— Мам, я поступила, — щебетала в трубку Нина. — Представляешь? Поступила!
Мама на том конце провода охнула и неразборчиво что-то пробормотала, а потом сказала:
— Неужто?
— Ага!
— И что теперь? Как? Там останешься?
Нина счастливо засмеялась.
— Мам, ну конечно! А как ты думала? Из поселка буду каждый день ездить? Мне уже и общагу дали, сегодня буду въезжать.
Мама не ответила. Нина всеми нервами ощущала, как не нравится ей это все: и поступление дочери в вуз, и заселение в студенческое общежитие, о котором она рассказывала еще несколько дней назад. Просто мама была жутко консервативной, и все новое ей не просто не нравилось — пугало. В ее представлении, все вокруг должно было идти своим чередом, плыть по течению, и она не понимала, зачем Нине вдруг понадобилось это высшее образование. Для чего? Коровам хвосты крутить?
Впервые услыхав от нее этот вопрос, Нина от души расхохоталась.
— Мам, ну ты чего? Правда думаешь, что я получу вышку и сюда вернусь?
— А что ты будешь делать? — округлила глаза мама.
— Ну как что. Найду работу, устроюсь, буду деньги зарабатывать.
Мама задумалась на минуту, потом неуверенно, но все же одобрительно кивнула.
— Деньги зарабатывать — оно завсегда хорошо. Но… А замуж когда? Детки?
Нина нахмурилась. Об этом она не думала. Пока не думала. И на вопрос отвечать не хотела. Мама это поняла без слов — и больше не спрашивала. Иногда, правда, вдруг смахивала слезу и с тяжелым вздохом говорила что-то об отце и о том, как, наверное, тот хотел бы поняньчить внуков.
— От единственной-то дочери! Он-то тебя любил, уж как любил.
И снова смахивала слезу. Нина подобные разговоры не любила — вообще не любила вспоминать о покойном отце, потому что не только он ее сильно любил, но и она его. И с потерей не смирилась, наверное, до сих пор, даже спустя пять лет. Слишком уж тяжелой и неожиданной, а оттого особенно страшной она оказалась, осталась на сердце вечно кровоточащей раной.
— Мам, давай не будем, — просила она, и мать умолкала.
Нине казалось, что если не вспоминать, если затолкать чувства в самые глубины души, то станет легче — и не подозревала, что действовать нужно с точностью до наоборот.
* * *
С Димой Нина познакомилась на втором курсе. Сперва не обращала на него внимания — ну парень и парень, ну смотрит на нее, да пусть смотрит. А потом вдруг заметила, какие глубокие, серьезные у него глаза… и закрутилось-завертелось, будто ее какой-то водоворот утянул. Внутри поселилось незнакомое доселе, золотисто-солнечное, теплое чувство, напоминавшее пушистый комочек — точно маленький, ласковый котенок.
— Я тебя сразу заметил, — говорил Дима. — Никогда не видел такой прекрасной девушки, как ты!
— Вот прямо никогда не видел? — кокетничала Нина. — Прямо вот я — самая прекрасная в мире?
— Самая-самая. Ты настолько прекрасная, что не описать словами.
Нинина душа таяла от его комплиментов. Никогда прежде ей не говорили таких слов, никто не смотрел на нее так, как Дима — с таким восхищением и любовью. И она верила, от всего сердца верила, что он и правда ее любит, да и сама тонула в этом новом, нежном чувстве. Хотелось кричать о нем на весь мир, петь о нем, писать о нем. Наслаждаться и жить им.
— Нинка влюбилась, — по-доброму поддевала ее подруга и однокурсница Юля. — В Димку!
— Ну да, влюбилась, — смеялась Нина и, точно кошка, щурила глаза. Ей нравилось говорить об этом вслух, давать определение, имя этому нежному чувству. Нравилось ощущение слова на языке, она даже будто чувствовала его вкус, его округлость; оно скатывалось вниз маленьким гладким шариком: «лю-бовь! лю-бовь!»
И сердце, казалось, стучало в такт. И душа пела и парила, прямо как описывают в книжках, которые читала перед сном Юлька. Как она их называла?.. Тротуарные романы, что ли…
— Бульварные! — вспомнила Нина и захихикала. — Бульварные романы.
— А еще мыльные, — кивнула Юля и тоже засмеялась. — Когда свадьба?
Нина с загадочным видом пожала плечами, всем своим видом как бы говоря, что свадьба точно будет, но когда — она не скажет. Юля понимающе кивнула и погрозила пальцем:
— Но за неделю до я должна знать, смотри у меня! Я, как лучшая подруга, хочу хорошо подготовиться.
* * *
Через год Дима предложил Нине познакомиться с его родителями. Нина, которая все это время буквально грезила и бредила белым платьем с фатой, неожиданно для себя испугалась: как это познакомиться с родителями? У них что, все вот так серьезно, чтобы с ними знакомиться?
— Ну конечно! — Дима чмокнул ее в нос. — А ты как думала? Что у нас просто интрижка?
Нина изумленно уставилась на него, не зная, что ответить. А что она думала? Нет, их отношения она всегда считала не просто серьезными, а очень серьезными. И обиделась бы, скажи кто-то, что это просто студенческий роман. Но знакомство с родителями… У Димы, наверное, они очень строгие. Что будет, когда они увидят простую деревенскую девчонку?
— Они о тебе уже наслышаны, — успокаивал Дима. — И поверь, я про тебя только хорошее говорил. И они уже любят тебя, ведь они видят, как я с тобой счастлив! Они не будут против нас.
Нина верила — потому что очень хотелось верить.
На знакомство она собиралась как на первое свидание. Перебрала по кругу несколько нарядов и каждым осталась недовольна, четыре раза укладывала непослушные локоны в разные прически и распускала, два раза наносила макияж, а потом вдруг решила, что лучше будет совсем без него. Юля молча наблюдала, как она мечется по маленькой комнатке, где они жили вдвоем. Помощь не предлагала — знала характер подруги и понимала, что та только разозлится.
В конце концов Нина сдалась и рухнула на кровать. Та жалобно скрипнула под ее весом.
— Что мне делать? — прохныкала обреченно.
Юля спокойно улыбнулась и встала.
— Ну, для начала мы сходим в парикмахерскую…
* * *
Димины родители встретили невесту прохладно. Мама, Василиса Александровна, скользнула деланно безразличным взглядом и пригласила присесть, отец так и вовсе даже головы от телефона не поднял, будто там было что-то гораздо важнее жизни родного сына. Нина осторожно умостилась на краешке стула и сложила руки на коленях.
— Скромница-красавица? — с усмешкой спросила Василиса Александровна. — Тихий омут?
— Какой тихий омут? — не поняла Нина.
— Не обращай внимания, — быстро сказал Дима и выразительно глянул на мать.
Та спокойно выдержала его взгляд. Заварила чай, поставила на накрытый белой скатертью стол вазочку с печеньем и большой фарфоровый чайник. Поинтересовалась:
— Значит, вы, Нина, будете сценаристом?
— Да. Мне всегда нравилось писать и создавать истории, и…
— Я смею надеяться, что истории вы создаете только на бумаге, — прервала ее Василиса Александровна. — Но не в жизни.
Нина снова растерянно уставилась на нее.
— Я вас не понимаю.
— Чего и следовало ожидать.
— Мам!
На минуту в кухне повисла тишина, только поздний март дышал в приоткрытое окно легким ветерком. Нина чувствовала себя крайне неловко; ей хотелось встать и как-нибудь незаметно ускользнуть из этой квартиры, где жили родители человека, которого она так сильно любила. Их неприязнь ощущалась прямо в воздухе. Они не хотели ее тут видеть — и никогда не захотят.
Василиса Александровна всем видом показывала, что Нина им не ровня. Практически открыто об этом говорила:
— Вы выросли в деревне, я правильно осведомлена? — расспрашивала она. — А родственники ваши? Кто они?
Нина перечисляла: дядя — инженер на заводе, старший брат — водитель самосвала.
— В Якутии работает, — с гордостью говорила она. — Очень хорошо зарабатывает. А жена его, Алена, библиотекарша.
— Библиотекарша! — фыркнула Василиса Александровна и надменно засмеялась. — К вашему сведению, Нина, такого слова нет. Есть слово «библиотекарь».
— Как нет? Есть!
— Ваша простота… м… поражает. Вы никогда не пробовали расширить кругозор?
Когда вернулись от родителей, Диме пришлось целый час убеждать Нину, что его мама ее не ненавидит, что у нее просто такой характер.
— Такой вот, да, — улыбался и гладил ее по волосам. — Скверный, противный. Но потом, когда она поймет, какая ты чудесная, она смягчится, вот увидишь. Она вообще-то прекрасная женщина.
— Хочется верить, — тихо вздохнула Нина.
* * *
А через несколько месяцев она показывала Диме тест на беременность с двумя полосками. Тот смотрел на него удивленно, но без интереса — как на неожиданный неприятный сюрприз. Нина пыталась заглянуть ему в глаза, чтобы увидеть там радость, но не видела ничего. Только пугающую пустоту и равнодушие.
— Ты уверена, что от меня? — внезапно спросил Дима. — Все-таки у нас с тобой…
— Уверена! Что за вопросы, Дим? У меня, кроме тебя, никого нет.
Дима пожал плечами.
— Откуда мне знать, кто у тебя есть. Мама мне говорила, что видела тебя с каким-то парнем неделю назад…
— Неделю… Дим, максимум, с кем я могла встречаться — это с Глебом, мы к курсовой вместе готовимся. У него девушка есть!
— А мама говорила, что вы очень мило обнимались.
— Ах, ну раз мама говорила… Что она еще тебе про меня говорила, Дим? Что я тебе не пара, да? Что я «из деревни», а ты хороший городской мальчик? Что я… не знаю, что я с тобой из-за квартиры какой-нибудь?
Он вдруг вскинулся.
— Почему ты сказала про квартиру?
Нина растерянно замолчала. Дима смотрел холодно. Внутри медленно зарождалось неприятное, липкое чувство — то ли отвращения, то ли гнева. Или и того, и другого. Как он смеет говорить ей такие слова? Только вчера же клялся, что любит, а сегодня?.. Сегодня смотрит с таким отвращением… Снимает очки, трет линзы…
— Знаешь, мама действительно меня о многом предупреждала. Например, что ты можешь подстроить беременность. Чтобы закрепиться в городе, чтобы было где жить… Ты же мне сама говорила, что это тебе важно. А тут так удачно эта беременность…
— Дима, да что ты несешь… — дрожащим голосом прошептала она и потянулась к нему. — Я просто тебя люблю, а беременность — это, знаешь, естественно, когда парень и девушка…
Он поморщился — брезгливо, как будто увидел противное насекомое, отдернулся от нее, скривив губы.
— Не корчи тут бульварных романов, Нин. Может, тебе денег дать?
Нина замерла. Ее душу словно обдало холодом от догадки, что конкретно он хочет ей предложить. Интуитивно положила ладонь на живот, чуть сжала пальцы, будто защищая.
— Ты что… ты хочешь, чтобы я… — и выкрикнула истерично: — Нет! Никогда! Как ты можешь предлагать такое! Ты! Ты говорил, что любишь меня!
— Я лгал, — холодно обронил Дима и снова поморщился: — Нина, хватит. Ты убого выглядишь. Я не хочу, чтобы наше расставание проходило на такой ноте.
— Расставание? Мы расстаемся?
Гнев внутри улегся, и вместо него пришло какое-то отчаянное, тупое равнодушие. Нина не понимала, что с ней творится. А где-то в самой глубине сердца потихоньку зарождалась боль — огромная, саднящая, которая будет разъедать ржавчиной ее душу еще несколько лет.
* * *
— Да уж… — мрачно протянула Юля, когда Нина ей все рассказала, и кивком указала на живот: — Будешь оставлять?
— Конечно. А есть другие варианты?
— Есть один, Нин. Ты же понимаешь.
— Этот — неприемлем.
Они помолчали. Юля тяжело вздохнула, подошла к подруге и обняла за узкие плечи.
— Сочувствую… Какой-то тротуарный у вас роман получился… Нелепый. Без хэппи-энда.
— Как у всех, — ответила Нина. — Как у всех.
* * *
А мама, узнав новость, почему-то обрадовалась. Защебетала:
— Ничего, доченька! Приезжай домой. Сами родим, сами вырастим. Зачем нам эти городские? Ты приезжай главное. Все у нас будет хорошо.
Нина с улыбкой слушала такой родной, такой любимый голос, с трудом сдерживая горячие слезы. Конечно, все будет хорошо! Они справятся. Разве может быть по-другому?
Жаль только, что учебу придется бросить. Но это на время — Нина была уверена, что обязательно вернется к ней в будущем.
* * *
В день, когда Оле исполнялось четыре года, вдруг позвонила Василиса Александровна. Сперва Нина не хотела брать трубку — она не отвечала на вызовы с неизвестных номеров. Потом, поколебавшись, все-таки взяла — интуиция подсказала, что это кто-то знакомый.
— Нина, это вы? — осторожно спросил смутно знакомый голос.
— Да, я. Кто это?
— Василиса Александровна. Мать Димы.
Сердце подскочило, сделало кувырок. К щекам прихлынула кровь.
— Что вам нужно? — сердито спросила Нина. — Зачем звоните?
Василиса Александровна молчала, будто не решаясь заговорить.
— Ну? Что хотели-то?
— Позволишь увидеться с внучкой?
Наверное, такого вопроса Нина ожидала меньше всего.
— Зачем? Она вам четыре года была не нужна. Сейчас для чего понадобилась? И вообще, откуда вы узнали о ней?
— Через общих знакомых, — уклончиво ответила Василиса Александровна. — Какая разница? Нина, девочке же нужны бабушка с дедушкой. Разве ты лишишь ребенка общения с нами?
— Да что случилось-то? Столько времени от вас ни слуху, ни духу, и тут… Дима хочет увидеть дочь, да? А сам позвонить трусит? Жалеет, что бросил ее, да?
Василиса Александровна снова не ответила. Сердце похолодело, потом его опять обдало раскаленной волной и снова — холодом. Мама Нины тем временем резала праздничный торт на маленькие кусочки, раскладывала по тарелкам, улыбалась, ласково разговаривала с внучкой. Оля тоже смеялась, натягивая на голову пестрый колпак на резинке.
— Нина, Димы больше нет, — наконец ответила Василиса Александровна глухим, надтреснутым голосом. Повторила, будто не поверив самой себе: — Димы больше нет.
— Как это?..
— Вот так. Случайность. Уже год, как он… — голос снова дрогнул. — Твоя дочь — единственное, что осталось.
Нина молча, невидящим взглядом смотрела в стену. Пошевелила стиснутыми на телефоне пальцами, чтобы размять их. Сочувствие мешалось с обидой. И еще — с простым, холодным осознанием…
— Василиса Александровна, давайте начистоту. Мне очень больно слышать про Диму. Я искренне его любила. Но давайте честно: вам Оля не нужна. Вы сейчас в горе, и я сочувствую. Но не позволю своим ребенком закрывать чужие душевные раны. Она живой человек, а не зверушка, которую берут, чтоб одиноко не было.
— Нина, не надо…
— А что «не надо»? Я не права? Вы хотите ее увидеть, потому что она от Димы. А про ее чувства вы подумали? Простите, но… Нет. Я не хочу, чтобы она с вами виделась. Ее отец нас бросил. Его выбор, его дорога. На этом все. Я… Я вам могу фото прислать. Это все. Простите.
Она решительно нажала на кнопку отключения и спрятала смартфон в карман. Нет, не стоит разговаривать с ней. Не стоит. Какой бы ни была настоящая причина ее внезапного желания познакомиться с Олей — не стоит пускать в их жизнь этих людей. Иначе снова случится… тротуарный роман.
