Воскресное утро началось как обычно – с запаха кофе и звона посуды на кухне. Андрей сидел за столом, машинально листая новостную ленту в телефоне. На плите шкворчала яичница, тостер выплюнул два аккуратно поджаренных ломтика хлеба. Люба достала из холодильника джем и поставила на стол – земляничный, его любимый. Двадцать лет совместных завтраков научили их двигаться по кухне, не мешая друг другу.
За окном капала капель – весна в этом году выдалась ранняя, но промозглая. На подоконнике цвела герань, которую Люба всю зиму выхаживала, подкармливая какими-то специальными удобрениями. На стене тикали часы – подарок сына на прошлое Восьмое марта, он купил их в каком-то винтажном магазине.
«Представляешь», – вдруг сказала Люба, разливая кофе по чашкам, – «Не знаю, говорить тебе или нет… Вчера Витя звонил, просил помочь кроссовки выбрать».
Андрей поднял глаза от телефона. Витя – это Виктор Самойлов, их старый знакомый. Раньше часто собирались у него на даче – компанией человек в десять, жарили шашлыки, пели под гитару. Потом он женился, переехал в другой район, и общение как-то само собой сошло на нет. А месяц назад объявился снова – уже разведённый, осунувшийся, но с той же привычкой заразительно смеяться над собственными шутками.
«С каких пор ты стала экспертом по кроссовкам?» – Андрей старался, чтобы вопрос прозвучал небрежно, но внутри что-то неприятно кольнуло.
«Да он просто спросил, не схожу ли с ним в спортивный – говорит, один теряется среди этого разнообразия», – Люба поставила перед ним тарелку с яичницей. Желток был идеально жидким – как он любит.
Андрей намазал тост джемом, откусил, прожевал. В последнее время Витя часто звонил Любе – вроде как поговорить, поделиться переживаниями. Она объясняла это просто: человеку плохо, ему нужна поддержка. Кому ещё поплакаться в жилетку разведённому мужику, как не старой знакомой?
«По-моему», – осторожно начал Андрей, – «это не совсем про кроссовки».
«В смысле?» – Люба замерла с чашкой кофе в руке.
«Ну, знаешь…» – он попытался подобрать слова. – «Мне кажется, он к тебе неровно дышит».
«Что?!» – чашка звякнула о блюдце громче обычного. – «Ты опять начинаешь?»
«Что значит – опять?» – Андрей почувствовал, как внутри поднимается глухое раздражение. – «Я просто говорю, что вижу».
«Ты всегда что-то видишь!» – Люба резко встала из-за стола. – «То тебе кажется, что мой завуч на меня странно смотрит, то студент слишком часто после пары задерживается. Теперь вот Витя. Может, проблема не в них, а в тебе?»
Андрей смотрел, как она нервно ходит по кухне, и вспоминал, как месяц назад впервые заметил эти изменения. Люба стала чаще проверять телефон, задерживаться в колледже после занятий – «нужно проверить контрольные». А позавчера он случайно услышал, как она смеялась в телефон – тем особенным смехом, который обычно приберегала для него.
«Люб», – он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. – «Давай просто поговорим. Если ты чего-то не замечаешь…»
«Ах, я чего-то не замечаю?!» – она развернулась к нему. – «Зато ты у нас всё замечаешь! Двадцать лет кровь мне пьёшь своей ревностью!»
«При чём здесь…» – начал было он, но она перебила:
«Вот именно поэтому я даже говорить с тобой не хочу! Вечно ты всё испортишь!»
Он смотрел на её покрасневшее лицо и пытался понять – как они оказались здесь? Ещё пять минут назад был обычный воскресный завтрак, с кофе и яичницей, с привычным уютом и земляничным джемом. А теперь что?
За окном капала капель, на плите остывала недоеденная яичница, в чашках темнел нетронутый кофе. Старые часы на стене неумолимо отсчитывали секунды этого бесконечного воскресного утра.
Следующая неделя тянулась бесконечно. На заводе начались проблемы с поставками комплектующих, начальство требовало «что-нибудь придумать», а Андрей сидел над чертежами и не мог сосредоточиться. Перед глазами стояла сцена воскресного завтрака – как на стоп-кадре.
В обед он зашёл в «Пятёрочку» за сигаретами – хотя бросил курить ещё пять лет назад. Продавщица протянула пачку «Честерфилда», и он вдруг вспомнил, как они с Витей стреляли друг у друга сигареты на той самой даче. Как Люба качала головой и говорила: «Мальчики, ну сколько можно?» А они ржали и обещали бросить – вот прямо с понедельника.
Он вышел из магазина, повертел пачку в руках и сунул в карман куртки. Накрапывал мелкий дождь, на газонах пробивалась первая трава. Возле подъезда соседка выгуливала своего французского бульдога в желтом дождевике. «Так и живём», – подумал Андрей, глядя на пса в модном наряде, – «то ли собаки с ума сходят, то ли люди».
Дома было тихо. На столе записка: «У меня педсовет, буду поздно». Почерк у Любы за двадцать лет не изменился – всё такой же аккуратный, учительский. Раньше она оставляла в таких записках смайлики или «целую». Теперь – только голые факты.
Андрей механически разогрел себе замороженные пельмени, сел за кухонный стол. Вспомнил, как в первые годы брака они с Любой часто готовили вместе – она командовала, он резал овощи и подавал специи. Теперь каждый ел, когда придётся.
Телефон тренькнул – сообщение от сына: «Пап, не занимай завтра вечером дрель – нам с Катей карниз вешать». Андрей усмехнулся – пацан только съехал от родителей, а уже обживается. Вот и правильно, молодым надо отдельно. Хотя без его топота по утрам квартира казалась непривычно пустой.
В девять вечера хлопнула входная дверь – Люба вернулась. Прошла на кухню, поставила чайник.
«Как педсовет?» – спросил Андрей. «Нормально», – она достала из холодильника контейнер с творогом. – «Опять заставляют рабочие программы переделывать».
«А я тут вспомнил…» – начал он.
«Если ты про воскресенье», – перебила она, – «то я не хочу это обсуждать». «Почему?» «Потому что ты всё равно всё исказишь. Как всегда».
Он смотрел, как она намазывает творог на хлеб – точными, экономными движениями. Когда-то она так же кормила их сына, приговаривая «за маму, за папу». Теперь между ними словно выросла стеклянная стена – всё видно, но не дотянуться.
«Люб», – он попробовал ещё раз, – «давай просто поговорим. Без обвинений».
«А ты можешь без обвинений?» – она даже не повернулась. – «Двадцать лет живём, а ты всё не научился доверять».
«При чём здесь доверие? Я же вижу, что происходит».
«Что происходит?» – она наконец посмотрела на него. – «То, что я помогаю другу в сложной ситуации?»
«Другу, который внезапно не может сам себе кроссовки купить?»
«Вот!» – она стукнула ложкой по столу. – «Вот опять! Ты даже слушать не хочешь! Сразу придумываешь какие-то истории!»
Андрей почувствовал, как внутри поднимается глухая злость. Он что, правда должен делать вид, что не замечает этих звонков? Этих «педсоветов»? Этого особенного смеха в телефон?
«Знаешь», – сказал он наконец, – «я ведь помню, как ты реагировала, когда Витька только появился в нашей компании. Как смотрела на него, когда он играл на гитаре. Как…»
«Господи!» – она всплеснула руками. – «Это было десять лет назад! Ты ещё школьные дневники мои проверь!»
«А что изменилось?»
«Всё изменилось! Я изменилась! Только ты застрял в своих фантазиях!»
Она вышла из кухни, громко хлопнув дверью. Андрей остался сидеть за столом, глядя на недоеденный бутерброд с творогом. За окном мигала вывеска круглосуточного магазина, в кармане куртки лежала нетронутая пачка сигарет, а в голове крутилось: «Может, она права? Может, это я себе что-то придумал?»
Из комнаты донеслось пиликанье телефона – звук входящего сообщения. Люба что-то быстро печатала в ответ – он слышал характерное постукивание по экрану. Потом тихий смешок.
Андрей встал, подошел к окну. В желтом свете фонаря кружилась весенняя морось. На карнизе примостился голубь – нахохлившийся, мокрый, но упрямый. «Вот так и я», – подумал Андрей, – «сижу тут и делаю вид, что всё в порядке».
В субботу Андрей проснулся раньше обычного. За окном едва брезжил рассвет, на кухне тихо гудел холодильник. Люба ещё спала – он слышал её ровное дыхание из спальни. Вчера она вернулась затемно, сказала только: «Устала, давай завтра поговорим», и ушла в душ.
Он включил чайник, достал чашку – старую, которую все забывали выбросить. Эта чашка помнила ещё их первую квартиру, съёмную, с продавленным диваном и вечно текущим краном. Тогда они смеялись над бытовыми проблемами, всё казалось временным, не стоящим внимания.
В кармане куртки, висящей в прихожей, все ещё лежала нетронутая пачка сигарет. Андрей вышел на балкон, закурил впервые за пять лет. Дым показался противным, но он упрямо затягивался, глядя на просыпающийся двор. У подъезда мужик в спортивном костюме выгуливал собаку, дворничиха сметала прошлогодние листья, которые всю зиму пролежали под снегом.
Телефон на кухонном столе завибрировал – сообщение от сына: «Пап, ты как? У вас там всё нормально? Что-то мама странная в последнее время».
Андрей смотрел на экран, пока буквы не начали расплываться. Значит, она уже и сыну нажаловалась. И его девушке. И наверняка подругам. И, конечно, Вите – он же теперь главный специалист по семейным проблемам.
Он открыл мессенджер, начал печатать ответ. Стёр. Начал снова. В голове крутилось: «А может, и правда – с катушек слетел?»
Из спальни послышался звук будильника, потом шаги. Люба прошла на кухню, включила кофеварку. Посмотрела на окурок в пепельнице, покачала головой:
«Опять начал?»
«А ты опять будешь читать мне лекцию о вреде курения?»
«Нет, Андрей. Я больше ничего не буду тебе говорить».
Она налила себе кофе и ушла в комнату. Через минуту оттуда донеслось:
«Алло, Тань! Да, представляешь…» – и дальше уже тише, но он и так знал, что она снова жалуется своей подруге с работы.
Андрей вышел из дома, не зная, куда идти. Ноги сами принесли его в сквер, где они с Любой когда-то гуляли с маленьким сыном. Качели всё так же скрипели на ветру, только теперь на них качались чужие дети. На той же скамейке сидели чужие родители, так же обсуждали свои проблемы.
Он достал телефон, открыл браузер. «Психологическая помощь», – набрал в поиске. Система услужливо подкинула десятки объявлений: «Семейный психолог», «Кризис в отношениях», «Индивидуальные консультации». Цены кусались – месячная консультация стоила как половина его зарплаты.
«А толку?» – подумал он. – «Скажут, что это я виноват. Что нужно доверять. Что нельзя душить партнёра подозрениями».
В голове против воли рисовалась картина: как это будет – их поход за кроссовками. Как они встретятся в торговом центре, как он будет шутить, а она – смеяться. Как он «случайно» коснётся её руки, протягивая коробку с очередной парой, а она сделает вид, что не заметила. А потом она вернётся домой и скажет: «Ты опять всё неправильно понял!»
Телефон снова завибрировал – сообщение в рабочем чате:
«Андрей Николаевич, где чертежи? Завтра срочно нужны на совещании!» Он начал печатать ответ, но перед глазами плыло. Какие к чёрту чертежи, когда вся жизнь идёт наперекосяк?
Домой он вернулся к обеду. В квартире пахло жареным мясом – Люба готовила свои фирменные котлеты. Раньше это означало примирение. Теперь он не был уверен, что это вообще что-то означает.
«Я всё думаю», – сказал он, стоя в дверях кухни.
«О чём?»
«Почему у нас любой разговор сводится к тому, что я неправ?»
«Потому что ты параноик», – она даже не обернулась от плиты. – «Тебе надо к психологу».
«А тебе, значит, не надо?»
«Мне? С чего вдруг?»
«С того, что ты флиртуешь с чужим мужиком, а потом выставляешь меня психом!»
«Вот!» – она наконец повернулась. – «Вот об этом я и говорю! Ты всегда всё искажаешь! Всегда придумываешь то, чего нет!»
Андрей смотрел на её раскрасневшееся от плиты лицо, на руки в мучной пыли, на фартук с веселыми матрешками – подарок от студентов на прошлый Новый год. Всё такое знакомое, родное. И такое чужое одновременно.
«Знаешь», – сказал он тихо, – «я ведь помню, как ты защищала меня, когда мать говорила, что я неудачник. Как поддерживала, когда с работы уволили. Как верила в меня. А теперь…»
«А теперь ты себя накручиваешь», – отрезала она. – «И портишь жизнь и мне, и себе».
В кармане завибрировал телефон – наверное, снова с работы. Или сын пишет. Или кто-то ещё хочет сказать ему, что он неправ. Что нужно верить. Что нужно доверять.
А он смотрел на жену и понимал: что бы он ни сказал, что бы ни сделал – виноватым всё равно окажется он. Потому что он «параноик». Потому что он «всё неправильно понимает». Потому что…
Вечером Андрей сидел в их маленькой спальне, разбирая старый ящик письменного стола. Сам не знал, зачем начал – просто руки потянулись что-то делать. Среди чеков и старых квитанций попадались странные вещи: билет в кино на «Титаник» (это они с Любой на первое свидание ходили), какие-то записки с забытым смыслом, фотография с дачи – та самая компания, все молодые, загорелые, и Витька с гитарой в центре.
На дне ящика лежал старый блокнот в потёртой обложке. Андрей открыл его, пролистал – записи десятилетней давности, ещё с завода. Тогда у них с Любой был первый серьёзный кризис. Он тогда записывал свои мысли, пытался разобраться. На последней исписанной странице два варианта решения: «1. Признать свою неправоту и попытаться исправиться. 2. Замолчать и терпеть».
«Ничего не меняется», – подумал он. – «Всё те же варианты. Всё те же грабли».
В соседней комнате Люба разговаривала по телефону – судя по голосу, с коллегой из колледжа. Что-то про новую рабочую программу, про какие-то методички. Обычный разговор, обычный вечер. Только вот в голосе появились новые нотки – какая-то звонкость, которой не было раньше.
Он достал телефон, открыл браузер. В строке поиска история: «признаки эмоционального насилия», «газлайтинг что это», «как понять что отношения токсичные». Вчера ночью, когда не спалось, начитался всякого. И теперь крутил в голове: может, он правда больной? Может, это всё его фантазии? А может…
На экране высветилось сообщение от сына: «Пап, мы с Катей собираемся на шашлыки в следующие выходные. Приезжайте с мамой, а?» Андрей посмотрел на дату – через неделю. Интересно, а Люба уже будет «выбирать кроссовки» или ещё нет?
За окном стемнело. Люба заглянула в комнату: «Ты чего тут сидишь в темноте?» «Да вот, разбираю старьё», – он махнул рукой в сторону ящика. «А, нашёл чем заняться», – в её голосе появилась знакомая учительская нотка. – «Лучше бы с документами на машину разобрался, техосмотр скоро».
Он кивнул. Она постояла ещё секунду в дверях и ушла. А он вдруг вспомнил, как в первые годы брака она садилась рядом с ним на диван, клала голову на плечо и молчала – просто так, без причины. Когда это кончилось? И почему?
На столе завибрировал её телефон – новое сообщение. Люба быстро вернулась, схватила трубку, унесла с собой. «Наверное, снова Витя», – подумал Андрей. И тут же одёрнул себя: «Вот опять. Опять начинаю».
Он достал из кармана куртки пачку сигарет, вышел на балкон. В соседнем доме горели окна – там тоже жили чьи-то жизни, разворачивались чьи-то драмы. Интересно, они тоже вот так сидят по вечерам и думают – что делать? как быть? чья это вина?
С улицы доносился шум машин, где-то играла музыка. Весна в этом году выдалась странная – то солнце, то дождь, то снова холод. Как их отношения – никак не определится, что это: оттепель или заморозки.
В кухне звякнула посуда – Люба готовила ужин. По старой привычке на двоих, хотя в последнее время они всё чаще ели порознь. Он – рано утром перед работой, она – поздно вечером после своих «педсоветов».
Андрей вернулся в комнату, сел за стол. Достал чистый лист бумаги – такой же, как десять лет назад, когда писал в блокноте варианты решения. Жизнь сделала круг и вернулась в ту же точку.
Дверь приоткрылась:
«Будешь ужинать?»
«Попозже».
«Как хочешь», – она помолчала. – «Знаешь, я в среду с Витей встречаюсь. Насчёт кроссовок».
Он поднял глаза. Она стояла в дверях – в домашнем халате, с полотенцем на плече. Такая знакомая. Такая чужая.
«Ясно», – сказал он.
«Только давай без этих твоих…»
«Без чего?»
«Ты знаешь».
Он знал. Знал, что если скажет хоть слово – снова окажется виноватым. Если промолчит – тоже будет виноват. Замкнутый круг, где любой его шаг – заведомо неверный.
Дождь за окном усилился. На балконе ветер трепал забытую пачку сигарет. В коридоре тикали часы – размеренно, спокойно, равнодушно. Время шло вперёд, а они застряли здесь – в этом вечере, в этом разговоре, в этом тупике.
Люба ушла на кухню. Андрей посмотрел на чистый лист бумаги перед собой. Когда-то здесь должны были появиться варианты решения. Теперь он знал: дело уже не в кроссовках. И даже не в Вите.
Дело в том, что иногда самое страшное – это не крики и скандалы, а вот такая тихая, незаметная смерть отношений. Когда вроде всё как всегда, но внутри уже что-то сломалось. И никакой психолог это не склеит.
