Дверной звонок прозвенел с яростной настойчивостью. Марина, отложив планшет с недочитанной статьей, неспешно пошла открывать. Она уже знала, кто это. Вернее, знала, чьё это лицо увидит в глазке: искажённое отчаянием, с трехдневной щетиной и красными глазами.
— Снова, — вздохнула она про себя, поворачивая ключ.
На пороге стоял Сергей. Её лучший друг, почти брат, с которым они выросли в соседних дворах. Ему тридцать шесть, но сейчас он выглядел на все пятьдесят. Куртка была накинута на одно плечо, в руках он сжимал пакет из «Перекрёстка», откуда торчало горлышко бутылки.
— Заходи, Сереж, — Марина отступила, давая ему пройти. — Опять штормит?
Он промычал что-то невнятное, сбросил куртку в прихожей и прошёл на кухню, привычной дорогой к шкафчику за стаканами. Марина последовала за ним, села на табурет у барной стойки и наблюдала, как мужчина с силой откручивает крышку с виски.
— Рассказывай, — сказала она, когда он налил два пальца золотистой жидкости и отпил крупный глоток, поморщившись. — Что в этот раз? Снова истерика? Или свекровь опять звонками закидала?
Сергей опустил голову на сложенные на столешнице руки. Дышал тяжело, как выброшенная на берег рыба.
— ДНК, — выдавил он сквозь пальцы.
Марина замерла. Это было новое слово в их бесконечной истории. До этого были «ипотека», «алименты», «материнский капитал» и «он не похож». «ДНК» звучало как финальный аккорд, которого она, впрочем, ждала с того самого дня, два с лишним года назад.
— Ну и? — спросила она ровным тоном, хотя внутри всё сжалось в холодный ком. — Говори уже. Получил результаты?
Сергей поднял голову. В его глазах стояла такая бездонная боль и растерянность, что Марине на секунду стало жалко не его, а того наивного дурака, каким он был три года назад. Того, что пришёл к ней с глупой, счастливой улыбкой и сообщением: «Марин, я, кажется, влюбился. Короче, у нас будет ребёнок».
Она тогда отреагировала без особой радости. Помнила каждый свой довод, как таблицу умножения. «Жениться не обязательно. Пусть родит, сделай тест, запиши на себя, если твой. Чувства есть — живите. Нет — плати алименты, будь отцом. И всё».
Он тогда слушал, кивал, а потом пошёл и сделал всё с точностью до наоборот. Потому что «так не по-мужски». Потому что родители (его родители) сказали, что нужно «брать ответственность». Потому что он в свои тридцать три отчаянно хотел семью, дом, ребёнка. А тут — раз, и всё в одном флаконе: беременная двадцатитрехлетняя Катя, с которой он познакомился на дне рождения общего друга и повстречался ровно две недели, прежде чем она сообщила о задержке.
Они расписались через месяц. Он, счастливый и одурманенный будущим отцовством, влез в ипотеку на двушку в новостройке на окраине. Потом, после рождения сына Артёма, в дело вступил материнский капитал. Квартира стала оформлена на троих: Сергей, Катя и несовершеннолетний Артём. Семейное гнёздышко.
— Результаты пришли сегодня утром на почту, — прохрипел Сергей, доставая из кармана смятый лист бумаги. — Вероятность отцовства: 0%. Всё. Полный ноль.
Он швырнул распечатку на стол. Марина не стала её брать. Зачем? Всё и так было понятно.
— И как реагировала Катя? Когда ты сказал, что хочешь сделать тест?
Сергей горько усмехнулся.
— Я не говорил, сделал втихаря. Соскоб с внутренней стороны щеки, пока она не видела. Я… я не мог уже. Папа с мамой каждый день: «Сережа, а он на тебя совсем не похож. Глаза… Нос… Ты не думал?» А Катя, если я хоть слово заикался о сходстве, впадала в такую истерику, что соседи стучали. Кричала, что я её не люблю, не принимаю сына, что я недостоин. Я… я струсил, Марин. Струсил, сказать ей в открытую. Сделал втихаря.
— Ну и молодец, — безжалостно сказала Марина. — Поздравляю. Ты официально не отец чужому ребёнку. А что дальше?
— Я не знаю! — он в отчаянии вцепился руками в волосы. — Я ей даже сказать не могу про тест! Она с ума сойдёт! Она скажет, что я её предал, что я подлец, что не доверял… А как я могу доверять теперь, а?! — его голос сорвался на крик. — Два года! Два года я плачу за эту чёртову квартиру! Вкалываю как лошадь! Няньчил его, когда она «уставала»! А он, выходит, даже не мой! И квартира… квартира на него записана! На него и на неё!
— Правильно, — кивнула Марина, наливая себе минералки. Ей нужно было оставаться трезвой. Для двоих. — Ипотека твоя, а собственность — на троих. Без её согласия и разрешения органов опеки ты с этой квартирой ничего сделать не сможешь. Продать, разменять — ничего.
— Что мне делать? — в его вопросе звучала детская беспомощность.
— А что ты хочешь? — переспросила Марина, глядя на него прямо. — Говори честно. Не «как правильно», а как ты хочешь.
Он долго молчал, уставившись в стакан.
— Я хочу, чтобы этого всего не было, — тихо сказал он. — Чтобы я её никогда не встретил. Чтобы у меня была нормальная жена. Свой ребёнок. А не этот… цирк.
— Цирк может уехать, — сказала Марина. — Но билеты уже оплачены. Дорого. Ты готов к скандалу, к войне? К тому, что её родители, твои родители, все знакомые будут лезть со своими советами? К тому, что ты, вероятно, останешься без квартиры и с долгом?
— А как иначе? — в голосе Сергея появились нотки злости. — Отдать им всё и платить ещё двадцать лет? Жить у родителей в хрущёвке? Это же… это же несправедливо!
— Справедливость тут отдыхает, — отрезала Марина. — Тут юриспруденция и твоя подпись под свидетельством о браке и договором купли-продажи. Ты, дурак, сам всё на них записал. Из лучших побуждений.
Они сидели в гнетущем молчании. С улицы доносился шум машин, жизнь шла своим чередом.
— Поговори с ней, — наконец сказала Марина. — Без криков. Просто покажи результаты и посмотри, что она скажет. Может, она и сама знает, кто отец. Может, боится. Твой козырь — эти бумажки. Её козырь — квартира и ребёнок. Подумай, что ты хочешь выторговать.
***
Разговор состоялся через три дня. Сергей позвонил глубокой ночью, и Марина по голосу поняла, что всё плохо.
— Она назвала меня мразью и выбежала из дома, — монотонно докладывал он. — Собрала чемодан, вызвала такси и укатила к родителям с ребёнком. Сказала, чтобы я не смел приближаться. Что подаст на развод и выгребет с меня всё до копейки. А её матушка, когда я попытался позвонить, сказала, что я… цитирую, «конченый подонок, который опозорил её бедную девочку». Теперь я подонок. Я!
Марина закрыла глаза. Предсказуемо. Истерика, шантаж, переход в контратаку. Классика.
— А твои родители?
— Мама плачет. Говорит, зачем я делал этот дурацкий тест, жили бы себе и жили. Папa ругается, говорит, надо было сразу, когда родился, и тогда бы квартира не стала общей. Теперь они все против меня, а я один.
В его голосе слышалось тоска. Марина вздохнула.
— Ладно. Хватит ныть. Завтра ищем юриста. Не того, который ипотеку оформлял, а нормального, по бракоразводным делам. И записываемся на приём.
***
Юрист, сухая женщина лет пятидесяти по фамилии Орлова, выслушала их полчаса, просмотрела копии документов на квартиру, свидетельство о браке и результаты теста ДНК. Потом сняла очки и отложила ручку.
— Ситуация, к сожалению, типовая, — сказала она без тени сочувствия. — И крайне неприятная для вас, Сергей Владимирович. Вы признали ребёнка своим, оформили на него долю в квартире, использовали материнский капитал. Оспорить отцовство теперь можно только через суд. Исковое заявление — с этими результатами. Но даже после лишения вас отцовских прав и аннулирования записи в свидетельстве о рождении, доля ребёнка в квартире никуда не денется. Она перейдёт в управление его законному представителю — то есть матери. При разводе и разделе имущества эта квартира будет делиться между вами и супругой с учётом долей. Ваша супруга, как мать несовершеннолетнего совладельца, имеет все шансы претендовать на всю квартиру целиком, оставив вам лишь право на компенсацию ваших вложений в ипотеку. Компенсацию, которую, учитывая ваши доходы, она может выплачивать вам лет десять. А вы будете продолжать платить банку, потому что вы — основной заёмщик.
— То есть я и жить там не смогу, и платить должен? — у Сергея перехватило дыхание.
— В случае, если суд оставит квартиру супруге и ребёнку — да. Вы будете обязаны освободить жилплощадь, но обязательства перед банком останутся. Вы можете требовать продажи квартиры с торгов и раздела вырученных средств, но суд редко идёт на это, если у второй стороны есть несовершеннолетний ребёнок и она заявляет, что это её единственное жильё. У вас есть где жить? кроме этой квартиры?
— У родителей, — глухо сказал Сергей.
— Это улучшит шансы оставить квартиру за собой? — спросила Марина.
Орлова покачала головой.
— Маловероятно. Ребёнок. Суд всегда на стороне ребёнка. И мать, имеющая на руках малолетнего, почти всегда в привилегированном положении. Даже будучи… небезупречной в моральном плане. Ваш главный козырь — отсутствие биологического отцовства. Но с точки зрения закона вы — отец. Пока суд не решит иначе. И это «иначе» не снимет вопрос с имуществом.
Они вышли из офиса в состоянии, близком к кататонии. Сергей молчал, Марина злилась. Злилась на его глупость, на наглость Кати и её семьи, на безвыходность ситуации.
— Есть вариант, — сказала она, уже стоя у его машины. — Грязный.
— Какой? — в глазах Сергея мелькнула слабая искра надежды.
— Ты не отдаёшь ей квартиру, ты в ней живёшь. Меняешь замки, а она пусть подаёт в суд. Пусть процесс тянется год, два. Ты платишь ипотеку и живёшь в своей квартире. Она с ребёнком сидит у родителей. Терпения и нервов у неё, думаю, меньше. Может, согласится на какую-то сделку. На денежную компенсацию её доли, например. Если ты найдёшь деньги.
— Где я найду такие деньги? — простонал Сергей. — Я всё вложил в ремонт и в первые взносы!
— Занять. У меня есть немного, у родителей можно попросить. Продать машину. Это будет дешевле, чем потерять всё и остаться с долгом.
Сергей смотрел на неё, и в его взгляде шла борьба. Между желанием поступить «по-человечески», «как воспитанный человек», и диким, животным инстинктом самосохранения.
— Я подумаю, — сказал он.
***
На следующий день, убедившись, что Катя с Артёмом у родителей, Сергей вызвал слесаря и поменял замки на входной двери. Собрал вещи жены, упаковал в коробки и отвёз к её родителям. Теща встретила его на пороге с таким потоком брани, что соседи повыскакивали из квартир. Он молча поставил коробки в подъезде, развернулся и уехал.
Война была объявлена.
Через неделю пришла повестка в суд. Катя требовала развода, признания её единоличным собственником квартиры (в интересах несовершеннолетнего ребёнка), алиментов и компенсации морального вреда за «клевету и оскорбления, выраженные в тайной проверке отцовства».
Сергей, с помощью юриста Орловой, подал встречный иск: о признании брака недействительным (поскольку он был заключён под влиянием обмана), об оспаривании отцовства и разделе имущества с учётом того, что вложение материнского капитала было сделано на основании ложных сведений.
Началась изматывающая процедура судебных заседаний, ходатайств, экспертиз. Марина ходила с Сергеем на все заседания для моральной поддержки. Видела Катю. Та преобразилась. Из «усталой молодой мамы» она превратилась в холодную, элегантно одетую женщину с каменным лицом. Её адвокат, поджарый и беспристрастный, сыпал статьями. Катя плакала в суде, говоря о «предательстве мужа», о своей «любви и доверии», которые он растоптал. Она показывала фотографии, где Сергей держит на руках Артёма — смотрите, какой заботливый отец, а теперь отрекается!
Судья, женщина средних лет, смотрела на всё это усталыми глазами. Она видела такие истории каждый день.
На одном из заседаний, когда адвокат Кати снова завёл песню о «семейном гнезде» и интересах ребёнка, Марина не выдержала. Шёпотом, но так, что слышали все в первых рядах, она сказала Сергею:
— Спроси её, прямо здесь. Пусть назовёт имя настоящего отца, если она такая честная.
Сергей, бледный, поднял руку.
— Уважаемый суд, я хочу задать вопрос моей… супруге.
Судья кивнула с некоторым удивлением.
— Екатерина, — голос Сергея дрогнул, но он продолжил. — Ты знала? С самого начала? Знаешь, кто его настоящий отец?
В зале повисла тишина. Все смотрели на Катю. Такая театральная пауза могла быть только в кино. Катя побледнела, её нижняя губа задрожала. Адвокат попытался возразить, что вопрос не уместен, но судья его остановила.
— Ответьте на вопрос, — сказала она сухо.
Катя опустила глаза.
— Я… я не обязана ничего говорить, — прошептала она. — Это не имеет значения.
— Имеет! — сорвался Сергей. — Имеет для меня! Я два года жизни отдал этому… этому обману! Я имею право знать!
— Вы имеете право только на ответ в рамках процесса, — строго заметила судья, но в её голосе прозвучала едва уловимая нота… усталого понимания. — Екатерина, факт сокрытия информации об истинном отцовстве, если он будет доказан, может повлиять на решение суда по иску о признании брака недействительным.
Катя подняла на Сергея глаза. И в них не было ни слёз, ни обиды. Только холодная, чистая ненависть.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Хорошо. Отец — Алексей Воронов. Мы встречались до тебя. Я думала, это всё серьёзно. А он, когда узнал о беременности, сделал ноги. Сказал, что не готов. А ты… ты был таким счастливым. Таким… удобным.
В зале пронёсся шёпот. Адвокат Орлова сделала пометку в блокноте. Сергей сидел, словно его ударили обухом по голове. Алексей Воронов… тот самой друг, на чьём дне рождения они познакомились. Ирония судьбы была горькой и абсолютно беспощадной.
***
Это признание стало переломным моментом. Судья, хотя и не могла основывать решение исключительно на нём, явно изменила отношение. Последующие заседания прошли в более сдержанном ключе. Адвокат Кати перешёл к обороне, настаивая теперь лишь на разделе имущества и алиментах (уже не на ребёнка Сергея, а просто как на нуждающуюся бывшую супругу, с которой остался малолетний ребёнок).
В конце концов, суд вынес соломоново решение.
1. Брак расторгнут.
2. Сергей лишён отцовских прав в отношении Артёма. Запись об отце аннулируется.
3. Квартира признаётся совместно нажитым имуществом, подлежащим разделу. Однако, поскольку средства материнского капитала были использованы обманным путём, доля, приобретённая на эти средства, не подлежит разделу поровну.
4. Квартира остаётся за Сергеем, как за основным заёмщиком и лицом, внёсшим первоначальный взнос. Он обязан выплатить Екатерине компенсацию в размере 1/6 от рыночной стоимости квартиры — символическую долю, оставшуюся ей после вычета маткапитала и его первоначальных вложений.
5. Алименты на ребёнка с Сергея не взыскиваются.
6. Сергей обязан компенсировать Екатерине половину стоимости ремонта, доказанного чеками.
Сергей остался с квартирой и ипотекой. Но без чужого ребёнка и лживой жены. Он должен был выплатить Кате около шестисот тысяч рублей компенсации. Деньги, которые ему предстояло где-то найти.
Они вышли из здания суда в промозглый осенний день. Катя, не глядя ни на кого, быстро села в такси и уехала. Её адвокат удалился, деловито разговаривая по телефону.
Сергей стоял на ступеньках, сжимая в руке решение суда. Дождь моросил мелкой изморосью.
— Ну что, — сказала Марина, закуривая. — Поздравляю, ты свободен и почти банкрот.
— Спасибо, — хрипло ответил он. — Без тебя я бы… я бы сдался. Согласился на всё.
— Знаю, — Марина выдохнула дым. — Поэтому я и с тобой. Иногда «не по-человечески» — это единственный способ остаться человеком. Пойдём, выпьем кофе, будущее обсудим. Деньги я тебе дам. Под расписку, конечно, с процентами.
Он посмотрел на неё, и в его глазах впервые за много месяцев появилось что-то, отдалённо напоминающее спокойствие.
— Ладно, — сказал Сергей. — Идём. Только давай не про будущее. Давай про то, как я буду выплачивать тебе эти проценты. Ты же дракон.
Марина улыбнулась, впервые за всю эту историю — по-настоящему.
— Самый что ни на есть. Привыкай. Теперь ты мой должник лет на пять. Так что никаких новых девиц, Сереж. Сначала рассчитайся со старыми долгами.
Они пошли по мокрому асфальту, к её машине, оставляя позади здание суда — каменный символ закончившейся битвы.
