Три секунды изменили мою жизнь. Теперь я боюсь своего ребенка
Анна помнила каждую деталь тех трех секунд. Тянулась за памперсом на верхней полке, отвернулась на мгновение — и услышала глухой удар. Шестимесячный Сашка лежал на полу и плакал так, как никогда раньше. Пронзительно, надрывно, от боли.
Боже, что я наделала. Анна схватила сына, проверила ручки, ножки, головку. Внешне всё цело, но крик не утихал. Руки тряслись, когда набирала скорую.
— Ребенок упал… с пеленального столика… шесть месяцев… плачет…
Игорь прибежал из кухни, где красил батарею. В майке, перепачканной краской.
— Что случилось?
— Я уронила его. Я уронила нашего сына.
Скорая приехала через пятнадцать минут. Самые длинные пятнадцать минут в жизни. Сашка уже успокоился, но Анна держала его так крепко, будто боялась, что он исчезнет.
В больнице молодая женщина-педиатр с усталыми глазами сразу их успокоила:
— Упал с пеленальника? Это случается чаще, чем вы думаете. Давайте посмотрим малыша.
Рентген. Томография. Невролог. Три часа обследований. Сашка уже улыбался, тянулся к игрушкам. А Анна сидела на жесткой скамейке и не могла перестать плакать.
— Всё в порядке. Никаких повреждений. Дети крепкие. Просто следите за ним сутки — если будет рвота, вялость, сразу к нам.
— Точно всё хорошо? Может, еще проверить?
— Мамочка, успокойтесь. Правда всё хорошо. Идите домой.
Дома Анна поставила Сашку в кроватку и просто смотрела на него. Игорь обнимал:
— Хватит себя накручивать. Врачи же сказали — всё нормально.
— Я могла его убить. Понимаешь? Убить.
— Но не убила же. Он даже синяка не получил.
Ночью вставала каждый час, проверяла дыхание. Прикладывала ухо к груди сына. Игорь ворчал спросонья, но она не могла остановиться.
На следующий день началось страшное. Взяла Сашку покормить — руки задрожали. Пальцы не слушались.
— Игорь! Возьми его!
— Что опять?
— Руки трясутся. Я его уроню.
— Анна, это паранойя.
Но Анна уже опустилась на пол, прижимая сына к груди. Так безопаснее. Падать некуда.
Кормить стала только сидя на полу. Купать — в маленькой ванночке на дне большой ванны. Пеленать — на полу, на одеяле.
Свекровь приехала на третий день. Валентина Сергеевна вырастила троих сыновей.
— Что за цирк? — увидела, как Анна кормит внука на полу.
— Так безопаснее.
— Я Игоря три раза роняла. И ничего, вырос. Все матери роняют детей. Кто с кровати, кто с рук. И человечество не вымерло.
Но Анна не слышала. В голове крутились те три секунды. Вот она тянется за памперсом. Вот отпускает сына. Вот он падает. Удар.
Гулять с коляской стало пыткой. Каждая неровность казалась пропастью. Ходила только по одному маршруту — самому ровному. Двадцать минут туда, двадцать обратно.
Соседка Марина у подъезда заметила:
— Ты чего такая бледная?
— Всё нормально.
— Не похоже. С ребенком всё в порядке?
Как объяснить, что каждая секунда с ребенком — это страх?
Игорь пытался помочь. Брал Сашку, подбрасывал. Ребенок смеялся, а Анна стояла, вцепившись в дверной косяк.
— Осторожнее! Не так высоко!
— Я его не уроню.
— Я тоже так думала.
На второй неделе Игорь не выдержал:
— Записывайся к психологу.
— Я не сумасшедшая.
— Никто не говорит, что ты сумасшедшая. Но тебе нужна помощь. Ты не спишь, не ешь, боишься ребенка взять.
— Я не боюсь ребенка. Я боюсь себя.
Подруга Лена пришла с подарками — погремушки, книжки.
— Ань, ты похудела.
— Некогда есть.
— С одним ребенком некогда? Слушай, ты своего роняла?
— Конечно! Максимка с дивана скатился в четыре месяца. Потом в год с качелей упал, губу разбил.
— И не боялась потом?
— Первые дни боялась. Потом прошло. Ты же не можешь его в вату завернуть.
Ночью Сашка заплакал. Анна подошла к кроватке, протянула руки — и замерла. Пальцы свело от страха.
— Игорь! Возьми его. Руки не слушаются.
Игорь взял сына:
— Завтра идешь к психологу. Или я сам отведу.
Она кивнула. Дальше некуда. Либо справится со страхом, либо страх справится с ней.
Утром позвонила в клинику. Администратор спросила:
— К какому специалисту?
— К тому, кто работает с материнскими страхами.
— Запишу к Елене Михайловне. Она специализируется на послеродовых состояниях.
Послеродовые состояния. Звучало как диагноз. Но другого выхода не было. Анна понимала — надо что-то делать. Иначе она просто не сможет быть матерью своему сыну. А Сашке нужна мама, а не трясущаяся от страха тень.
Елена Михайловна оказалась женщиной лет пятидесяти с добрыми глазами.
Кабинет не походил на больничный — мягкие кресла, картины, фикус в углу. Анна села, сжала руки на коленях.
— Расскажите, что привело.
Анна рассказала. Про три секунды. Про падение. Про страх. Психолог слушала, кивала.
— У вас посттравматическое стрессовое расстройство. Вы пережили травму. Неважно, что ребенок не пострадал. Для вашей психики это была катастрофа.
— Другие матери роняют и живут дальше.
— Каждый реагирует по-своему. Вы застряли в тех трех секундах.
Говорили час. Елена Михайловна давала упражнения. Дыхательные техники.
— Когда паника накатывает, считайте. Пять вещей, которые видите. Четыре звука. Три предмета, которые можете потрогать. Два запаха. Один вкус.
Дома попробовала. Взяла Сашку — руки задрожали. Остановилась. Пять вещей: окно, штора, игрушка, кроватка, комод. Четыре звука: телевизор, агуканье, машины, часы. Дрожь уменьшилась.
— Получается? — Игорь смотрел с надеждой.
— Вроде да.
На второй сеанс пришла с Сашкой.
— Покажите, как держите.
Анна взяла сына. Крепко, очень крепко.
— Видите? Держите как хрупкую вазу. Но он не ваза. Он живой, гибкий. Расслабьте руки.
— Не могу. Вдруг…
— Я рядом. Подстрахую.
Миллиметр за миллиметром ослабляла хватку. Сашка засмеялся, задрыгал ножками.
— Видите? Ему комфортнее, когда вы его не сжимаете.
Дома практиковалась каждый день. Брала сына, считала до десяти, расслабляла руки. Сначала сидя. Потом стоя. Потом даже прошлась по квартире.
На четвертой неделе случилось то, чего боялась. Несла Сашку в ванную, споткнулась о порог. Не упала — удержалась. Но сердце ухнуло.
— Всё хорошо. Мама не уронит. Больше не уронит.
Рассказала Елене Михайловне.
— Что почувствовали?
— Панику. Но справилась. Не выпустила. Удержала.
— Это прогресс. Большой прогресс.
Свекровь приехала через месяц. Увидела — Анна купает внука в обычной ванне.
— Вот и молодец. А говорила — не могу.
— Я к психологу хожу.
— Правильно. Нечего со страхами одной воевать. Я после того, как Игоря уронила, месяц не спала. Всё казалось — покалечила. А он вон какой вымахал.
Жизнь входила в колею. Анна научилась отлавливать панику. Дыхание. Счет. Заземление.
Сашка начал ползать. Новый вызов — теперь сам мог упасть, удариться. Но Анна уже знала, как справляться.
— Нормальная бдительность. Не паранойя.
Игорь однажды утром сказал:
— Горжусь тобой.
— За что?
— Не сдалась. Могла погрузиться в страх, а ты борешься.
— Не было выбора.
— Выбор всегда есть. Ты выбрала правильно.
На площадке встретила молодую маму. Та стояла бледная, трясущимися руками поправляла одеяльце.
— Всё хорошо?
— Я вчера сына уронила. С пеленального. Врачи сказали — в порядке, но я…
Анна узнала этот взгляд.
— Я тоже роняла. Два месяца назад.
— Как справились?
— Пошла к психологу. Могу телефон дать.
Женщина закивала:
— Да, пожалуйста. Боюсь прикоснуться к нему.
Анна написала номер. Добавила свой:
— Звоните, если что. Я понимаю, каково это.
Дома рассказала Игорю:
— Сегодня другой маме помогла. Которая тоже уронила.
— Значит, сама справилась.
Вечером купала Сашку. Он хлопал по воде, смеялся. Она держала его уверенно. Руки не дрожали.
— Знаешь, сынок, мама тебя однажды уронила. И очень испугалась. Но мы справились, да?
Сашка пролепетал что-то, брызнул водой. Анна засмеялась. Первый раз за два месяца по-настоящему.
Ночью проснулась по привычке. Подошла к кроватке, остановилась. Послушала мерное сопение. Всё в порядке. Не надо проверять.
Вернулась в постель. Игорь обнял:
— Всё хорошо?
— Да. Всё хорошо.
И это была правда. Страх не исчез полностью — остался где-то на задворках. Но больше не управлял жизнью. Она научилась с ним жить. И простила себя.
Те три секунды всё ещё в памяти. Но теперь просто память, а не кошмар. И это самое важное.
