, считала себя взрослой, самостоятельной. Но когда рядом была бабушка, все эти слова теряли всякий смысл. Я опять становилась маленькой девочкой, которая ничего не понимает.
— Я тут подумала, — бабушка, не глядя на меня, начала двигать бумаги. — Квартиру тебе отписать хочу.
Я чуть не упала с табуретки.
— Бабуль, ты чего, да ты что! — испугалась я. — Ты что, с ума сошла? Живи, живи, ещё сто лет!
— Не перебивай старших, — бабушка меня строго одернула. — Мне восемьдесят два. Пора думать о будущем.
Моё сердце сжалось. Она всегда была такой бодрой, как молодая девчонка, что сразу не воспринимаешь её возраст. Я оглядела кухню. Знакомая до мельчайших деталей: тут каждый угол мне знаком, и каждая трещина на паркете. Тут прошли мои детские годы — каникулы, вечера за чаем с баранками, бабушкины рассказы о войне и дедушке, которого я никогда не видела.
— Квартира хорошая, — продолжала бабушка. — Крепкая. Сталинка. Дед сам выбирал, когда с фронта вернулся. Тут всё наше — каждый угол, каждая половица…
— Бабуль…
— Помню, как ты ползала по паркету, всё узоры разглядывала, — она улыбалась, как будто возвращалась в те времена. — А потом в кресле-качалке часами сидела, книжки читала…
И старое кресло-качалка стояло в углу. Оно было большим, с потёртыми подлокотниками и высокой спинкой, дедушка привёз его с Урала, когда ездил туда по работе.
— Вот документы, — бабушка пододвинула папку. — Дарственная оформлена. Осталось только подпись поставить.
— Но почему сейчас? — я вздрогнула, хоть и старалась казаться спокойной.
— Потому что хочу при жизни увидеть, как ты тут хозяйничать будешь, — сказала она, поглаживая меня по руке. — И ещё… Обещай мне одно.
— Что? — я почувствовала, как во мне всё сжалось.
— Не продавай квартиру, — бабушка взглянула в глаза. — Никогда. Что бы ни случилось.
— Почему? — я совсем растерялась.
— Это не просто жильё, — она вела взглядом по кухне. — Это память. О дедушке, обо мне, о твоём детстве. О том, как мы здесь жили, любили, радовались…
Через месяц бабушка ушла. Тихо, во сне, как будто задремала в своём кресле. И хотя она ушла, я всё равно чувствовала её присутствие — в этом доме, в каждом уголке, в каждом предмете.
Теперь квартира осталась. Сорок восемь квадратных метров памяти, любви и тепла. Я не торопилась делать ремонт. Мама всё уговаривала:
— Надо обои переклеить, полы перестелить… Или сдавать будешь? Район хороший, остановка рядом…
— Нет, мам, — я качала головой. — Не могу. Здесь каждая вещь — история.
Каждый день после работы я приходила сюда. Заваривала чай в бабушкиной чашке, садилась в кресло-качалку, перебирала старые фотографии. Вот дедушка в военной форме — молодой, красивый, с орденами на груди. Вот бабушка с маленькой мамой на руках. А вот я — смешная девчонка с косичками, сидящая на подоконнике с книжкой…
Жизнь шла, как обычно, своим чередом. Нина продвигалась по карьерной лестнице — по ступеням, как по старому деревянному полу в бабушкиной квартире, — уверенно, без фанфар. В её жизни не было места для сюрпризов, ну, разве что для маленьких радостей, вроде того, что она наконец-то получила должность ведущего архитектора. А вот потом в их проектное бюро пришёл новый начальник отдела.
Андрей Викторович Соколов влетел в их будни как ураган — прямо посреди рабочей недели, с кучей свежих проектов, новыми планами и идеями. В свои тридцать два он уже был тем, о ком шептались за спиной, — успешный, перспективный, но вот только никто не знал, где он до этого был. По крайней мере, точно никто не знал, кем был до того, как стал этим успешным руководителем.
— Коллеги, — сказал директор, влёкший их к общему собранию, — встречайте нового начальника проектного отдела.
Нина, которая обычно сидела в последнем ряду, как бы не замечая всего, что происходит, подняла глаза от своего ежедневника и замерла. Он стоял в дверях, высокий, подтянутый, с выражением лица, как у человека, который всегда точно знает, что и как ему делать. На нём костюм, который сидит идеально, словно это не просто офисный сотрудник, а какой-то бывший офицер. Это что-то было в его осанке, в движениях, которые до сих пор сохраняли что-то военное, и в его взгляде, как будто он мог разглядеть всё до мельчайших деталей. И вот эти карие глаза — они будто читали тебя, даже если ты этого не хотела.
— Нина Александровна? — через час его голос раздался над её столом, как гром среди ясного неба. — Можно ваш отчёт по жилому комплексу?
Нина даже не сразу сообразила, что он обращается к ней. Она потянулась за папкой с документами и случайно задела стопку чертежей. Всё полетело на пол, как если бы в какой-то момент её мир решило устроить некую театральную сцену.
— Позвольте помочь, — сказал он, наклоняясь и подбирая бумаги. — О, это ваш проект? Интересное решение фасада…
— Это просто наброски, — Нина смутилась, заливаясь краской. — Я для себя рисовала.
— Для себя? — Андрей внимательно взглянул на её чертёж, и Нина почувствовала, как в его голосе появилось что-то неожиданное. — Мне кажется, здесь есть потенциал. Заходите ко мне в конце дня, обсудим?
И вот так, шаг за шагом, начались их вечерние обсуждения, сначала совершенно рабочие, а потом… всё более личные.
— А вы почему так поздно уходите? — однажды спросила Нина, заметив, как новый начальник часто задерживался в офисе.
— Дома никто не ждёт, — он пожал плечами, как бы скидывая с себя тяжёлую ношу. — Развёлся два года назад.
— Почему?
— Не сошлись характерами, — он усмехнулся. — Точнее, не сошлись с тёщей. Она считала, что офицер запаса — не самая лучшая партия для её дочери.
— Вы военный?
— Был. Десять лет отслужил, потом решил переключиться на архитектуру. Второе образование.
— А почему ушли из армии?
— Ранение, — он машинально потёр левое плечо, как будто оно всё ещё помнило тот момент. — Ничего серьёзного, но для службы уже не годен.
В тот вечер, после очередного обсуждения, они вышли вместе из офиса. Просто так, без повода — просто прогуляться, поговорить…
— Знаете, — сказал Андрей, когда они дошли до её дома, — я давно не встречал таких… настоящих людей.
— Каких?
— Искренних. Увлечённых своим делом. Тех, кто умеет слушать и слышать.
Он немного замолчал, поймал её взгляд, и сказал то, что она не ожидала:
— Нина, можно я приглашу вас на ужин? Не как начальник, не как подчинённую, а как мужчина — женщину?
Она почувствовала, как её сердце сделало тот самый моментальный пропуск, как будто его не было вовсе:
— Можно.
И вот, их первый ужин был в маленьком итальянском ресторанчике, буквально в двух шагах от офиса. В таком месте, где всё кажется слишком уютным, а столики так близко, что ты невольно слышишь чужие разговоры. Андрей пришёл с букетом полевых цветов — и Нина, честно говоря, растерялась.
— Знаю, банально дарить розы, — сказал он с легкой усмешкой, — но эти мне напомнили вас. Такие же естественные и красивые.
Нина смутилась, но не могла скрыть улыбки.
— Спасибо, — ответила она. — Я давно не получала цветов.
— Неужели? — Андрей поднял бровь, будто это было какое-то кощунство. — Разве не ухаживает никто?
— Ну… как-то не до этого было, — она пожала плечами, — работа, проекты… Всё как-то по кругу.
— А сейчас? — он не отпускал её взгляд.
— А сейчас… — Нина нервно поправила прядь волос, — странно всё это, если честно. Вы ведь мой начальник…
— Андрей, — перебил он её, словно тут уже не было места для официальных титулов. — Давай на «ты». Да, я начальник. Но сейчас здесь просто мужчина, которому очень нравится умная и красивая женщина.
После этих слов она почувствовала, как её сердце слегка пропустило удар. Но решила не показывать, что ей стало неловко, и просто кивнула. Ужасное чувство, когда не знаешь, как себя вести в такой ситуации. Но ужин, как оказалось, шёл совсем не по плану. Разговор был лёгким, как хорошее вино. Андрей рассказывал, как пришёл в архитектуру.
— Знаешь, когда я лежал в госпитале после ранения, много рисовал. Сначала просто для себя, а потом начал интересоваться конструкциями, пропорциями… — он помолчал, как будто сам удивился, как далеко завёлся его путь.
— И решил стать архитектором? — Нина улыбнулась.
— Да. Поступил на заочное, учился параллельно с армией. А когда пришлось уйти в запас, уже точно знал, чем хочу заниматься.
В разговоре Андрей оказался очень откровенным, а Нина даже немного удивилась — обычно с начальниками так не разговаривают. Но этот был другим.
— А первая жена? — спросила она осторожно.
Он помрачнел, и его взгляд стал тяжёлым, как если бы эта история всё ещё оставалась в его душе.
— Познакомились ещё в институте. Она была дочерью профессора, избалованная, привыкшая к роскоши. А я — обычный офицер с небольшой зарплатой. Её мать сразу была против, — он усмехнулся, словно вспоминал что-то дико знакомое.
— И что случилось? — Нина сжала ложку, хотя давно уже не думала о еде.
— Классика, — он пожал плечами, — тёща постоянно говорила, что дочь достойна лучшего. Что военный — это ненадёжно, бесперспективно… В итоге Катя начала стыдиться меня, моей службы, нашей маленькой квартиры. И вот так, шаг за шагом, мы разошлись.
Нина молча слушала, пытаясь понять, как это — всё рушить так быстро.
— А потом случилось ранение, — продолжил он. — И тёща окончательно убедила её, что со мной у неё нет будущего. Вернулся домой — а там заявление на развод.
— Прости, — тихо сказала Нина, — наверное, было тяжело?
— Было, — он кивнул, но его лицо вдруг стало мягким. — Но знаешь… сейчас я даже благодарен. Если бы не развод, может, так и не решился бы на перемены в жизни.
Домой Андрей провожал её пешком. Они остановились у подъезда, и Нина поняла, что этот момент будет одним из тех, когда всё меняется.
— Спасибо за вечер, — улыбнулась она, но почему-то не могла найти нужных слов.
— Это тебе спасибо, — он взял её руку в свои. — Давно не чувствовал себя таким… живым.
И вот в этот момент, как в кино, он наклонился и поцеловал её — лёгко, почти невесомо. Это был не тот поцелуй, который можно было бы назвать обычным. Это был поцелуй, который говорил о многом. Она не успела отстраниться, когда он уже отстранился.
— Извини, — сказал он, сам не зная, как это получилось. — Не смог удержаться.
— Не извиняйся, — прошептала она, чувствуя, как её сердце бьётся быстрее. — Всё правильно.
И вот, после первого свидания всё пошло по другому пути. Встречи после работы, долгие прогулки по вечернему городу, разговоры обо всём и ни о чём… Конечно, коллеги шептались, но всё шло спокойно. Они соблюдали дистанцию, ведь Андрей — всё-таки начальник отдела.
Через месяц он пригласил Нину познакомиться с родителями.
— Мама, папа, — сказал он, заходя в просторную квартиру, — это Нина.
Валентина Сергеевна, высокая и стройная женщина, внимательным взглядом окинула Нину и, как бы проверяя, предложила:
— Проходите, дорогая. Раздевайтесь.
Виктор Николаевич, его отец, оказался таким же бывшим военным, как и он.
— Рад познакомиться, Ниночка. Андрей много о вас рассказывал.
Во время ужина Валентина Сергеевна начала расспрашивать Нину о жизни, о работе, о семье:
— А где вы живёте? С родителями?
— Нет, снимаю квартиру с подругой, — ответила Нина, стараясь не нервничать.
— Вот как? — свекровь бросила многозначительный взгляд на сына. — А своё жильё?
— Мама, — сказал Андрей, но его мать не обратила внимания.
— Что «мама»? — пожала плечами Валентина Сергеевна. — Обычный вопрос.
Нина молчала. В голове у неё вертелись мысли, но слова не вылетали. Бабушкина квартира… Она точно чувствовала, что сейчас не время говорить об этом. Может, когда-нибудь, в другой ситуации, но точно не сейчас. То ли тягостная интонация свекрови, то ли память о бабушкином наказе, который тянулся через поколения. «Не продавай, не отдавай, не откажись от того, что важно». Не время, вот и всё.
Через полгода, в один из тех тихих вечеров, когда всё вокруг кажется ясным и простым, Андрей сказал: — Знаешь, я понял одну вещь.
— Какую? — Нина посмотрела на него, почувствовав, как её сердце немножко учащает ход.
— Что не хочу больше быть без тебя. Ни дня, ни часа. Выходи за меня?
Без помпы, без колец, без шампанского. Просто слова, которые пришли так легко, будто они об этом уже давно договорились. Нина могла бы сказать что-то банальное, но вместо этого просто кивнула, слегка растерянная, но счастливая.
— Мы сыграем скромную свадьбу, — решили они. — Только близкие и друзья.
Но вот Валентина Сергеевна, конечно, возмутилась:
— Сынок, ты что? Ты у меня единственный! Нужно с размахом! Чтобы все видели, чтобы все знали, какой ты важный!
Андрей твёрдо ответил: — Мама, мы уже решили.
После свадьбы возник вопрос о жилье. Как же без этого?
— Живите у нас! — предложила Валентина Сергеевна, будто это было чем-то, что она уже давно планировала. — Места много, целую комнату выделим, вы не думайте, это не проблема.
Андрей, однако, быстро отверг предложение:
— Спасибо, мама, но мы решили снимать. Молодой семье нужно личное пространство.
— Какой съём?! — свекровь даже вскочила от возмущения. — Деньги на ветер! Лучше копите на своё! Пора взрослеть, наконец!
Возвращаясь домой, Нина долго сидела в бабушкином кресле-качалке. Было что-то успокаивающее в этом старом кресле. Может, рассказать о квартире? Но нет, что-то подсказывало — не время. Сейчас не время. Пока ещё не время.
Первые месяцы семейной жизни пролетели как во сне. Они сняли уютную однушку, недалеко от работы. Быт становился привычным, а будущее — обнадёживающим. Но Валентина Сергеевна, конечно, не успокаивалась.
— Как вы там? — её звонки стали почти ежедневными. — Может, всё-таки к нам переедете? Зачем деньги зря тратить, подумайте…
— Мама, мы уже обсуждали это, — терпеливо отвечал Андрей, будто каждый раз переживал этот разговор заново.
Но потом случилось то, что, как и всегда, меняет всё: Виктор Николаевич вернулся с медосмотра с новостью, которая повергла всех в шок — серьёзная операция требовалась.
— Сто пятьдесят тысяч! — воскликнула Валентина Сергеевна, расправив плечи, как будто деньги вдруг появятся из ниоткуда. — Где взять такие деньги?
Андрей молча снял все свои сбережения. Нина отдала то, что откладывала на отпуск. Но этого было мало.
И вот, однажды вечером, когда в воздухе стояла тяжёлая тишина, свекровь сказала: — Знаете что, а ведь у нас есть выход.
— Какой? — спросил Андрей, не понимая, куда она клонит.
— Мы можем расширяться! — свекровь, словно открывая перед ними золотые ворота, начала выкладывать план. — Продадим нашу квартиру, добавим недостающую сумму на операцию, а остальное — на первый взнос за трёшку. Будем жить все вместе! И деньги сэкономим, и за папой уход нужен…
Нина почувствовала, как её холодеет внутри. Похоже, эта идея не будет так проста, как кажется.
— А где взять недостающее для расширения? — спросил Андрей, уже начиная сомневаться в предложении.
— Ну как же! — Валентина Сергеевна развела руками, словно вопрос был глупым. — У Ниночки же есть квартира бабушкина! Я всё узнала, хорошая квартира, сталинка. Если продать…
Нина резко подняла голову.
— Что вы сказали?
— Да-да, милая, — свекровь улыбнулась, как будто только что сказала нечто очевидное. — Я всё выяснила. Зачем скрывать? В нашей семье не должно быть секретов.
— Вы… навели справки? — Нина медленно произнесла, не веря своим ушам.
— Конечно! Мать должна знать, за кого сын выходит. Так вот, если продать твою квартиру…
— Я не продам бабушкину квартиру, чтобы дать вам деньги на расширение, — сказала Нина с такой твёрдостью, что даже она сама почувствовала, как мир вокруг неё стал совсем другим.
В комнате повисла тишина, тяжёлая, как камень.
— Что значит «не продам»? — Валентина Сергеевна прищурила глаза. — Ты что, не хочешь помочь своей семье?
— Хочу. И помогаю, — Нина почувствовала, как её сердце сжалось. — Мы с Андреем отдали все сбережения на операцию.
— Но этого мало! — воскликнула свекровь, её лицо искривилось от разочарования. — А тут такой шанс! Всем вместе жить, и деньги сэкономим…
— Нет, — твёрдо сказала Нина. — Эта квартира не продаётся. Никогда.
— Андрей! — воскликнула Валентина Сергеевна, будто мир рушился прямо на её глазах. — Ты слышишь? Твоя жена отказывается помогать твоему отцу!
Андрей молча смотрел в окно, сжимая кулаки. В воздухе висела такая тягостная тишина, что даже радиаторы, кажется, перестали скрипеть.
— Сынок, скажи ей! — свекровь буквально подскочила от возмущения. — Это же твой отец!
— Мама, хватит, — Андрей произнес это глухо, будто слова даются через силу. — Нина права.
— Что?! — Валентина Сергеевна едва не задохнулась от возмущения, её лицо стало красным, как варёный рак.
— Я сказал — хватит. Нина не обязана продавать свою квартиру.
— Свою? — свекровь горько усмехнулась, её взгляд стал каким-то ледяным. — А наша семья для неё не своя? Или ты забыл, как твой отец тебя растил? Как деньги на твою операцию собирал, когда ты плечо повредил, все зубы на полке поставил?
— Не забыл, — Андрей наконец повернулся, его глаза были полны того, чего Нина не могла понять. Может, даже боли. — И именно поэтому я найду другой выход.
— Какой? — фыркнула Валентина Сергеевна, её глаза заискрились от недоверия. — Кредит возьмёшь? С твоей-то зарплатой?
— Если надо — возьму. Или попрошу повышение. Или найду подработку.
— Глупости! — свекровь отрезала, как ножом. — Когда есть простое решение…
— Простое? — Нина, сидя на краешке стула, вдруг тихо спросила. — Вы считаете простым требовать от человека продать память о бабушке?
— Память? — Валентина Сергеевна всплеснула руками, её лицо стало абсолютно не понимающим. — Деточка, о чём ты? Это просто квартира!
— Нет, — Нина покачала головой, чувствуя, как слова встают в горле. — Это не просто квартира. Это место, где я выросла. Где каждая вещь хранит воспоминания. Где бабушка учила меня шить и вышивать, где дедушкино кресло-качалка, где… Где я была счастливой, мам. Вот где была.
— Сентиментальные глупости! — перебила её свекровь, откровенно раздражённая. — Подумаешь, кресло какое-то! Когда речь идёт о жизни человека…
— Мама! — Андрей резко повысил голос. — Прекрати давить!
— Я не давлю! Я просто пытаюсь достучаться…
— До чего? — он встал, его голос стал каменным, а взгляд — холодным. — До того, чтобы моя жена предала память своей семьи?
— А как же наша семья? — свекровь прижала руку к груди, словно она была единственным живым существом в этой комнате. — Мы для тебя теперь никто?
— Хватит манипуляций! — твёрдо сказал Андрей, переводя взгляд с матери на жену. — Я найду деньги. Но не таким способом.
В такси они ехали молча. И только когда Нина ощутила на своей руке Андрея крепкую хватку, он вдруг заговорил.
— Прости, — его голос был полон сожаления. — За маму, за всё это…
— Ты не виноват.
— Виноват. Надо было сразу пресечь эти разговоры о совместном проживании.
Дома Нина первым делом направилась в бабушкину квартиру. Открыла дверь, вдохнула этот родной запах… запах уюта, времени и чего-то неуловимого.
— Я не предам тебя, бабуль, — прошептала она, опускаясь в старое кресло-качалку. — Обещаю.
Но тут же раздался звонок в дверь. Нина подскочила, почти пугаясь, и открыла. На пороге стоял Виктор Николаевич.
— Можно войти? — его голос был таким уверенным, что Нина не могла просто закрыть дверь.
Она молча посторонилась, давая ему пройти.
— Значит, здесь ты выросла? — свёкор осмотрелся, его взгляд скользнул по стенам, по книгам на полках, по каждому уголку квартиры. — Хорошая квартира. Тёплая.
— Вы зачем пришли? — спросила Нина, не пытаясь скрыть свою настороженность.
— Поговорить, — Виктор Николаевич тяжело опустился на стул, словно каждое слово даётся ему с трудом. — О ситуации нашей.
— По-моему, всё уже сказано.
— Нет, не всё, — он покачал головой, в его взгляде было что-то старое, искажённое временем. — Я хочу, чтобы ты знала: я против продажи твоей квартиры.
— Что? — Нина растерялась, словно услышала что-то нелепое. Это было так неожиданно.
— Валя… она хорошая женщина. Но иногда не видит границ. Особенно когда дело касается сына.
Он сделал паузу, и вдруг, не ожидая, произнёс:
— Знаешь, я ведь тоже через это прошёл. Когда женился на Вале, у меня была служебная квартира. Маленькая, в военном городке. Валина мама тоже требовала продать…
— И что вы сделали? — Нина, немного успокоившись, всё же не могла не спросить.
— Не продал, — Виктор усмехнулся, но в этой усмешке было больше сожаления, чем юмора. — Потому что понимал: дело не в квартире. А в том, кто в семье принимает решения.
Виктор Николаевич тяжело поднялся с кресла, словно возраст вдруг свалился на его плечи. На мгновение ему показалось, что этот разговор может затянуться на вечность.
— Насчёт операции не переживай. У меня есть военная страховка, — он произнёс это с таким спокойствием, что Нина подумала, будто он всё это время знал, как всё будет.
— Почему ты мне об этом не сказал?
— Потому что иногда людям нужно пройти испытание, чтобы понять, кто они есть на самом деле, — ответил он, не глядя ей в глаза. Виктор Николаевич явно знал, что его слова сейчас весомее, чем все объяснения.
— Подождите, — Нина догнала его в дверях. — То есть, вся эта ситуация — это испытание для всех нас?
— Именно, — кивнул свёкор, словно давно готовил эту речь. — Для Вали — сможет ли она отпустить сына. Для Андрея — научится ли он защищать свою семью. А для тебя — хватит ли сил отстоять свои принципы.
— А операция? — Нина не могла отпустить эту мысль.
— Операция нужна, конечно. Но не срочно. И страховка действительно есть, — он вздохнул, как человек, который уже многое пережил. — Знаешь, я ведь предупреждал Валю, что она слишком давит на сына. Что однажды это может плохо закончиться.
— Как с первой женой Андрея?
— Он рассказал? — Виктор Николаевич удивлённо поднял брови. — Ну надо же… Обычно он молчит об этом.
— Рассказал, — Нина сжала губы. — О том, как тёща настроила жену против него.
— Да… — Виктор Николаевич помрачнел, его взгляд стал пустым, как окно зимой. — Знаешь, что самое страшное? Валя не видит, что делает то же самое. Только с другой стороны.
И тут в дверь снова позвонили. На пороге стоял Андрей.
— Пап, ты тут? — его голос звучал так, будто он надеялся на какой-то ответ, который не прибавит ему лишних вопросов.
— Здесь, сынок, — спокойно ответил Виктор Николаевич. — Решил познакомиться с квартирой, о которой столько разговоров.
Андрей огляделся: — Красивая. И правда… тёплая какая-то.
— Проходи, — Нина взяла его за руку, чувствуя, как между ними снова возникает та невидимая связь. — Хочу тебе кое-что показать.
Она подвела его к старому креслу-качалке, которое стояло у окна, на подоконнике которого всё ещё лежала книга, в которой она когда-то потеряла свои детские мечты.
— Здесь я читала свои первые книжки, — сказала она, ощущая, как слова становятся невесомыми, как воспоминания. — А вот тут, — она указала на подоконник, — делала уроки. А на этой кухне бабушка учила меня печь яблочный пирог…
— Теперь я понимаю, — тихо сказал Андрей. — Почему ты не хочешь это продавать. Здесь каждый сантиметр — история.
— История, которую я хочу сохранить, — Нина кивнула, а сердце у неё сжалось, как в первый раз, когда она поняла, что это место никогда не будет таким, как раньше. — И может быть… когда-нибудь… расскажем нашим детям.
Виктор Николаевич кашлянул и встал.
— Ну что, пойду я, — сказал он, как будто не хотел оставить их с этим вопросом. — Валя, наверное, волнуется.
Перед тем как уйти, он обернулся, как-то странно взглянув на них обоих.
— Знаете что? Приходите-ка вы все к нам завтра. Будем расставлять точки над «i».
Следующим вечером они сидели в квартире родителей Андрея. Валентина Сергеевна встретила их с красными от слёз глазами.
— Явились? — сказала она, словно это был приговор. — Ну проходите…
— Валя, — строго сказал Виктор Николаевич, — давай без драм.
— Какие драмы? — всхлипнула она, тряхнув головой. — Просто сын предпочёл чужую квартиру здоровью родного отца…
— Мама, хватит, — твёрдо сказал Андрей. — Мы уже всё обсудили.
— Присаживайтесь, — Виктор Николаевич указал на диван. — Разговор будет серьёзный.
Когда все сели, он достал папку с документами и поставил перед Валентиной Сергеевной.
— Вот, Валечка. Взгляни-ка.
— Что это? — свекровь недоверчиво взяла бумаги, уже не веря никому.
— Моя военная страховка. Которая полностью покрывает операцию.
— Что?! — Валентина Сергеевна побледнела. — Но… ты же говорил…
— Я ничего не говорил, — спокойно ответил муж. — Это ты сразу начала панику поднимать, деньги считать… А я просто молчал и смотрел.
— На что смотрел?
— На то, как ты снова пытаешься манипулировать сыном. Как в истории с первой невесткой — помнишь?
— Не смей! — вскинулась Валентина Сергеевна. — Это совсем другое!
— Чем другое, мама? — тихо спросил Андрей. — Тем, что теперь ты пытаешься не разрушить мою семью, а «объединить» её? Под своим контролем?
— Я… я просто хотела как лучше…
— Знаешь, мам, — он подался вперёд, его голос стал твёрдой скалой. — Я всё понял. И про квартиру, и про «справки», которые ты навела… Ты ведь с самого начала планировала нас к себе забрать, да?
Валентина Сергеевна молчала.
— А болезнь папы стала просто удобным поводом, — продолжил Андрей. — Способом надавить на жалость, на чувство долга…
— Сынок…
— Нет, мама. Дослушай. Я люблю тебя. Ты моя мать, и это не изменится. Но я больше не позволю тебе разрушать мою семью.
— Я не разрушаю! — воскликнула Валентина Сергеевна. — Я хочу объединить!
— Нет, Валя, — мягко сказал Виктор Николаевич. — Ты хочешь контролировать. Как всегда.
Он повернулся к невестке:
— Ниночка, прости нас за эту ситуацию. Сохрани свою квартиру, свои воспоминания. И… может быть, когда-нибудь покажешь их внукам.
— Спасибо, — тихо ответила Нина.
Валентина Сергеевна вдруг закрыла лицо руками.
— Господи, что же я наделала… Опять… Как с Катей…
— Мам, — Андрей пересел к матери, обнял её за плечи. — Ты просто должна понять: я вырос. У меня своя семья, свои решения.
— А как же мы? — она подняла заплаканное лицо.
— А вы всегда будете моими родителями. Просто… на расстоянии. Правильном, здоровом расстоянии.
Позже, когда они с Андреем шли к своей съёмной квартире, Нина спросила:
— Как думаешь, она поняла?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Но впервые в жизни я чувствую, что поступил правильно. Что защитил то, что действительно важно.
— Что именно?
— Тебя. Нашу семью. И память о твоей бабушке, — он улыбнулся. — Кстати, когда покажешь мне, как печь тот яблочный пирог?
Нина крепче сжала его руку.
— Хоть завтра. В нашей квартире. В той самой, где каждый сантиметр — история.
Конец.
