— Ты подумай головой-то своей! — Валентина Петровна взмахнула рукой так резко, что чуть не сбила стоящую на столе вазу с искусственными цветами. — Что ты как маленькая, честное слово! Двадцать два года девке, а ума ни на грош!
Маша стояла у окна пятого этажа, разглядывая редких прохожих внизу. Октябрьский ветер гонял мокрые листья по асфальту, и люди спешили поскорее укрыться от его порывов. Вот молодая мама тащит упирающегося малыша, вот пенсионер с тяжелой сумкой-тележкой медленно бредет к подъезду, вот парочка под одним зонтом…
— Нет, ну что творится! — голос Валентины Петровны выдернул из размышлений как скрежет ножа по стеклу. — Я, значит, жизнь на вас положила, а теперь выходит, что я во всём виновата?
Маша поморщилась, не оборачиваясь. Бабушка явилась без предупреждения час назад и всё это время не замолкала ни на минуту.
— Бабуль, может хватит? — она всё-таки повернулась. — Ты уже всё сказала. Раз десять.
— И ещё десять скажу! — Валентина Петровна стукнула ладонью по столу так, что подпрыгнула чашка с остывшим чаем. — Пока не образумишься! Это что же получается? Двадцать два года я тебя растила, воспитывала, учила уму-разуму. И что теперь? Съезжаешься с каким-то…
— Его зовут Андрей, — устало произнесла Маша. — И ты прекрасно это знаешь.
— Да хоть Карл Маркс! — отрезала Валентина Петровна. — Какая разница, как зовут человека, с которым ты собираешься жить без штампа в паспорте? В моё время…
— Опять двадцать пять, — Маша закатила глаза. — «В моё время, в моё время»… Сейчас другое время! Понимаешь? Дру-го-е!
— Время другое, а совесть должна быть та же! — Валентина Петровна поднялась со стула, нависая над столом. — Я твоего деда пять лет знала, прежде чем замуж выйти. И ничего, прожили сорок два года душа в душу.
— И что? — Маша фыркнула. — Хочешь сказать, что вы пять лет даже за ручки не держались?
— Не смей! — лицо Валентины Петровны пошло красными пятнами. — Не смей так со мной разговаривать! Я тебя растила…
Звук поворачивающегося в замке ключа прервал начинающийся скандал. В прихожей послышалось тяжелое дыхание и стук каблуков — Галина поднималась на пятый этаж с полными сумками.
— Машка, помоги разобрать продукты! — крикнула она от порога. — Я такие персики купила, пальчики оближешь! И творог, помнишь, ты просила? И ещё эти, как их… — она осеклась на полуслове, увидев свекровь. — Валентина Петровна?
Пакеты медленно опустились на пол. Галина механически расправила скомканный чек, потом еще раз, и еще. Двадцать пять лет. Двадцать пять лет она выслушивала этот тон, эти намеки, эти бесконечные упреки.
— А что такого? — свекровь выпрямила спину еще сильнее. — Может, мне теперь нельзя навещать внучку? Или специальное разрешение нужно получать?
— Нет, конечно, нет, — Галина старалась говорить спокойно. — Просто обычно вы предупреждаете…
— А сейчас ситуация необычная! — Валентина Петровна взмахнула рукой. — Или вы думали, что я не узнаю? Что вы тут за моей спиной решаете?
— Мам, да что ты такое говоришь? — из комнаты выглянул Сергей, привлеченный шумом. — Никто ничего не решает за твоей спиной.
— Нет? — Валентина Петровна повернулась к сыну. — А то, что твоя дочь собирается жить с мужчиной без брака — это как называется? Позор на всю семью! В наше время…
— Господи, да сколько можно? — не выдержала Маша. — Какой позор? Какое «наше время»? Мы с Андреем любим друг друга! Мы два года вместе! Что в этом такого страшного?
— Любовь! — Валентина Петровна всплеснула руками. — Слышали? Она его любит! А честь семьи? А репутация? Об этом ты подумала?
— А я, стесняюсь спросить, о чьей репутации речь? — тихо спросила Галина. — О вашей что ли?
— А хотя бы и о моей! — Валентина Петровна развернулась к невестке. — Я, между прочим, всю жизнь…
— Хватит.
Одно слово, сказанное Галиной, прозвучало как выстрел. Все замолчали.
— Хватит, — повторила она. — Сергей, забери у своей матери ключи от квартиры. Больше я её сюда не пущу.
Галина сделала глубокий вдох. Потом ещё один. Перед глазами пронеслись картины прошлого: вот свекровь учит её, молодую маму, как правильно пеленать ребенка. Вот объясняет, какие шторы лучше повесить в гостиной. Вот приходит без звонка посреди недели проверить, правильно ли Маша делает уроки…
— Валентина Петровна, — голос Галины звучал неожиданно твердо. — Маша взрослый человек. Мы с Сергеем доверяем её выбору.
— Доверяете? — свекровь издала короткий смешок. — А я вот не доверяю. В наше время…
— Знаете что? — Галина почувствовала, как что-то внутри неё ломается. Двадцать пять лет молчания, уступок, попыток угодить. — Хватит. Сергей! — крикнула она в сторону кабинета. — Иди сюда!
Сергей появился через минуту, недоуменно глядя на напряженные лица женщин.
— Что случилось?
— Забери у своей матери ключи от квартиры, больше я её сюда не пущу, — отчеканила Галина. — Хватит. Я устала от постоянного контроля, от непрошеных визитов, от вечных поучений.
В комнате повисла оглушительная тишина.
— Галя, ты что… — начал было Сергей, но жена перебила его:
— Нет, это ты что! Двадцать пять лет твоя мать приходит сюда как к себе домой. Двадцать пять лет учит нас жить. Я молчала, когда она критиковала моё воспитание. Молчала, когда она переставляла вещи в моём доме. Но сейчас она пытается указывать нашей взрослой дочери, как жить. И это уже слишком!
В кухне повисла оглушительная тишина. Было слышно, как капает вода из неплотно закрытого крана. Кап. Кап. Кап.
— Что? — Валентина Петровна побледнела так резко, словно ее резко макнули в ледяную воду. — Что ты сказала?
— А то, что слышали, — Галина чувствовала, как дрожат колени, но голос оставался твердым. — Я больше не могу. Не хочу и не буду терпеть это бесконечное вмешательство в нашу жизнь.
— Галь, — растерянно произнес Сергей. — Может не надо…
— Надо! — Галина резко повернулась к мужу. — Скажи, тебе нравится, когда твоя мать приходит без звонка? Когда устраивает допросы нашей дочери? Когда указывает нам, как жить?
— Я не указываю! — голос Валентины Петровны сорвался. — Я учу! Воспитываю! Если уж матери родной с отцом до этого никакого дела нет. А вы… вы все испортили! Всё, что я годами строила!
— Вот именно, — тихо сказала Маша. — Строила. Как будто мы все — кукольный домик. А ты — главный архитектор.
— Замолчи! — Валентина Петровна с такой силой стукнула по столу, что подпрыгнула сахарница. — Ты… вы… вы все меня предали! Я жизнь на вас положила!
Она открыла сумочку трясущимися руками, достала связку ключей, думая, что ее по привычке начнут снова отговаривать. Но этого не случилось.
— Вот как? — Валентина Петровна побледнела ещё сильнее. — Плевать вам, что я уйду сейчас? Ну что ж… Вот, забирайте! Но потом не приходите ко мне! Не звоните! Не просите помощи!
— Не придём, — твёрдо сказала Галина. — И не позвоним.
Валентина Петровна швырнула ключи на стол и направилась к выходу. В прихожей она долго возилась с замком, словно давая им шанс остановить её. Но никто не двинулся с места.
Когда дверь захлопнулась, Маша разрыдалась:
— Мамочка, прости… Это я виновата…
— Нет, — Галина крепко обняла дочь. — Ты не виновата. Это должно было случиться. Рано или поздно — должно было.
Телефон зазвонил через час. На экране высветилось «Наталья».
— Что у вас происходит? — без предисловий спросила золовка. — Мама приехала вся в слезах!
— А что происходит? — устало ответила Галина. — Твоя мама опять пришла без предупреждения. Устроила Маше допрос. Начала учить нас жизни…
— Она переживает! — перебила Наталья. — Ты же понимаешь, старая закалка…
— Знаешь что, Наташа? Мне надоело это понимать. Двадцать пять лет я всё понимаю. А теперь хочу, чтобы поняли меня.
— Эгоистка ты, Галь, — в голосе золовки зазвенело осуждение. — Ты разбила матери сердце. И ради чего? Ради какой-то…
Галина нажала отбой. Впервые в жизни она просто прервала разговор.
Следующая неделя прошла как в тумане. Сергей ходил сам не свой, то и дело поглядывая на телефон — мать не звонила. Маша старалась больше времени проводить дома, словно пытаясь загладить несуществующую вину.
А потом начался переезд. Коробки с вещами, сумки с книгами, любимый плед, старая настольная лампа… Маша собирала свою жизнь по кусочкам, готовясь начать новую главу.
— Может, позвонить бабушке? — спросила она вечером перед отъездом. — Попрощаться?
— Нет, — твердо ответила Галина. — Она сделала свой выбор. Мы — свой.
Валентина Петровна не пришла проводить внучку. Только прислала сообщение Сергею: «Надеюсь, вы понимаете, что делаете. Я умываю руки.»
Прошел месяц. Жизнь постепенно входила в новое русло. Маша звонила каждый день, рассказывала о своей новой жизни с Андреем. Галина слушала и улыбалась — впервые за долгое время она слышала в голосе дочери настоящее счастье.
А потом случилась эта встреча в супермаркете. Галина выбирала помидоры, когда услышала знакомый голос:
— Нет, ты представляешь, Зин? Внучка-то моя… с мужиком живет. Без росписи! А невестка… — Валентина Петровна осеклась, увидев Галину. Поджала губы, выпрямила спину и гордо прошла мимо, словно не узнавая.
«А ведь раньше бы я расстроилась,» — подумала Галина, глядя ей вслед. — «Переживала бы, плакала… А сейчас — ничего.»
Вечером она стояла у окна на кухне, глядя на огни вечернего города.
Сергей обнял её сзади:
— Не жалеешь?
— О чём? — она повернулась к мужу. — О том, что наконец-то начала жить без оглядки? Нет, не жалею.
За окном моросил мелкий дождь, размывая огни фонарей. Из соседней квартиры доносились приглушенные звуки телевизора. Где-то на верхнем этаже играла музыка.
Телефон на столе завибрировал — пришло сообщение от Маши: «Мам, представляешь, я сегодня первый раз сама приготовила борщ! Правда, Андрей сказал, что он немного странный получился, но всё равно съел две тарелки. Люблю вас с папой!»
Галина улыбнулась. Жизнь продолжалась. Другая жизнь. Их собственная.
А через неделю Валентина Петровна позвонила Сергею:
— Сынок, у меня кран течет. Может, зайдешь посмотреть?
— Извини, мам, — ответил он после паузы. — Не смогу. У нас свои дела.
Он положил трубку и повернулся к жене:
— Знаешь, а ведь я первый раз в жизни сказал ей «нет».
Галина молча обняла его. Она понимала — это только начало. Будут ещё звонки, упреки, попытки надавить на жалость. Будут сплетни среди соседей и родственников. Будут косые взгляды и шепот за спиной…
— Мам, а помнишь… — голос Маши в очередном разговоре звучал немного виновато. — Помнишь, как бабушка всегда говорила, что «стерпится-слюбится»?
— Помню, — ответила Галина. — А что?
— А то, что она ошибалась. Ничего не складывается только потому, что так надо. Понимаешь?
— Понимаю, доча, — улыбнулась Галина. — Конечно, понимаю.
В тот же вечер раздался звонок в дверь. На пороге стояла соседка, баба Зина — ближайшая подруга Валентины Петровны, они сдружились еще тогда, когда свекровь жила в этом же подъезде.
— Галка, ты уж прости, что вмешиваюсь, — начала она с порога. — Но как же так можно? Валя места себе не находит, плачет каждый день…
— Зинаида Николаевна, — перебила её Галина. — Вы же сами бабушка. Скажите, вы своей внучке счастья хотите?
— Ну конечно!
— А мы своей — свободы. Потому что без свободы счастья не бывает.
Баба Зина открыла рот, закрыла, помялась на пороге и ушла. А через пару дней Галина случайно услышала, как она говорит во дворе другой соседке:
— Знаешь, а ведь Галька-то права. Моя Танька тоже с парнем своим живёт, и ничего — счастливы. А что не расписаны — так сейчас все так живут…
Время шло. Приближался Новый год — первый Новый год без традиционного семейного ужина у Валентины Петровны. Маша позвонила накануне:
— Мам, мы с Андреем решили к вам приехать на праздники. Можно?
— Конечно, солнышко! — обрадовалась Галина. — А бабушке звонила?
— Нет, — вздохнула Маша. — Она же сказала — не приходить, не звонить… Знаешь, а ведь раньше я так боялась её разочаровать. А теперь понимаю — это она разочаровала меня. Своим неумением принять, что я выросла.
В новогоднюю ночь они сидели вчетвером — Галина, Сергей, Маша и Андрей. Пили шампанское, ели оливье, смеялись над глупыми шутками по телевизору. И никто не вспоминал про наставления, нравоучения и «в наше время было иначе».
А утром пришло сообщение от Валентины Петровны: «Поздравляю с Новым годом. Надеюсь, вы счастливы своим выбором.»
— Ответишь? — спросил Сергей, заглядывая жене через плечо.
— Нет, — покачала головой Галина. — Пока она не поймёт, что поздравлять надо не с выбором, а просто так, от души — не отвечу.
— А если не поймёт?
— Значит, будем жить дальше. Без её понимания.
Весной Маша позвонила с неожиданной новостью:
— Мам, мы с Андреем решили пожениться.
— Но я думала… — растерялась Галина. — Ты же говорила, что штамп в паспорте не важен?
— Не важен, — согласилась Маша. — Именно поэтому мы и решили расписаться. Не потому, что так надо, а потому что сами хотим. Понимаешь разницу?
Галина понимала. Ещё как понимала.
— А бабушке скажешь?
— Нет, — твёрдо ответила Маша. — Это наш праздник, а не её триумф. Не хочу, чтобы она говорила «я же говорила» и «наконец-то образумилась». Я не образумилась, мам. Я просто люблю.
Свадьба была скромной — родители, несколько друзей, никакой помпезности. Валентина Петровна узнала о ней постфактум, от соседей. Прислала Сергею гневное сообщение: «Вот значит как? Даже не пригласили? Ну и живите как знаете!»
— Знаешь, что самое забавное? — сказала вечером Галина мужу. — Она до сих пор не поняла. Думает, что мы её наказываем. А мы просто живём. Без оглядки на чужое мнение, без страха осуждения, без попыток соответствовать чужим ожиданиям.
— А может, она никогда и не поймёт?
— Может, — согласилась Галина. — Но это уже не наша проблема.
Прошёл год. Потом ещё один. Маша с Андреем купили квартиру, завели собаку. Галина и Сергей наконец-то начали путешествовать — раньше Валентина Петровна каждый раз устраивала истерику, если они куда-то уезжали без неё.
А потом Маша снова позвонила с новостью:
— Мам, ты скоро станешь бабушкой.
Галина расплакалась от счастья. А потом спросила:
— Валентине Петровне скажешь?
— Нет, — ответила Маша. — Пусть узнает от соседей, как обычно. Знаешь, я долго думала об этом. Она ведь могла бы быть частью нашей жизни. Могла бы радоваться нашим радостям, поддерживать в трудные минуты. Но она выбрала контроль вместо любви. И это её выбор.
— А мы? — тихо спросила Галина. — Мы правильно сделали, что отдалились?
— Правильно, мам, — уверенно ответила Маша. — Потому что иногда нужно отпустить прошлое, чтобы построить будущее. И неважно, что думают об этом другие. Важно только то, что чувствуем мы сами.
Галина положила трубку и подошла к окну. Тому самому окну, у которого два года назад стояла Маша, считая проезжающие машины и пытаясь спрятаться от бабушкиных нравоучений.
Внизу по-прежнему ходили люди, ездили машины, шумел город. Всё было как прежде. И в то же время всё было совершенно иначе.
Потому что теперь они были свободны. Свободны жить, любить и принимать решения. Свободны от чужих ожиданий, от навязанных правил, от страха разочаровать.
И пусть Валентина Петровна никогда этого не поймёт — это тоже её право. Её выбор.
А у них теперь своя жизнь. И они наконец-то научились жить её по своим правилам.
