Любка, да не ходи ты к ней. Только без толку даль такую промотаешься. Не пустит она тебя, — поучала в местном продмаге свою односельчанку старая Демьяниха. — И охота тебе по такому снегу таскаться?
— Да как же не ходить! У неё же нет никого, а завтра Рождество, праздник великий! — с наивной улыбкой отвечала Люба, складывая в холщовую сумку нехитрые гостиницы — яблоки с розовыми бочками, воздушный зефир в слюдяной упаковке, свежий румяный батон, только что привезённый в магазин из местной пекарни, да коляску копчёной колбаски.
— Говорю, не откроет тебе Варвара. Зря ноги будешь бить. А ещё хуже — может послать тебя плохими словами, — не унималась Демьяниха. — Гордая она, видишь ли. А мы тут так себе, вроде… Пыль подзаборная.
— А я всё равно схожу, мне её жалко, — ответила добрая душой Люба. — Народ говорит, давно не видно Варвары нигде. Из дома не выходит, болеет, значит. А мы все отвернёмся от человека, да в такой праздник. Как же это? Мне нетрудно, я добегу. Порадую гостинцами женщину.
— Ох, Любка. Зря ты всё это затеяла. Всем давно известно, плохой она человек. Злая, людей не любит, чурается нас. Сколько живёт здесь, никогда никому ни в чём не помогла, и слова доброго не сказала.
— Да, права ты, тётя Мань, — согласилась с Демьянихой продавец в местном продмаге Раечка. — Как ведьма она живёт, на отшибе села. На всех волком смотрит. Придёт в магазин, ни тебе здрасьте, ни до свидания. Молча зыркает по полкам, купит какую-нибудь ерунду и пошла. И что ест там в своём домишке, непонятно. Святым духом, что ли, питается?
— Да, да, такая она… Что за человек? Видать, не зря её Бог одиночеством-то наказал, есть за что.
— Ну что вы! Разве так можно говорить! Мне мама рассказывала, что беда какая-то у неё в городе случилась, давно уже. И она с тех пор здесь, у нас живёт. Специально уехала далеко от всех знакомых, чтобы никто ей про её горе не напоминал, — простодушно рассуждала Люба. — А вы — «злая, злая»… Ничего не знаете о человеке, а рассуждаете.
— Зато мать твоя много знает! И откуда, скажи? Такая же блаженная, как и ты. Иди сходи, отнеси Варваре продукты, на свои кровные купленные, а она тебя погонит прочь как собаку. Вон Петрову Клавдию, когда та попросила её помочь им еду на поминальный стол приготовить, выгнала.
— Да ты что, тётя Мань? Неужели отказала? — качала головой Раечка. — Ну ты посмотри, какая бессовестная!
— Да, та её по-соседки попросила, как и все у нас тут делают. А Варвара ей сказала — не приходите больше ко мне с такими просьбами, и закрыла дверь перед самым носом.
— Ну и ну! — удивлялась Раиса, радуясь, что её развлекают в скучном магазинчике.
— А ещё Катьке Ковылкиной сказала, чтобы та к ней больше не приходила и продукты свои не приносила на продажу. А Катерина всего-то по-соседски побеспокоилась — молока у приезжей нет, курочек не держит, огород не сажает. Думает, чем живёт-то человек. Хотела как лучше. Во, какие дела! — охотно делилась Демьяниха.
— А я схожу. Всё равно. Мне нетрудно.
Люба вышла из магазина и направилась в дальний конец села, где находился старый покосившийся домик Варвары, в котором она жила здесь, ни с кем не общаясь, уже пять лет.
А сельские сплетницы ещё долго промывали в магазине кости чужой женщине, своей странной жизнью рушившей все местные каноны.
******
Варваре нездоровилось уже две недели.
«В этот раз что-то долго не отпускает,» — думала она, периодически выплывая из забытья.
Еле хватало сил на то, чтобы встать и принять лекарство, которое привезла из города, когда месяц назад ездила в больницу. Еду готовить не было сил, да и продукты давно все закончились. Надо бы в магазин сходить, собравшись с силами. Но их, к сожалению, тоже пока не было. Да и снег не чищен во дворе. Теперь не пройдёшь.
Спасали сухари, летом заготовленные по случаю, а ещё сухое молоко, которое женщина добавляла в горячий чай. Его она заваривала два раза в день — утром и вечером. И пила с сухарями. Так и питалась, чтобы не умереть с голоду. Хотя вот этого ей как раз очень даже хотелось. Но греха боялась, не отказывалась совсем от еды. И ждала облегчения от болезни.
Есть совсем не хотелось. Странная болезнь, которая приходила к ней внезапно, забирая все силы и тягу к жизни, лишала Варвару всех желаний. Болезнь уходила так же внезапно, как и приходила. Но пока жила в ней, надо было держаться.
Впервые это случилось в тот год, когда Варя потеряла всю свою семью. Сына с мужем больше не было, а она зачем-то была. Жила… Осталась здесь, по эту сторону, а для чего, пока не понимала.
Когда к ней, ошарашенной и прибитой горем после внезапной ги бе ли самых дорогих людей, потянулся народ, чтобы помочь, поддержать, выразить свои соболезнования и тому подобное, Варя поняла, что больше не в силах всё это выносить.
Именно тогда случился первый приступ этой странной болезни, ввергающей её в прострацию, похожую на анабиоз.
Когда стало легче, Варвара, которой тогда не исполнилось ещё и пятидесяти, уволилась, потому что всё равно больше не могла работать. Она продала свою большую квартиру в городе и приехала сюда, в забытую Богом деревеньку, где её никто не знал. Купила за бесценок в местном сельсовете самый плохонький домик и стала жить затворницей. Вообще-то она не жила. Она ждала…
Сельские не сразу поняли, что ей никто не нужен — ни для общения, ни для помощи. Именно поэтому и Варя никому помогать здесь не собиралась. Не хотела близко к себе людей подпускать. К душе своей обожжённой…
Люба подошла к дому Варвары и ахнула.
— Господи, да тут снег не чищен уже давно! Видать, совсем плохо бедолаге.
Кое-как девушка пробралась к ближайшему окну, утопая по пояс в снегу. Сделала ладошки домиком, прислонила их к стеклу, пытаясь хоть что-то разглядеть внутри дома. Потом постучала.
— Варвара! Тётя Варя! Вы живы? С вами всё хорошо? Это я, Люба, откройте, я вам гостинец принесла к Рождеству.
В ответ — тишина. Ни света в окне, несмотря на вечер, ни движения какого-то.
— Господи, да что же это? Жива ли она? Вот беда.
Люба опять стала настойчиво стучать в окно, одновременно громко крича.
— Пожалуйста, откройте! Я знаю, что вы добрая. Вы не такая, как говорят… Я вам продукты принесла. У вас же теперь нет ничего из еды. Откройте, прошу вас.
Варя находилась в забытьи. Ей было так хорошо впервые за эти две недели, что возвращаться назад не хотелось. Наверное, болезнь отступала. А может просто голод брал своё, и сознание в бреду дарило женщине чудесные сновидения.
Она видела себя девочкой. Рядом с ней была мама, молодая и красивая. Варя и не помнила уже её такой. И столько счастья было вокруг!
Они сидели в комнате, наполненной ярким солнечным светом. Мама улыбалась.
— Варюша, девочка моя, мама тебя любит. Ты знаешь? Возьми, детка, яблочко, — протягивая ей огромный румяный фрукт, тёплым голосом говорила ей давно умершая мама. — Вставай, дочка. Нужно встать и подойти к окну. Видишь, как там хорошо? Варя… Варенька, ну что же ты, моя хорошая. Всё будет хорошо. Всё будет…
Она гладила её своей мягкой рукой по голове, отчего в душе у Вари было радостно и легко.
И тут сквозь сон Варвара услышала какие-то звуки. Она с трудом разлепила глаза и попыталась понять, что это такое.
Кто-то стучал и звал её.
Надо встать и подойти к окну, так мама велела… Варя всё ещё находилась во власти сна.
Женщина кое-как поднялась, преодолев слабость, подошла к окну.
Люба обрадовалась, она закричала ещё громче, замахала руками и просила открыть ей дверь.
— Зачем она здесь? — тихо прошептала Варя, но пошла к двери, еле передвигая ногами и держась руками за стену.
А когда открыла, то даже не ожидала от деревенской девушки Любы такой реакции.
— Ой, как же здорово, что вы живы! Я так испугалась, вы не представляете! Тётя Варвара, я переживала, весь день думала про вас, покой просто потеряла. Вот решила прийти.
— Зачем? — только и смогла произнести Варвара.
— Да вы что? Как — зачем? Разве так можно? Вы что, уме реть здесь собрались в одиночестве? И продуктов у вас теперь нет, и двор весь снегом занесён. Попросили бы о помощи, народ у нас отзывчивый, помог бы. И продукты принесли, и двор расчистили, и фельдшера вам вызвали бы.
— Мне не надо…
— Как это не надо? Знаю, что вам плохо, но нельзя же так. Я вот гостинцы принесла. Рождество же, а вы тут голодная лежите, больная.
Люба стала выкладывать на стол еду.
— Хлеб свежий, колбаски немного, сладенького к чаю. И яблоки. Вы любите яблоки, тётя Варя?
— Яблоки? — задрожали губы у женщины. — Яблоки…
— Ну да, я подумала, что вам понравятся… А что, нет? — растерялась девушка, держа в руках пакетик с яблоками.
— Люба, милая моя Люба… Если бы ты знала, девочка, если бы ты только знала…
Отчего-то Варя не могла говорить. Чувства, накрывшие сейчас её измученную душу тёплым пуховым покрывалом, не давали возможности даже дышать, не то, что говорить.
Что-то происходило в этот миг с душой Варвары, отчего женщина заплакала, не стесняясь своих чувств. Вспомнилась мама из сна с огромным яблоком. Она улыбалась ей. «Всё хорошо, Варенька, всё будет хорошо».
— Спасибо тебе, девочка! Ты не представляешь, как прекрасно, что ты пришла!
— Ну вот, видите, а вы говорите — зачем, — Люба сама смахнула пару слезинок, невольно набежавших на глаза.
— Сейчас мы, Люба, будем с тобой пить чай. Хорошо?
— Обязательно, а то на вас страшно смотреть, вы такая худая. И в чём душа только держится?
Женщины накрыли нехитрый стол и сели пить чай, тихонько беседуя о разном и ни о чём.
Главное уже произошло. Теперь душа Вари ожила, и у неё появился друг в этой чужой для неё деревеньке. Потому что мама передала ей через эту девочку привет. Весточку отправила в канун Рождества. И надежду оставила. Чтобы измученная своей непростой жизнью Варвара смогла жить дальше.
Столько, сколько Господь пошлёт.
— Я завтра с братом приду, мы двор вам почистим, хорошо? Вы же ещё так слабы, вам это сейчас не под силу, — уходя, добродушно сказала Люба.
— Приходите. Приходи, девочка.
