Алена Семеновна сидела в теньке возле дома и, сложив на коленях натруженные руки, бездумно смотрела на огородное пу̀гало.
Пугало – как пугало: длинный шест и прибитые к нему поперечины: подлиннее – для рук, покороче – вместо бедер.
Пугало выглядело цивильно: вместо головы красовалась старая мотоциклетная каска — у мужа Семеновны раньше был мотоцикл.
Обряжено чучело было в старую дочкину одежду – в вышедшую из моды длинную ситцевую юбку и рубаху с рукавами. Рукава на концах были завязаны узлами – это предавало образу достоверности.
Дул легкий ветерок, рукава и легкий ситец шевелились, и создавалось впечатление, что еще немного, и невиданное существо соскочит с шеста и пустится в пляс между грядками, выкидывая невиданные коленца: такой имидж нужно было обязательно демонстрировать.
Всем известно, что «на свете счастья нет, а есть покой и воля»: и для достижения аналогии счастливому состоянию нужно присутствие обоих компонентов.
Воли у бабы Алены было, хоть отбавляй, а покоя не было совсем: двенадцать лет назад ее дочь Лида уехала в Москву за хорошей жизнью.
Нет-нет, она не поддалась столичным соблазнам и не сгинула в круговерти московских переулков: по редким весточкам от дочери мама узнавала, что у той все хорошо.
Сотовой связи в деревне не водилось, интернета не было – место считалось забытым Богом. Да так, в сущности, оно и было. Спасибо, работало электричество и недавно стали привозить баллонный газ: до этого топили дровами.
Кто-то скажет: Да не может этого быть! Сейчас нет таких мест! В то время, когда наши космические корабли бороздят просторы вселенной… Да и по телевизору каждый день рапортуют об успехах.
Да, корабли бороздят. И рапортуют. Но такие места существуют: потому что все эти составляющие расположены в разных измерениях. И там, где топят дровами, не взлетают в космос ракеты. И наоборот: эти две параллельные прямые никогда не пересекаются.
И поэтому Лида уехала из деревни, как делает сейчас молодежь: что тут могло ее ожидать? Танцы в клубе и баня по субботам? Да и голову шампунем «Head and sholders» советовали мыть каждый день! А уж реклама-то врать не будет.
К тому же, девушка была начисто лишена романтизма: Ах, какие звезды! Ах, как пахнет сено! Давайте пойдем на реку смотреть закат! – Ее вся эта дребе.день не привлекала.
А еще ей элементарно надоела сельская жизнь: ненавистный огород, куры, наглая коза, которая норовила пихнуть рогом в бок, и растапливание печки – дрова никак не хотели разгораться.
Спасибо, печку топили только в холодное время года – в остальные сезоны готовили на электроплитке. А теперь появился и баллонный газ.
Баба Алена не знала другой жизни: они с мужем и родились здесь, и выросли. А родину не выбирают. Но у современной молодежи было совсем другое и мнение, и представление о счастливой жизни.
К тому же, дочка насмотрелась по телевизору всякой дря.ни. И это еще у них не было многих каналов: так, основные — но реклама шла везде.
И наивной Лидке захотелось шугаринга, педикюра, шопинга и чизбургера, а не того, что продается в этом «захезном Сельпе», как она говорила. А еще драйва, адреналина и настоящей т.усни, а не танцев под баян вечно пьяного сторожа Лени.
Да и классики советовали чуть, что – ехать в Москву. Достаточно вспомнить трех сестер из одноименного произведения Чехова и их впечатляющее: В Москву! В Москву! Короче, даешь столицу нашей Родины!
Поэтому девушка, после получения аттестата, собрала нехитрые пожитки и убыла в столицу нашей Родины, где, по ее уразумению, всех «понаехавших» ждали с распростертыми объятьями: мама и папа остались одни.
Муж Семеновны, Петр Михалыч, еще был жив и продолжал работать комбайнером, хотя колхоза, как такового, уже не было: время, когда все вокруг было «колхозное, все вокруг мое», давно кончилось – цвел махровым цветом капитализм.
Денег на жизнь хватало: поэтому, женщина была «на хозяйстве» — ведь в деревне всегда есть, чем заняться. Жили дружно – а где лад, там и клад. Ежемесячно высылали небольшую сумму любимой доченьке на Главпочтамт до востребования.
И если бы произошло что-нибудь нехорошее, деньги бы обязательно вернулись: а они не вернулись ни разу. Поэтому, поводов для тревоги не было: так думали наивные мама с папой.
Иногда от Лидки приходили письма – на обычной бумаге, написанные торопливым почерком с наклоном влево: за это ее всегда ругали в школе. Или открытки с парой слов. Но родители и этому были рады.
Почтальон, старенький Ваня (молодежь на почту не шла), завидев женщину, которая заранее выходила к его появлению, издали радостно махал ей заветным конвертом: дескать, пляши!
Но это происходило очень редко. К тому же, газеты теперь перестали выписывать: в городах все читали новости в интернете, а городские успехи деревню интересовали не настолько, чтобы за прессу отдавать немалые бабки.
Поэтому, Ваня был редким гостем в семье пожилых родителей.
А еще Алена и Петр ежедневно слушали трансляцию — так называлась радиоточка – и смотрели новости по телеку.
Поэтому все, что нужно знать в пожилом возрасте, знали. А лишние знания, как известно, умножают скорбь. Скорбеть же супругам было не охота, да и некогда.
— Все врут! – говорил Михалыч, выслушав очередное сообщение о том, что мы опять – везде первые.
— И не говори, — соглашалась с мужем Алена: настоящая бо.ев.ая подруга всегда должна поддерживать свою половину, а она была хорошей женой.
Два раза дочка звонила, как раньше, на почту по междугородней связи: другого варианта не было – жили, как в каменном веке. И оба раза по поводу замужества: она уже два раза сходила замуж, и оба – неудачно. Оказалось, что мужчины-к… встречаются не только в деревнях.
Тогда старый Ваня приезжал за ней на велосипеде, как почтальон Печкин: так выглядела в деревне срочная связь. И издали кричал:
— Беги скорее – доча на проводе!
И Семеновна бежала бегом: вызов удерживался на линии.
Один раз Лида удосужилась приехать: ум.ер отец. Выглядела хорошо. Красиво, по-городскому, была одета и обута. А глаза были невеселые: дочка недавно по.хор.онила второго мужа. Детей ни в одном браке не было.
— А почему не родила? – упавшим голосом спросила мама – ей очень хотелось внуков.
— Аборт неудачно сделала, — тускло произнесла Лидка.
Рассказала, что работает курьером – образования получить не удалось. Иногда подрабатывает мытьем окон.
— Как это не удалось? – оторопела мать. – Мы же деньги высылали!
— Да ваших денег – с кошкин чих! – резко ответила дочка. – Их еле-еле на оплату жилья хватает.
И мать отстала: видимо, жизнь в столице оказалась немного не тем. Да и не хватало еще на по.хор.онах поругаться.
Они проводили отца и собрали соседей помянуть: дочь привезла значительную сумму денег – значит, не бедствовала. И Алена Семеновна немного успокоилась.
После поминальных рюмок, соседям захотелось узнать, как там живется, в столице-то? Но Лида больше отмалчивалась, или отвечала односложно, и разговор перекинулся на покойного: Михалыча в деревне любили.
А потом наглая Петровна, пришедшая в нужное состояние – много ли старухе надо! – спросила:
— А чего дитё-то не родила? Или в столице без него сподручнее? Вы, ведь, этому даже название придумали – чайлдфри!
И обвела всех победным взглядом, что означало: мы тут тоже не лыком шиты – понимаем кое-что.
А Лида вышла из-за стола и ушла на реку. И вскоре уехала обратно, не погостив даже до девятого дня.
Это был последний раз, когда баба Алена видела дочь. С тех пор прошло два года. Весточки от дочки приходили редко, но пока приходили. И слава Богу! – радовалась постаревшая мать.
Мимо прошла с граблями на плече, как в фильмах про колхозы, Петровна: пора было ворошить сено.
— Загораешь? Ну-Ну! – с издевкой крикнула она сидевшей в теньке «товарке по разуму». – Смотри, не обгори!
После случая на поминках она стала избегать соседку. Тем более, что рядом с той лежали вилы.
— Ходи мимо! – вяло выкрикнула «подруга»: не хватало еще тратить силы на всякую бессмыслицу.
Пу̀гало, будто соглашаясь с ее мыслями, стало интенсивнее махать рукавами и подолом, как бы приглашая и ее к танцу и говоря:
«Я без партнерши не смогу! Ну что, сбацаем тур вальса?»
Ветер усилился, и на горизонте стали собираться тучки. Семеновна стала вглядываться в воображаемую линию, соединяющую небо с землей, и тут увидела приближающуюся к ней фигурку: это был почтальон дядя Ваня, который ехал в ее направлении.
Видно было, что он очень торопится: подагрические ноги соскальзывали с педалей — такой темп был явно не для него.
У Семеновны захолонуло сердце:
— Что-то случилось с Лидочкой!
— Беги на почту скорее – Москва на линии! – не доехав, закричал дядя Ваня. – Доча зво̀нит!
И, круто завернув, как на велогонке Париж-Дакар, умчался в обратном направлении.
Слава Богу! Лидочка звонит! Значит, не так все плохо!
И Семеновна побежала на почту.
Но голос был незнакомый.
— А где Лида? – спросила с замиранием сердца Семеновна.
— А мама больнице! – ответил девичий голосок.
— А Лида-то где? – не поняла баба Алена.
— Мама Лида в больнице, — повторила девушка.
По голосу девушке было лет восемнадцать, дочери –тридцать. Получался математический парадокс.
«Может, шутят?» — подумала с надеждой Семеновна.
Но никто не шутил: Лида попала в больницу с инсультом и просила маму приехать.
Баба Алена не шибко смыслила в премудростях медицины, но твердо знала, что инсульт расшибает в пожилом возрасте. Но времени на раздумья не было: надо было ехать, точнее, лететь.
На прощанье девушка продиктовала адрес и сказала, что на вечер есть билеты на самолет на Москву — она узнавала.
И Алена Семеновна, прихватив все наличные деньги, выехала на перекладных в аэропорт, а оттуда вылетела в указанном направлении.
В аэропорту ее встретила звонившая – светловолосая девушка, нисколько не похожая на дочь: да она и не могла быть на нее похожа – разница в возрасте составляла всего двенадцать лет.
Девушка представилась Алисой: это оказалась дочь второго Лидиного мужа, которую Лида удочерила. По дороге домой, в автобусе, она, сбиваясь и всхлипывая, рассказывала о своей и Лидиной жизни.
Выяснилось, что папа девушки пил запоем и поднимал руку как на Лиду, так и на Алису: мать девушки ум.ерла в детстве. И дочка Алены полностью заменила ей маму. В позапрошлом году ум.ер и папа от ал.коголь.ного цир.роза печ.ени, что было вполне предсказуемо.
А маме Лиде приходилось много работать, чтобы обеспечить семью: ведь Алиса учится на платном. И сегодня утром маму увезли в больницу в тяжелом состоянии с подозрением на инсульт.
Время было ночное – в больницу не пустят. И они поехали домой. А утром сразу рванули к маме Лиде: у Алисы был выписан постоянный пропуск, который дают родственникам тяжелобольных.
Сначала поговорили с лечащим врачом. И оказалось, что это уже – не первый инсульт. И это – в тридцать лет! Да, первый прошел довольно смазано, и симптомы были не явно выражены: подумаешь, опустился уголок рта или немного перекосило лицо. Да у нас половина Россиян ходит с перекошенными лицами!
Поэтому, дочь это или не заметила, или не хотела замечать: второе было более вероятно. А сейчас состояние было довольно тяжелым, и прогноз был неутешительным.
Лида была в сознании, говорила очень плохо, но разобрать кое-что было можно. В основном, четко произносились только два слова: стыдно и прости. Но и этого было для бабы Алены достаточно.
— Милая моя, — старенькая мама, стараясь не плакать, села около кровати и взяла дочь за руку, — я давно тебя простила! Да и за что? Ты же ничего не сделала!
— За все, — четко произнесла Лида и прикрыла глаза: каждое слово давалось ей с трудом.
Пришла медсестра и попросила их уйти: больной требовался покой. Пообещала позвонить, если что.
И позвонила через три часа: все было кончено. Они с Алиской обнялись и заплакали. А потом девушка сказала:
— Баба Алена, вы же не уедете? Я одна не смогу. А у меня и квартира своя, и деньги есть – мама оставила. Оставайтесь!
— Куда же я теперь уеду? – произнесла старая женщина.
И это было правдой: ведь здесь у нее теперь будет мог.ила дочери и внучка Алиса, которую нельзя бросить.
Она обняла девушку, которую Лида считала дочерью и тихо сказала:
— А ты теперь не одна – у тебя есть бабушка. Да, внученька?
И Алиса всхлипнула и улыбнулась, что означало:
«Конечно, ба!»
