Анна проснулась от звяканья посуды за стенкой. На соседней кровати возилась женщина с мальчиком, что-то тихо напевая.
— Доброе утро, — женщина заметила, что Анна открыла глаза. — Меня Света зовут, а это Миша.
Мальчик обернулся, показал щербатую улыбку — переднего зуба не хватало.
В коридоре пахло кашей и свежезаваренным чаем. На стене висело расписание: «8:00 — завтрак, 9:00 — консультация юриста, 11:00 — групповое занятие». Как в санатории. Только вместо процедур — разговоры о насилии и страхе.
— Новенькая? — в столовой полная женщина в переднике раскладывала по тарелкам гречку. — Садись, позавтракай.
Анна покачала головой:
— Не хочется.
— Надо, — женщина поставила перед ней тарелку. — Сама не поешь, так хоть на других посмотри. Тут все такие же.
В столовой было пять женщин. Разного возраста, по-разному одетые — кто в спортивном костюме, кто в домашнем платье. Одна совсем молоденькая, почти девочка, с распухшим лицом. На запястьях синяки — такие же, как у самой Анны.
Гречка пахла детством. Анна вспомнила, как мама варила такую же, с луком и морковкой. Интересно, что мама подумает, когда узнает? Если узнает…
— Анна Сергеевна? — в дверях появилась Елена. — К юристу пойдёмте.
В маленьком кабинете пахло кофе. За столом сидела сухощавая женщина в строгом костюме.
— Ольга Николаевна, — она протянула руку. — Рассказывайте.
Анна молчала. С чего начать? С первой пощёчины? С отобранного телефона? С подделанной подписи в химчистке?
— Когда поженились? — Ольга Николаевна достала блокнот.
— Четыре года назад.
— Побои были?
Анна поморщилась:
— Это не побои… То есть… Он не часто. Только когда я его расстраивала.
Юрист что-то записала.
— Документы, говорите, в сейфе? Это уже основание. Незаконное удержание личных документов.
За окном проехала машина, мигнула фарами. Анна вздрогнула.
— Он заявление написал, — голос дрожал. — В полицию. На меня и на подругу.
— За что?
— За подделку документов, я расписалась за него в химчистке…
— За подделку подписи в химчистке? — Ольга Николаевна хмыкнула. — Смешно. Пусть попробует доказать. Без экспертизы не получится, а на экспертизу нужно время. И деньги. И никто проверять не станет.
Она достала из папки бланк:
— А вот ваше заявление о домашнем насилии они обязаны принять сразу. Там и про документы укажем, и про угрозы, и про контроль финансов. И у вас свидетели есть.
Анна смотрела на пустой лист. Столько раз представляла этот момент — и вот он настал.
— А если… — она запнулась. — Если он придёт сюда?
— Адрес центра конфиденциальный, — Ольга Николаевна подвинула ей ручку. — Пишите. С самого начала.
В коридоре зашумело — привезли новенькую. Анна слышала приглушённые голоса, плач.
— Вот, выпейте, — юрист протянула ей стакан воды. — И возьмите бумажные платки. Они ещё понадобятся.
Писать было странно. Будто со стороны читаешь чужую историю. «Я, Соколова Анна Сергеевна…» Как давно она не подписывала документы своей фамилией? Он всегда делал это за неё.
— Телефон нужен будет, — Ольга Николаевна что-то проверяла в компьютере. — Новый номер, незарегистрированный. И банковскую карту на ваше имя.
— У меня нет денег.
— У нас есть фонд помощи. Для таких случаев.
В дверь заглянула Елена:
— Готовы? Группа собирается.
Анна встала. Ноги подкашивались.
— Идите, — Ольга Николаевна улыбнулась. — Там все свои. Все через это прошли.
В коридоре она столкнулась со Светой. Та вела за руку Мишу.
— К психологу? — Света кивнула на дверь в конце коридора. — Я первое время реветь начинала, как порог переступала. А потом легче стало.
Миша дёрнул мать за руку:
— Мам, а папа нас найдёт?
— Нет, зайчик, — Света присела перед сыном. — Здесь мы в безопасности.
«В безопасности,» — повторила про себя Анна. Слово отдавало горечью. Как кофе, который варила каждое утро — три ложки, не передержать.
В комнате для групповых занятий стояли стулья кружком. На подоконнике — графин с водой, на стене — плакат с надписью «Ты имеешь право на безопасность». Анна села с краю, поджав ноги. Колготки порвались ещё вчера, во время побега, на пятке расползлась стрелка.
Женщины заходили по одной. Света с заплаканными глазами — видимо, после разговора с сыном. Молоденькая девочка с синяками. Высокая блондинка в спортивном костюме. Полная женщина в очках — та самая, что кормила их завтраком.
— Меня зовут Наталья Сергеевна, — психолог оказалась женщиной лет пятидесяти с короткой стрижкой. — Сегодня у нас новенькие, поэтому напомню правила. Всё, что говорится здесь, остаётся здесь. Не перебиваем, не осуждаем. У каждой своя история.
Анна разглядывала узор на линолеуме. Коричневые ромбики складывались в бесконечный лабиринт.
— Кто хочет начать?
Блондинка в спортивном костюме подняла руку:
— Я Лена. Второй день здесь, — она говорила быстро, нервно. — Муж — военный. Двадцать лет вместе. Всё было… нормально. А потом он в Сирию съездил. Вернулся другим. Начал пить. Говорил — там легче было, там всё понятно. А дома… — она сглотнула. — Дочь в университете учится. Я всё скрывала, терпела. А позавчера он с пистолетом пришёл. Сказал — если уйду, найдёт и застрелит.
В комнате повисла тишина. Только форточка скрипела на ветру.
— Спасибо, Лена, — Наталья Сергеевна кивнула. — Кто следующий?
— Можно я? — полная женщина в очках поправила сползающую шаль. — Я Тамара. На кухне работаю. Уже месяц здесь.
Она помолчала, разглядывая свои руки:
— У меня всё банально. Пятнадцать лет замужем, двое детей. Муж работал на заводе, я в столовой. Потом завод закрылся. Он запил, начал руки распускать. Я всё думала — надо же детей поднимать, как я одна? А потом старшая дочь пришла, говорит: «Мама, я за Петьку замуж не пойду. Не хочу как ты — всю жизнь с синяками.» Вот тогда я и решилась.
Девочка с синяками всхлипнула:
— А я дура… К парню после школы переехала. Думала — любовь. А он запер меня, телефон отобрал. Говорил — без него сдохну, никому не нужна. Мама искала, в полицию заявляла. А я смс-ку написала — всё хорошо, не ищите. Три месяца как в тюрьме. Пока соседка не услышала, как он меня головой об стену…
Она не договорила, разрыдалась. Наталья Сергеевна протянула ей салфетки.
— Анна? — психолог повернулась к ней. — Хотите что-нибудь рассказать?
Анна покачала головой. В горле стоял ком.
— Не обязательно сейчас, — мягко сказала Наталья Сергеевна. — Просто слушайте.
Света прижимала к груди сумочку — потрёпанную, с облезшим замком.
— Я вчера сыну пыталась объяснить, почему мы ушли, — она говорила тихо, глядя в пол. — А как объяснишь шестилетнему? Он всё спрашивает — папа плохой? А я не знаю, что ответить. Он ведь с ним в футбол играл, сказки читал. Это только меня бил. Только меня…
— Это называется выборочное насилие, — Наталья Сергеевна достала какие-то распечатки. — Когда агрессор контролирует себя, выбирает жертву и место. Это доказывает, что он осознаёт свои действия.
Анна вспомнила, как Владимир улыбался коллегам на корпоративах. Как шутил с консьержкой. Как целовал руку соседке на Новый год.
— А ещё он извинялся, — вдруг сказала она. — Дарил цветы, возил в рестораны. Говорил — больше никогда. А потом…
Она замолчала. В памяти всплыл вчерашний вечер — свечи, вино, разговор о детях. Капкан, замаскированный красивыми словами.
— Это называется цикл насилия, — Наталья Сергеевна раздала листки. — Сначала напряжение, потом взрыв, потом прощение. И так по кругу. Медовый месяц сменяется кошмаром.
— А у меня телефон остался, — вдруг сказала Анна. — В ресторане. А дома у него фотографии… всякие. Когда он… меня… — она заплакала.
— Сейчас пойдём к участковому, — отозвалась Лена. — Я уже написала заявление. Вместе не страшно.
Тамара встала, поправила очки:
— Пора обед готовить. Котлеты будут, — она улыбнулась. — Домашние. У меня бабушкин рецепт.
Группа расходилась. Анна осталась сидеть, разглядывая листок с описанием цикла насилия. Каждое слово било под дых, она все это знает. Все это она пережила.
— Все через это проходят, — Наталья Сергеевна присела рядом. — Первые дни самые тяжёлые. Потом легче.
— А если он найдёт?
— Здесь камеры, охрана. И главное — вы больше не одна.
За окном каркнула ворона. Где-то на первом этаже заплакал ребёнок. Анна сложила листок пополам, спрятала в карман. Бумага хрустнула, как тот ресторанный чек.
Городской телефон стоял в кабинете психолога. Обычный, серый, с потёртыми кнопками. Анна смотрела на него уже минут пять, не решаясь набрать номер.
— Может, завтра? — она обернулась к Наталье Сергеевне.
— Позвоните сейчас. Мать должна знать.
Гудки показались бесконечными. Один, второй, третий…
— Алло? — мамин голос звучал встревоженно. Она всегда так отвечала на незнакомые номера.
— Мам, — Анна сглотнула. — Это я.
Пауза. Слышно, как на том конце что-то звякнуло — наверное, чашка с чаем. Мама всегда пила чай в это время.
— Анечка? Господи… Что случилось? Почему с чужого номера?
— Мам, я… — голос сорвался. — Я ушла от него.
Тишина. Потом быстрый шёпот:
— Давно пора было. Он тебя бил?
— Нет, — привычно начала Анна, но осеклась. — Да. Бил.
Она услышала, как мать втянула воздух сквозь зубы.
— Я знала. Чувствовала. Когда приезжала в прошлом году… Ты же вся дёрганая была. И синяк на плече, помнишь? Сказала — об дверь ударилась.
Анна помнила. И синяк, и своё отражение в маминых очках, и то, как Владимир весь вечер не отходил от неё, держал за руку, рассказывал тёще про премию на работе.
— Я в кризисном центре, — она теребила провод телефона. — Тут безопасно.
— В каком центре? Где? — мама зашуршала чем-то. — Адрес скажи, я приеду.
— Нельзя, мам. Адрес закрытый. Он меня ищет.
— Как ищет? — в мамином голосе появились жёсткие нотки. — В полицию заявил?
— Обещал. За подделку подписи в химчистке, — Анна прикрыла глаза. — И на Маринку тоже. Говорит, посадит обеих.
— Значит, так, — мама говорила отрывисто, как в детстве, когда принимала важные решения. — В городе оставаться нельзя. Он тебя найдёт, у него же везде связи. Надо уезжать.
— Куда?
— Ко мне. В Череповец.
— Мам, но там же…
— Что «там»? — перебила мать. — Работу найдёшь. У меня в поликлинике регистратура нужна. Жить будешь у меня. Квартира большая, места хватит.
Анна молчала. Череповец. Маленький промышленный городок, где она выросла. Серые пятиэтажки, запах металлургического комбината, очередь в единственный приличный супермаркет.
— Он сюда не сунется, — продолжала мать. — Что ему там делать? Ни связей, ни знакомых. Да и искать не станет — гордость не позволит в такую глушь ехать.
В коридоре процокали каблуки — кто-то из женщин собирался в магазин. Через стенку доносился детский смех — Миша играл с матерью.
— А документы? У меня же ничего нет.
— Сделаем, — просто сказала Наталья Сергеевна.
— Сделаем, — сказала мама. В ее голосе появилась прежняя уверенность. — Я справку с работы возьму. Временную регистрацию оформим. Там Клавдия Петровна в паспортном столе, я её внучку лечила, поможет.
Анна слушала мамин голос, и что-то оттаивало внутри. Словно вернулась в детство, когда мама могла решить любую проблему — найти потерянный учебник, зашить порванное платье, помирить с лучшей подругой.
— Только Марину жалко, — сказала она тихо.
— Марина взрослая девочка, разберётся, — отрезала мать. — А ты одна не справишься. Он же псих. Я как вспомню, каким взглядом на тебя смотрел… — она помолчала. — Решайся, дочка. Надо начинать с чистого листа.
За окном каркнула ворона. Анна вспомнила их старую квартиру в Череповце — маленькую, но уютную. Мамины герани на подоконнике, запах пирогов по воскресеньям, качели во дворе.
— А помнишь, — вдруг сказала она, — как я в седьмом классе сбежала на дискотеку? А ты меня искала по всему району?
— Помню, — в мамином голосе мелькнула улыбка. — Нашла тебя у Дворца пионеров. Ты ревела, думала — ругать буду.
— А ты только обняла.
— И сейчас обниму, — мама всхлипнула. — Приезжай, доча. Я же места себе не нахожу.
Наталья Сергеевна тронула Анну за плечо — пора заканчивать разговор.
— Мам, мне пора. Я перезвоню завтра, — она помедлила. — Спасибо.
— За что?
— За то, что не говоришь «я же предупреждала».
В трубке повисла тишина. Потом мама тихо сказала:
— Дурочка ты моя. Какие тут предупреждения? Главное — жива осталась.
После разговора Анна долго сидела у окна. В стекле отражалось осеннее небо, тяжёлое, низкое. Как тогда, в детстве, когда она стояла у Дворца пионеров, размазывая слёзы по щекам. Мама пришла и увела домой. И сейчас придёт. Только теперь надо сделать шаг самой.
Новый телефон оказался простеньким — «Нокиа» с чёрно-белым экраном. Такой же, как тот, что остался в ресторане. Анна вертела его в руках, привыкая к кнопкам. Симку выдали в центре — «чистую».
Номер Марины она помнила наизусть. Три цифры, потом четыре, как музыкальный ритм.
— Только быстро, — предупредила Елена. — И не говорите, где находитесь.
Гудок. Второй. На третьем Марина схватила трубку:
— Алё?
— Это я.
Молчание. Потом судорожный вздох:
— Анька… Господи… Ты где? С тобой всё…
— Всё хорошо, — перебила Анна. — Я в безопасном месте.
— Он везде тебя ищет. В турфирму приходил, где я работаю. Угрожал, что посадит за соучастие. У меня допрос послезавтра.
Анна прикрыла глаза. В памяти всплыло лицо Владимира в ресторане: «Как думаешь, сколько дадут?»
— Что говорить будешь?
— Правду, — в голосе Марины зазвенела сталь. — Что ты сама ушла. Что я тебя не прятала. Пусть доказывает обратное.
За окном проехала машина, мигнула фарами. Анна невольно отшатнулась от окна.
— Я уезжаю, Марин.
— Куда? — пауза. — А, не говори. Так даже лучше.
— В Череповец. К маме, — она сама не поняла, почему сказала. Может, потому что Марина была единственным человеком, кому можно верить.
— Правильно, — Марина говорила быстро, словно боялась не успеть. — Там он искать не станет. Слишком мелко для его амбиций.
Анна усмехнулась — те же слова, что и у мамы.
— Марин, прости меня.
— За что?
— За всё это. За допросы, за проблемы…
— Дура, — в трубке послышались всхлипы. — Какая же ты дура. Думаешь, я бы простила себе, если б он тебя… — она не договорила. — Мне на работу пора, — сказала Марина. — Позвонишь, когда устроишься?
— Нет, — Анна сжала трубку. — Так безопаснее. Может, потом, когда всё утихнет…
— Понимаю, — Марина помолчала. — Знаешь, я тут думала… Помнишь, как мы в институте мечтали своё турагентство открыть? «Путешествия со вкусом» — так хотели назвать?
— Помню.
— Вот откроешь его в своём Череповце. Без всяких там «вкусов» — просто хорошее агентство. И заживёшь нормально.
Анна улыбнулась сквозь слёзы:
— Ага. И тебя директором найму.
— Вот ещё, — Марина фыркнула. — Я здесь агентство с нуля подниму. Будем по скайпу совещания проводить.
Они обе рассмеялись — как в старые добрые времена, когда мир был проще.
— Береги себя, — тихо сказала Марина.
— И ты себя.
В трубке зазвучали гудки.
Тем же вечером Света собирала вещи — уезжала к сестре в Псков. Миша носился по коридору с игрушечной машинкой, которую подарила Тамара.
— Новую жизнь начинать страшно, — сказала Света, складывая в пакет зубные щётки. — Но здесь оставаться страшнее.
Анна кивнула. Её билет до Череповца лежал в конверте — Ольга Николаевна взяла через знакомых, без паспорта. Завтра в пять утра.
— Мам, а там тоже будет детская площадка? — Миша остановился в дверях.
— Будет, зайчик. И качели, и горка.
Мальчик улыбнулся щербатой улыбкой:
— А тётя Аня с нами поедет?
— Нет, солнышко. У тёти Ани свой путь.
Вечером женщины собрались на кухне. Тамара испекла пирог с капустой — «на прощанье». Лена заварила чай с чабрецом.
— За новую жизнь, — сказала она, разливая по чашкам.
Анна смотрела на этих женщин — разных, незнакомых, но ставших такими близкими за эти дни. Каждая несла свою боль, свой страх. И каждая нашла в себе силы сделать шаг.
Ночью она долго не могла уснуть. В окно светила луна, где-то вдалеке лаяли собаки. На соседней кровати посапывала новенькая — совсем молодая девчонка с синяками на шее.
Анна лежала и представляла вывеску: «Турагентство. Череповец. Новые маршруты.»
В пять утра за окном зашуршали шины автобуса. Анна накинула куртку — чью-то, из запасов центра. В кармане что-то хрустнуло — тот самый листок с описанием цикла насилия. Она смяла его, бросила в урну.
Тамара ждала у выхода с термосом:
— Чай возьми. Дорога длинная.
Обнялись молча. За воротами центра начинался хмурый октябрьский рассвет. Новый день. Новая жизнь. Страшная, неизвестная, но — своя.
Знай, бояться не обязательно
