Вика устало тащилась по лестнице, ноги гудели, а в голове крутился утренний скандал. «Забирай тапки, маму, сестру и валите все вместе!» — её собственный крик всё ещё звенел в ушах. Она не хотела срываться, но терпение лопнуло. Мама с утра опять завела свою пластинку про «когда уже замуж», сестра Ленка разливала кофе по всей кухне, а тапки — чёрт возьми, эти вечные тапки! — снова валялись посреди коридора.
Лифт в их подъезде, как назло, ломался уже третий раз за месяц. Вика, пыхтя, добралась до пятого этажа, чувствуя, как пот стекает по спине. Ключ в замке повернулся с противным скрипом, и она ввалилась в квартиру. Тишина. Мама с Ленкой, видимо, ушли к тёте Наде — «переживать Викину грубость», как они это называли.
Она бросила сумку на пол и плюхнулась на диван. В квартире пахло борщом и чем-то приторно-сладким, наверное, Ленкиными духами. Вика закрыла глаза. Ей было тридцать два, а она всё ещё делила эту трешку с мамой и младшей сестрой, которая в свои двадцать пять вела себя как подросток. Работа в call-центре выматывала, зарплаты едва хватало, а мечты о своей квартире оставались где-то в параллельной реальности.
— Надо что-то менять, — пробормотала она, глядя в потолок.
Вечером, когда мама с Ленкой вернулись, Вика уже остыла. Она молча поставила чайник, достала три кружки и глубоко вздохнула.
— Мам, Лен, давайте поговорим. Без криков.
Мама удивлённо подняла брови, Ленка отложила телефон. Вика не знала, с чего начать, но чувствовала — если не сейчас, то никогда.
— Я хочу переехать. Одна. Но нам надо решить, как быть с квартирой и… с нами.
Слова повисли в воздухе. Мама кашлянула, Ленка хмыкнула, но обе молчали. Впервые за долгое время в их доме было тихо. И, кажется, это был шанс всё изменить.
Тишина в кухне затягивалась, только чайник тихо гудел, готовясь закипеть. Вика теребила край скатерти, чувствуя, как сердце колотится. Она ждала, что мама сейчас начнёт своё привычное «ты нас бросаешь» или Ленка фыркнет что-нибудь вроде «ну и вали», но обе молчали. Это было непривычно и даже немного пугало.
Наконец, мама откашлялась и поставила локти на стол, глядя Вике прямо в глаза.
— Переехать, значит, — медленно начала она. — И куда ты собралась? Одна, без мужа, без семьи? А деньги где возьмёшь?
Вика внутренне напряглась, но сдержалась. Она знала, что этот разговор будет непростым.
— Мам, я не знаю пока всех деталей. Но я уже три года откладываю. У меня есть немного сбережений, и я хочу снять студию. Хотя бы попробовать. Мне… мне нужно своё пространство.
Ленка, до этого молча листавшая что-то в телефоне, вдруг подняла голову.
— А что, прям реально съедешь? — в её голосе было больше любопытства, чем сарказма. — И как ты нас тут оставишь? Мы ж без тебя с голоду помрём, — она хихикнула, но тут же осеклась под маминым взглядом.
— Лена, не ёрничай, — оборвала мама, но тон был скорее усталый, чем строгий. Она повернулась к Вике. — А мы как? Эта квартира на троих, Вика. Если ты уедешь, нам что, в двушке ютиться? Или ты думаешь, мы с Леной вдвоём потянем?
Вика вздохнула. Она знала, что этот вопрос всплывёт. Квартира была их общей, доставшейся ещё от бабушки. Продавать её никто не хотел, но и жить втроём становилось всё тяжелее.
— Я не говорю, что мы должны её продавать, — осторожно начала она. — Может, я буду свою долю сдавать, а вы с Ленкой останетесь здесь. Или… я не знаю, мам. Давай думать вместе.
Чайник щёлкнул, и Вика встала, чтобы разлить кипяток по кружкам. Ей нужно было хоть чем-то занять руки. Пока она заваривала чай, Ленка вдруг выпалила:
— А если я тоже съеду? Ну, типа, с подругами в складчину снимем что-нибудь. Я ж не ребёнок уже.
Мама посмотрела на неё, как будто Ленка предложила улететь на Марс.
— Ты? С подругами? Да вы через неделю друг друга передушите, — она покачала головой. — И на что жить будешь? На свою зарплату баристы?
— Ну, не знаю, найду что-нибудь получше, — буркнула Ленка, но было видно, что она сама не очень верит в свои слова.
Вика поставила кружки на стол и села. Она вдруг почувствовала, что этот разговор — не просто про переезд. Это было про то, как они все застряли. Мама, которая после развода с отцом двадцать лет назад так и не решилась на новую жизнь. Ленка, которая болталась между учёбой, работой и тусовками, не зная, чего хочет. И она сама, Вика, которая всё время откладывала свои мечты ради «а что скажут» и «как они без меня».
— Слушайте, — она глубоко вдохнула, — я не хочу, чтобы мы ссорились. Я просто хочу, чтобы мы все начали жить. Не просто существовать, а жить. Мам, ты всегда хотела на дачу ездить, цветы разводить. Лен, ты же мечтала о курсах этих, как их… графического дизайна. А я… я просто хочу просыпаться в тишине и знать, что это мой дом.
Мама молчала, задумчиво помешивая ложкой в кружке. Ленка смотрела в окно, где уже стемнело, и подъезд напротив светился жёлтыми окнами. Вика ждала. Она знала, что сейчас решается что-то важное.
— Хорошо, — наконец сказала мама, и в её голосе не было привычной обиды. — Давай думать. Но не торопись, Вика. И не решай за нас. Мы тоже… подумаем.
Ленка кивнула, всё ещё глядя в окно.
— Ага. Подумаем.
Вика почувствовала, как напряжение в груди немного отпустило. Это был не конец, а только начало. Но, кажется, они впервые за долгое время услышали друг друга. Она отпила чай и подумала, что, может, этот сломанный лифт — не такая уж и плохая штука. По крайней мере, он заставил её остановиться и наконец-то решиться.
