— Сашенька, ты куда положил мои очки? — раздался громкий голос Валентины Петровны из кухни.
— Они у вас на голове, мама, — отозвался Саша, не отрывая взгляда от ноутбука.
— Нет, эти новые. Я про старые спрашиваю, в золотой оправе.
— Которые вы в прошлом году сами выбросили, потому что они вам жали? — терпеливо уточнил зять.
— Господи, Саша! Я же просила их сохранить! Они мне от Пети остались…
Лена, разбиравшая детские вещи в соседней комнате, тяжело вздохнула. Опять началось. Каждый день, каждый час — какая-нибудь мелочь превращалась в повод для упрёков и воспоминаний о прошлом.
— Мам, — позвала она, — иди посмотри, какие ползунки я нашла. Помнишь, ты меня в них фотографировала?
Уловка сработала. Валентина Петровна моментально забыла про очки и поспешила к дочери. Саша благодарно улыбнулся жене через открытую дверь.
Их двухкомнатная квартира в новостройке на окраине города казалась тесной для троих взрослых людей. Особенно сейчас, когда Лена была на седьмом месяце беременности, а Валентина Петровна временно переехала к ним «помогать по хозяйству». Временно — это уже третий месяц.
— Доченька, смотри, какие швы! — восхищалась Валентина Петровна, разглядывая крошечные ползунки. — Сейчас таких не делают. Я их сама перешивала трижды, когда ты подрастала. А это что? Ой, твой первый слюнявчик!
Лена улыбнулась, наблюдая за матерью. В такие моменты она видела в ней прежнюю маму — любящую, заботливую, без этой вечной тревожности и желания всё контролировать. Какой она была до того страшного дня, когда папа не вернулся с работы…
— Мам, расскажи, каким папа был в молодости? — тихо попросила Лена, поглаживая растущий живот.
Валентина Петровна замерла, прижимая к груди детские вещи. В её глазах мелькнула знакомая тень боли.
— Знаешь, — начала она после паузы, — он был очень похож на твоего Сашу. Такой же упрямый, всё делал по-своему. — Она невесело усмехнулась. — Я тогда тоже всё пыталась его переделать, научить «правильной» жизни…
Саша, который давно оставил попытки спокойно поработать и невольно прислушивался к разговору, напрягся. Это было что-то новенькое — обычно тёща избегала разговоров о муже.
— Мы познакомились в библиотеке, — продолжала Валентина Петровна. — Я там подрабатывала после института. Он пришёл за какой-то технической книжкой, а я как раз дежурила в читальном зале. Представляешь, забыл читательский билет! А по правилам без билета книги не выдавали…
— И что ты сделала? — заинтересовалась Лена.
— Выгнала, конечно! — Валентина Петровна неожиданно рассмеялась. — А он на следующий день пришёл с огромным букетом сирени. В январе! Откуда только достал…
Саша тихонько встал и подошёл к дверям комнаты. Он впервые видел тёщу такой — словно помолодевшей, с блеском в глазах.
— Я тогда была такой правильной, всё по инструкциям, по правилам. А он… он научил меня радоваться жизни. Говорил: «Валюня, нельзя всё время жить по расписанию, иногда нужно позволять счастью врываться в твою жизнь без стука».
Она замолчала, разглаживая складки на маленьком слюнявчике.
— А потом он ушёл, — прошептала она. — И всё счастье будто выключили. Осталось только расписание, правила… Они хотя бы не предают.
— Мам… — Лена потянулась обнять мать, но та уже выпрямилась, снова надев привычную маску строгости.
— Так, хватит бездельничать! Обед сам себя не приготовит. Александр! — она повернулась к зятю. — Ты почему до сих пор в домашней одежде? У тебя же встреча в два часа!
Саша открыл было рот для привычного возражения — встреча была назначена на четыре, — но что-то его остановило. Может, влажный блеск в глазах тёщи, который она пыталась скрыть. Или то, как дрожали её руки, всё ещё держащие детские вещи.
— Спасибо, что напомнили, Валентина Петровна, — мягко сказал он. — Пойду переоденусь…
Вечером того же дня Саша сидел на кухне у своих родителей. Мама, Нина Михайловна, разливала по чашкам свой любимый травяной чай с чабрецом, а отец увлечённо рассказывал очередную историю из своей врачебной практики.
— И представляешь, — хохотал Павел Андреевич, — пациент говорит: «Доктор, я не мог прийти на приём вчера, потому что моя тёща…» — он осёкся, виновато глянув на сына. — Прости, Саш.
— Да ладно, пап, рассказывай. Я уже привык.
Нина Михайловна присела рядом с сыном, положила руку ему на плечо: — Что-то случилось? Ты какой-то задумчивый сегодня.
Саша покрутил в руках чашку:
— Мам, помнишь, ты рассказывала про свою свекровь? Как ты с ней общий язык нашла?
— А, — улыбнулась Нина Михайловна, — про Анну Григорьевну? — Она переглянулась с мужем. — Знаешь, сынок, поначалу было очень сложно. Она же фронтовая медсестра, характер — кремень. Всё делала по-своему, меня к плите не подпускала: «Не так режешь, не так варишь!»
— Прямо как Валентина Петровна, — хмыкнул Саша.
— И вот однажды я не выдержала, — продолжала мать. — Расплакалась прямо на кухне. А она вдруг обняла меня и говорит: «Ниночка, прости меня старую. Я же боюсь…»
— Чего боится?
— Что сын меня разлюбит. Что я стану не нужна. Представляешь, она прошла всю великую отечественную, спасала людей под обстрелами, а больше всего боялась остаться одной в старости.
Павел Андреевич подсел ближе:
— Помню, как мама потом говорила: «Павлуша, я такую девочку тебе нашла — золото, а не невестка!»
— И что изменилось? — Саша подался вперёд.
— Я просто перестала сопротивляться, — просто ответила Нина Михайловна. — Начала спрашивать у неё совета, просить научить меня готовить её фирменные блюда. И знаешь, она словно оттаяла. Стала делиться историями, секретами…
В этот момент в кармане Саши завибрировал телефон. Звонила Лена.
— Да, солнышко?
— Саш, — голос жены звучал встревоженно, — ты скоро? Тут мама… В общем, приезжай, пожалуйста.
— Что случилось?
— Она перебирала старые фотографии и нашла папино письмо. Сидит теперь в углу дивана, молчит. Я боюсь…
— Еду! — Саша вскочил. — Мам, пап, простите, мне надо…
— Конечно, сынок, — Нина Михайловна быстро собрала в пакет свежие пирожки. — Передай Валентине Петровне, с капустой, как она любит.
Когда Саша вбежал в квартиру, первое, что он увидел — Лену, растерянно стоящую у двери в гостиную. В комнате, сжавшись в комочек на диване, сидела Валентина Петровна. В руках она держала пожелтевший конверт.
— Это его последнее письмо, — тихо произнесла она, не поднимая глаз. — Он написал его утром, перед тем как… Положил на кухонный стол. Я нашла, когда вернулась из школы — Леночку забирала…
Саша осторожно присел рядом. Он никогда не видел тёщу такой беззащитной.
— Знаешь, что он написал? — она развернула письмо дрожащими руками. — «Валюша, не забывай улыбаться. Ты такая красивая, когда улыбаешься. И не строй из себя железную леди — наша девочка должна видеть, что мама умеет не только командовать, но и радоваться жизни…»
Её голос сорвался. Лена бросилась к матери, обняла:
— Мамочка…
— А я… я разучилась, — всхлипнула Валентина Петровна. — Я так боялась, что не справлюсь одна, что стала… такой. Всё контролировать, всё держать в руках… А теперь и Леночка выросла, своя семья, и я…
— И вы теперь часть нашей семьи, — твёрдо сказал Саша. — Со всеми вашими правилами, страхами и…
Он достал пакет от мамы:
— Вот, кстати. С капустой, ваши любимые.
Валентина Петровна подняла заплаканные глаза, неуверенно улыбнулась:
— Нина Михайловна пекла? У неё капуста всегда особенно удаётся… — Она вдруг спохватилась. — Только она слишком много масла добавляет. Вот я…
— Маааам! — простонала Лена.
И вдруг все трое рассмеялись. А через минуту Валентина Петровна уже хлопотала на кухне, разогревая пирожки и ворча, что они наверняка остыли, а беременным нужно есть всё горяченькое…
Весна ворвалась в город внезапно, за одну ночь раскрасив серые улицы яркими красками. Валентина Петровна, как обычно, проснулась рано и отправилась в парк на утреннюю прогулку — привычка, появившаяся за последний месяц по настоянию Саши: «Вам нужен свежий воздух, мама, а то целыми днями на кухне…»
На любимой скамейке у пруда уже сидел пожилой мужчина, кормивший уток. Она видела его здесь почти каждое утро, но никогда не заговаривала — не в её правилах общаться с незнакомцами.
— Доброе утро! — неожиданно для себя произнесла Валентина Петровна.
Мужчина обернулся, и она увидела добрые карие глаза и аккуратно подстриженную седую бороду.
— Доброе! — улыбнулся он. — Присаживайтесь, места хватит. Я Михаил Степанович.
— Валентина Петровна, — она села на край скамейки, соблюдая дистанцию.
— Хотите покормить уток? У меня специальный корм, не хлеб. Булки вредно им.
Она хотела ответить, что кормить уток — несерьёзное занятие для взрослых людей, но вместо этого протянула руку за горстью зёрен.
Тем же вечером, накрывая на стол к ужину, Валентина Петровна напевала что-то себе под нос. Лена с Сашей переглянулись.
— Мам, ты какая-то… другая сегодня, — осторожно заметила дочь.
— Глупости! — отмахнулась Валентина Петровна, но щёки её чуть порозовели. — Просто день хороший. Весна…
Саша открыл было рот, чтобы съязвить насчёт «весны в определённом возрасте», но получил под столом чувствительный пинок от жены.
Утренние прогулки стали длиннее. Теперь Валентина Петровна возвращалась не через час, а через два, с букетиком первоцветов или веточкой сирени. Однажды она даже пришла с мороженым.
— Представляете, — возмущалась она, доедая пломбир, — Михаил Степанович говорит, что в нашем возрасте можно всё. Даже мороженое на завтрак! Чушь какая…
— Михаил Степанович? — подняла бровь Лена.
— Да так, один… знакомый. В парке гуляет.
Саша сдержал улыбку. За последнюю неделю они уже много раз слышали про этого «знакомого» — то он оказался бывшим преподавателем литературы, то выяснилось, что разбирается в травах не хуже Нины Михайловны, то вдруг обнаружил потрясающую кондитерскую за углом…
— Мам, — Лена погладила живот, — может, пригласим твоего Михаила Степановича на ужин?
Валентина Петровна вспыхнула:
— Это ещё зачем? И почему это он «мой»? Просто вежливый человек, культурный…
— Который уже неделю провожает вас до подъезда, — невинно заметил Саша, выглядывая в окно.
— Ты следишь за мной?! — возмутилась тёща.
— Вообще-то я просто выхожу на балкон покурить… — начал оправдываться зять.
— Что?! Ты куришь?! — Валентина Петровна моментально переключилась в режим боевой свекрови. — Александр, а ну-ка немедленно прекрати! У нас скоро ребёнок!
— Мама, он шутит, — рассмеялась Лена. — Саша бросил курить ещё до нашей свадьбы. Просто он случайно увидел…
— Ничего я не видел, — открестился Саша. — Кроме того, как один представительный мужчина с букетом сирени…
— Прекратите! — Валентина Петровна раскраснелась. — Я вам что, девочка-подросток? В моём возрасте… И вообще, Петя…
Она осеклась. В комнате повисла тишина.
— Мам, — тихо сказала Лена, — папа бы хотел, чтобы ты была счастлива. Помнишь его письмо?
Валентина Петровна опустилась на стул, словно ноги её не держали:
— Но как же… Что люди скажут…
— А давайте узнаем, что скажет Михаил Степанович, — предложил Саша. — Пригласим его на воскресный обед. Заодно познакомимся с человеком, который сумел уговорить мою тёщу есть мороженое на завтрак — это дорогого стоит!
— Саша! — шикнула Лена, но было поздно.
Однако Валентина Петровна, вместо того чтобы рассердиться, вдруг улыбнулась — той самой улыбкой, о которой писал в письме её покойный муж:
— Знаете… А ведь правда. Что люди скажут — это уже не так важно. Важно, что скажет… Михаил Степанович.
В воскресенье с самого утра на кухне творилось что-то невероятное. Валентина Петровна металась между плитой и разделочным столом, периодически роняя то ложки, то поварёшки — чего с ней отродясь не случалось.
— Мам, дай я помогу, — в третий раз предложила Лена.
— Сиди уже! — махнула рукой Валентина Петровна. — В твоём положении только у плиты стоять… Ой! — она схватилась за голову. — Я же забыла спросить, может, ему орехи нельзя? А я в салат грецкие добавила!
Саша, наблюдавший эту картину из коридора, не выдержал и расхохотался:
— Валентина Петровна, вы бы так за мной ухаживали, когда я первый раз в гости пришёл.
— А нечего было являться без предупреждения! — парировала тёща, но в голосе её звучала непривычная теплота. — И вообще… ой, пирог!
К четырём часам квартира сияла чистотой, стол ломился от угощений, а Валентина Петровна в третий раз переоделась, остановившись наконец на синем платье, которое, по её словам, «делало её не похожей на пенсионерку».
— Мам, ты прекрасно выглядишь, — убеждала её Лена. — Правда, Саш?
— Потрясающе! — подтвердил зять. — Только не хватает…
Он достал из-за спины букет сирени.
— Александр… — растерялась Валентина Петровна. — Но откуда…
— Из того самого места, где двадцать лет назад ваш муж достал сирень в январе, — подмигнул Саша. — Оранжерея на Садовой до сих пор работает.
В глазах тёщи блеснули слёзы:
— Ты помнишь эту историю?
— Конечно. И я наконец-то понял, почему вы такая… принципиальная. Когда любишь, очень страшно потерять контроль. Страшно довериться. Страшно снова стать счастливым — вдруг опять отнимут?
Звонок в дверь прервал этот неожиданно откровенный разговор. На пороге стоял высокий седой мужчина с аккуратной бородой и невероятно добрыми глазами. В руках он держал букет… сирени.
— Вот так совпадение! — рассмеялся Саша, забирая у гостя пальто.
Михаил Степанович смутился:
— Валечка говорила, что любит сирень…
— Валечка? — одними губами повторила Лена, глядя на покрасневшую маму.
Вечер удался на славу. Михаил Степанович оказался блестящим рассказчиком. Он говорил о книгах так, что хотелось немедленно бежать в библиотеку, травы описывал как старых друзей, а его истории из преподавательской практики заставляли хохотать до слёз.
— А однажды, — вытирая глаза, рассказывал он, — ко мне на экзамен пришла студентка и заявила…
Валентина Петровна смотрела на него, подперев щёку рукой, и улыбалась. Той самой улыбкой, о которой писал Петя.
— Знаете, — вдруг сказал Михаил Степанович, отставив чашку с чаем, — я должен в чём-то признаться.
Все напряглись.
— Я… я не случайно оказался в том парке. Я живу в соседнем районе, но каждое утро специально приезжал туда. Потому что однажды увидел, как одна прекрасная женщина кормит уток и разговаривает с ними о жизни…
— Я не разговаривала! — вспыхнула Валентина Петровна. — Просто… объясняла им, что хлеб вреден.
— И это было так трогательно, — продолжал Михаил Степанович, — что я решил: вот она, моя последняя любовь. Простите за прямоту, но в нашем возрасте уже нет времени на долгие ухаживания…
— Но как же… — пролепетала Валентина Петровна. — Я же такая… командую всё время, всех строю…
— А я тридцать лет преподавал литературу старшеклассникам, — усмехнулся он. — Думаете, меня можно чем-то напугать?
— Но я не умею быть… мягкой.
— А мне и не нужна мягкая. Мне нужна настоящая. Такая, какая есть.
Саша тихонько взял Лену за руку. Валентина Петровна сидела, опустив глаза, и теребила салфетку.
— Я… я подумаю, — наконец произнесла она.
— Конечно, — легко согласился Михаил Степанович. — Завтра в девять, у пруда?
— В восемь тридцать! — привычно скомандовала она и тут же прикрыла рот ладонью.
Но Михаил Степанович просто кивнул:
— Как скажете, Валентина Петровна. Как скажете.
Прошел месяц. Июньское солнце заглядывало в окна роддома, где в палате послеродового отделения Лена держала на руках маленькую дочку. Саша сидел рядом, не в силах оторвать взгляд от двух самых драгоценных женщин в его жизни.
За дверью палаты раздались знакомые голоса:
— Михаил Степанович, не так держите букет! Розы нужно выше поднять, а лилии опустить! И вообще, я же говорила — надо было пионы брать, они дольше стоят!
— Валечка, милая, но ведь Леночка больше всего любит розы…
— А я, между прочим, двадцать лет была матерью, и лучше знаю, что нужно после родов!
Саша с Леной переглянулись и рассмеялись. Некоторые вещи действительно не меняются.
Дверь открылась, и в палату вошли Валентина Петровна с Михаилом Степановичем. За последние месяцы они стали неразлучны. Тёща переехала обратно в свою квартиру, но теперь в ней появился новый хозяин — профессор литературы, который каким-то чудом умудрялся находить баланс между подчинением строгим правилам своей возлюбленной и мягким, но настойчивым их нарушением.
— Доченька! — Валентина Петровна бросилась к кровати. — Покажи мою внученьку! Ой, на тебя похожа… Нет, на Сашу… А нос точно мой!
— Валечка, — мягко напомнил Михаил Степанович, — детки в первые дни меняются каждый час. Давай дадим ей время стать собой?
Валентина Петровна неожиданно легко согласилась:
— Ты прав, дорогой. — Она повернулась к Саше: — А ты чего стоишь? Неси стул бабушке!
— Мам, — улыбнулась Лена, — тут везде стулья…
— А тот, в углу, удобнее! — безапелляционно заявила Валентина Петровна.
Михаил Степанович подмигнул Саше:
— Знаешь, зять, иногда мудрость заключается не в том, чтобы выдержать чей-то характер, а в том, чтобы понять: за самым сложным характером часто прячется самое любящее сердце.
Валентина Петровна, уже державшая внучку на руках, вдруг всхлипнула:
— Петенька бы порадовался… — Она посмотрела на Михаила Степановича: — Знаешь, он всегда говорил, что я слишком много командую. А ты… ты первый мужчина после него, кто не пытается меня переделать.
— Зачем переделывать совершенство? — улыбнулся тот.
Саша посмотрел на эту сцену и вдруг понял: вот оно, счастье. Не идеальное, не «правильное», а живое, настоящее. Со сложными характерами, с командным тоном, с уступками и компромиссами. Счастье, где есть место и слезам, и смеху, и воспоминаниям, и новым надеждам.
— Как назовёте? — спросил Михаил Степанович.
— Валей, — ответил Саша. — В честь бабушки.
Валентина Петровна замерла:
— Но я думала… вы хотели Анной…
— Мам, — Лена протянула руку и сжала мамину ладонь, — мы хотим, чтобы она выросла такой же сильной и любящей, как ты.
— И такой же командиршей! — не удержался Саша, за что тут же получил выразительный взгляд от тёщи.
Но в этом взгляде больше не было холода и отчуждения. Только тепло и благодарность.
— Ну что, командир, — Михаил Степанович приобнял Валентину Петровну за плечи, — может, отпустим молодых отдыхать? А мы пока сходим в парк, покормим наших уток?
— В такую жару? — фыркнула она. — Вот вечером, после шести, когда спадёт зной…
— Как скажешь, любовь моя. Как скажешь.
Они ушли — Валентина Петровна впереди, командуя всеми и вся, Михаил Степанович следом, с мягкой улыбкой подбирая рассыпанные ею улыбки и добрые слова, замаскированные под ворчание.
Саша посмотрел на жену:
— Знаешь, а ведь я действительно не выдержал характер тёщи…
— И что? — улыбнулась Лена.
— И полюбил её такой, какая она есть.
Маленькая Валя завозилась в кроватке и вдруг улыбнулась — совсем как бабушка…
