Людмила Сергеевна проснулась в пять утра – привычка, оставшаяся с тех времён, когда маленький Тёма будил ни свет ни заря. До воскресного обеда оставалось много времени, но она уже начала хлопотать на кухне. Котлеты – Тёмины любимые, с чесночком. Пирог с яблоками – Максимка обожает. На столе выстроились банки с соленьями – огурчики, помидоры, всё как положено.
Готовить на семью – это правильно, привычно. А вот разговор предстоял непривычный. Многое она бы отдала, чтобы его не было.
Фотоальбом уже лежал на тумбочке в зале. Старый, в коричневом переплёте, с выцветшими фотографиями. Тридцать пять лет не открывала – с тех самых пор, как…
Звонок в дверь застал её за протиркой люстры.
«Бабушка!» – Максим влетел в квартиру, на ходу стаскивая ботинки. – «А мы вчера в парке были! С мамой!»
Она метнула быстрый взгляд на сына. Артём выглядел уставшим, но спокойным.
«Проходите, всё готово. Тёма, помоги накрыть на стол».
За обедом Максим без умолку болтал о вчерашней прогулке – про воздушный шар, про уток в пруду, про то, как мама купила ему мороженое. Людмила Сергеевна смотрела на внука и видела другого мальчика – светловолосого, серьёзного, так похожего на своего сына.
«Максим, поиграй пока в своей комнате», – она достала коробку с игрушками, которую держала специально для внука. – «Нам с папой нужно поговорить».
Когда за мальчиком закрылась дверь, она достала альбом.
«Мам, к чему это?» – Артём хмурился, глядя на потёртую обложку.
«К тому, что некоторые истории нужно рассказать», – она открыла первую страницу. – «Смотри – это я в твои годы. А это твой отец».
«Я помню эти фотографии».
«Не все», – она перевернула страницу. – «Этой ты точно не видел».
На выцветшем снимке молодая женщина стояла у окна в их старой квартире. Невеселая, осунувшаяся, в домашнем халате.
«Это я. В этот день я хотела уехать. В кармане у меня лежал билет до Ленинграда. А на антресолях лежала собранная сумка. Но ты заболел, температура была под сорок. Папа фотографировал – думал, я на себя в зеркало смотрю, а я думаю о том, что меня ты остановил от самой большой глупости в моей жизни. «.
«И что?»
«Смотри, — продолжила Людмила Сергеевна, — «Вот свекровь, твоя бабушка, в любимом синем платье – строгая, прямая спина, поджатые губы. «Люда, ты мать или кто?» – её голос до сих пор звенел в ушах. «Не реви, возьми себя в руки». А ведь тогда, с тобой, маленьким на руках, больше всего хотелось именно этого – реветь от усталости, от одиночества, от ощущения собственной никчемности.»
Она помолчала.
«А сейчас я сама стала такой же – поджатые губы, колкие замечания. «В кого ты превратилась, Анечка?» Понимаешь?»
Артем слушал, не перебивая и пытаясь представить, как бы сложилась его жизнь, если бы мать ушла?
«А почему ты осталась? »
«Ты заболел, температура под сорок. А я стояла у окна с билетом до Ленинграда в кармане халата и все думала – уйти нельзя и остаться невозможно.
Тогда рядом оказалась свекровь. Не та парадная, с фотографии, а другая – в стоптанных тапках, с наспех накинутым платком.
«Доченька», – только и сказала она, обнимая трясущуюся от рыданий мня. – «Я же вижу – тяжело тебе. Давай вместе справимся?»
Когда я думала про себя тогда и про Аню сейчас, у меня что-то надломилось внутри. То, что я вначале приняла за стержень, за правильность, за справедливый гнев – оказалось просто страхом. Страхом, что история повторяется, что внук.. — она замолчала. Вздохнула. — А я не увидела, не смогла помочь Ане, когда надо было. И ты не заметил, что она уже на пределе. Понимаешь? Если бы мы увидели, помогли, то и не было ее побега».
***
После того воскресного разговора с сыном что-то изменилось в Людмиле Сергеевне. Хоть она и злилась еще на Аню, но стала замечать детали, которые раньше пропускала. Как Максим перестал рисовать – а ведь раньше без конца что-то малевал для мамы. Как притих – больше не рассказывает взахлёб про садик. Как часами сидит у окна, особенно по вечерам.
В тот четверг она забирала внука из садика. У входа молодая мама обнимала дочку, целовала в макушку, спрашивала, как прошёл день. Максим остановился, глядя на них с такой тоской, что у Людмилы Сергеевны защемило сердце.
«Бабуль», – спросил он вечером, когда она укладывала его спать. – «А ты тоже когда-нибудь уходила от папы?»
«Что ты такое говоришь?»
«Ну, когда он маленький был. Вера из группы сказала, что все мамы иногда уходят».
Она села на край кровати, поправила одеяло: «Знаешь… я однажды почти ушла».
«Как мама?»
«Нет, не как мама. Я собрала сумку, купила билет… Но не смогла. Испугалась, что папа без меня заболеет или поранится. Он же такой неуклюжий был в детстве – вечно с велосипеда падал».
«А моя мама не испугалась?»
«Испугалась. Поэтому и вернулась».
«Правда?» – он приподнялся на подушке. – «Она правда вернулась?»
И тут Людмила Сергеевна поняла – она должна что-то сделать. Не ради Анны, не ради сына. Ради этого маленького мальчика, который каждый вечер ждёт маму у окна.
На следующий день она позвонила невестке.
«Приходи. Нам нужно поговорить».
Анна появилась через час – похудевшая, с потухшим взглядом. Села на краешек стула, как чужая.
«Помнишь когда ты только была невестой?» – Людмила Сергеевна расставляла чашки. – «Как мы тут с тобой пироги пекли? Ты всё боялась тесто передержать».
«Помню», – Анна провела рукой по клеёнке. – «Вы ещё говорили – главное в пироге не тесто, а начинка. Как в семье – главное не красивая картинка, а то, что внутри».
«А ты не послушала. Побежала за красивой картинкой».
«Я думала, там свобода. А оказалось – пустота».
Людмила Сергеевна достала из серванта старую фотографию – ту самую, где она у окна.
«Знаешь, что самое страшное в этом снимке? Не то, что я собиралась уехать. А то, что я до сих пор помню то чувство – когда кажется, что задыхаешься в своей жизни. Что где-то там, за поворотом, начнётся настоящее счастье».
«А оно где было? Настоящее?»
«Здесь», – она показала на другую фотографию, где маленький Артём кормил голубей в парке. – «В обычных днях, в простых заботах. Только понять это можно, когда чуть не потеряешь».
За окном просигналила машина. Анна вздрогнула – наверное, вспомнила, как сама уезжала два месяца назад.
«Людмила Сергеевна, я…»
«Подожди. Дослушай. Я ведь тогда не уехала – побоялась. И знаешь, что самое обидное? Что так и не узнала – справилась бы я со своими страхами или сбежала бы обратно через неделю. А ты – ты узнала. Нашла в себе силы признать ошибку и вернуться».
«Вы… вы меня простили?»
«Нет», – она покачала головой. – «Не простила. Пока. Но я вижу, как Максим тоскует. Как Тёма мучается – злится на тебя и скучает одновременно. И думаю – может, иногда нужно отпустить свою обиду? Ради тех, кого любишь?»
В прихожей зазвенел звонок. На пороге стоял Артём – непривычно растерянный, с букетом цветов.
«Мам, я тут подумал… помнишь тот разговор? Про то, как ты чуть не уехала?»
«Помню».
«Знаешь, я всю неделю об этом думал. О тебе, об Анне, о том, как иногда человеку нужно заблудиться, чтобы найти дорогу домой…»
Он осёкся, увидев бывшую жену за кухонным столом. Анна встала, прижимая к груди руки – совсем как та молодая женщина на старой фотографии.
«Я, наверное, пойду…»
«Нет», – Людмила Сергеевна забрала у сына цветы. – «Вам давно пора поговорить. По-настоящему».
Она вышла, прикрыв за собой дверь. В кухне повисла тишина – та особенная тишина, которая бывает перед самыми важными словами.
«Тёма», – донёсся голос Анны. – «Я тут поняла одну вещь. Нельзя убежать от себя. Можно только вернуться – и начать всё сначала».
***
В следующее воскресенье Людмила Сергеевна собрала всех на обед. Накрыла стол в большой комнате – как раньше, когда семья была вместе. Достала парадный сервиз, испекла пирог с яблоками.
Анна пришла первой – неуверенно переступила порог, будто чужая.
«Проходи, помоги мне с салатом», – Людмила Сергеевна протянула ей фартук. – «Помнишь, как раньше вместе готовили?»
Артём с Максимом появились через полчаса. Артем замер в дверях, увидев Аню у разделочной доски, но промолчал.
«Мама!» – Максим бросился к Анне. – «А я новую машинку принёс! Хочешь посмотреть?»
За столом сначала было неловко. Артём отводил глаза, Анна крошила хлеб, не поднимая головы. Только Максим щебетал без умолку, не замечая напряжения.
«А помните», – вдруг сказала Людмила Сергеевна, – «как мы на дачу ездили? Тёма тогда такой же маленький был, как Максим сейчас. Всё время с отцом в машинки играл…»
«А я почему-то помню запах сирени», – тихо отозвалась Анна. – «Там куст под окном рос».
«До сих пор растёт», – Артём поднял глаза. – «Я весной подрезал немного, он совсем одичал».
«Знаете что?» – Людмила Сергеевна встала. – «Пойду чай поставлю. А вы пока… поговорите».
На кухне она достала старый фотоальбом. Вот они с мужем – молодые, счастливые. Вот маленький Артём. Вот тот самый снимок с сумкой у окна…
Из комнаты донёсся смех Максима, потом тихий голос Анны, что-то ответил Артём. Людмила Сергеевна улыбнулась. Тридцать пять лет назад она не уехала, испугавшись неизвестности. Анна уехала – и вернулась, поняв, что дом там, где твоё сердце.
«Бабушка!» – в кухню влетел Максим. – «А папа говорит, что мы можем поехать на дачу все вместе! Ты тоже поедешь?»
«Конечно, милый».
В дверях появился Артём, за ним – Анна. Уже не такие напряжённые, уже способные смотреть друг на друга без боли.
«Спасибо, мам», – сын обнял её. – «За всё».
«За что? Я просто помню, как тяжело быть молодой матерью. И как важно иногда просто дать человеку шанс вернуться домой».
Вечером, проводив всех, Людмила Сергеевна достала ту старую фотографию у окна. Сложила пополам, спрятала в ящик – больше она не нужна. Теперь у них будут новые снимки – с дачи, с прогулок, с воскресных обедов.
Потому что некоторые дороги обязательно приводят домой – даже если сначала уводят далеко в сторону.
