Лялька укачивала Мишку, тихонько напевая колыбельную. За окном падал мокрый октябрьский снег, но в маленькой комнате было тепло и уютно. Сын уже почти засыпал, посапывая ей в плечо, когда в дверь позвонили.
Она замерла. В это время к ней никто не приходил — все знали, что малыш спит. Звонок повторился, настойчивее.
Лялька осторожно положила сына в кроватку и на цыпочках подошла к двери. Глянула в глазок — и сердце пропустило удар. На площадке стоял Андрей.
Она не видела его почти два года. С того самого дня, когда он сказал: «Нам нужно расстаться. Я женюсь на другой». Тогда она промолчала о беременности — зачем? Чтобы он остался из жалости или чувства долга?
Звонок прозвенел в третий раз. Лялька открыла дверь, стараясь встать так, чтобы загородить проход в комнату, где спал Миша.
— Привет, — Андрей переминался с ноги на ногу, как нашкодивший школьник. — Можно войти? Нам надо поговорить.
— О чём? — её голос прозвучал холоднее, чем она хотела.
— Мне нужно понять… — он запнулся, облизнул губы. — Это мой ребёнок или нет?
Лялька почувствовала, как внутри всё сжалось. Вот оно что. Не любопытство привело его сюда, не раскаяние, не желание увидеть сына. Страх.
— Я справляюсь одна, — она попыталась закрыть дверь. — Ты можешь спокойно жить, как и раньше.
— Подожди! — он придержал дверь рукой. — Послушай, я должен знать. Если ты собираешься подавать на алименты…
Из комнаты донёсся плач. Миша проснулся — видимо, почувствовал мамино беспокойство. Лялька метнулась к кроватке, забыв про открытую дверь. Андрей шагнул следом.
Она подхватила сына на руки, прижала к себе. Миша уткнулся ей в шею мокрым от слёз личиком, и сразу стало неважно всё остальное — бывший на пороге, его страхи, его новая жизнь.
— Значит, это правда, — Андрей смотрел на них странным взглядом. — Сколько ему?
— Год и два месяца, — ответила она машинально, продолжая укачивать сына.
— Почему ты не сказала?
Лялька усмехнулась:
— А зачем? Чтобы ты бросил свою невесту? Или чтобы просто помучился угрызениями совести?
Миша заворочался у неё на руках, поднял головку. Андрей невольно сделал шаг назад. Сразу вспомнил свою детскую фотку. Мама до сих пор хранит ее за стеклом в серванте.
Они сидели на кухне. Миша, успокоившись, играл в манеже с погремушкой, а Лялька смотрела на бывшего и не узнавала его. Куда делась та уверенность, с которой он когда-то говорил ей о любви? Сейчас перед ней был испуганный человек, думающий только о себе.
— Если ты собираешься подавать на алименты, — помявшись, неуверенно начал Андрей, — я имею право знать, мой ли это ребёнок.! — она старался говорить уверенно, но нервно стучал пальцами по столу.
Лялька посмотрела на него. Помолчала немного.
— Право? — Лялька гневно взглянула ему в глаза. — А тебя не волновало? Нет? Ни разу не волновало, как я жила всё это время? А теперь у тебя вдруг появились права?
Андрей отвёл глаза:
— Ты не понимаешь, — он помедлили, не зная, как сказать, — Моя жена… будущая жена, — поправился он, — она не простит мне ребенка на стороне. Если выяснится — это будет скандал.
Лялька не ответила.
— Я могу сделать тест ДНК, — он заговорил торопливо, словно боялся, что она перебьёт. — Просто чтобы знать наверняка. И потом мы решим…
— Мы? — Лялька горько усмехнулась. — Нет никаких «мы», Андрей. Есть я и мой сын. И мы прекрасно справляемся без тебя.
Миша уронил погремушку и захныкал. Лялька вскочила, чтобы прервать этот разговор. Она рванулась поднять погремушку, но Андрей оказался быстрее. Он повертел ее, разглядывая. И протянул погремушку малышу.
— У него мои глаза, — тихо сказал Андрей.
— И что с того? — Лялька отвернулась к окну. — Это ничего не меняет.
— Но я мог бы помогать… материально.
— Чтобы откупиться? Или чтобы твоя совесть была чиста?
За окном снег превратился в дождь. Капли стучали по стеклу, как когда-то стучало её сердце, когда она узнала о том, что ждет ребенка. Тогда она приняла решение — и ни разу о нём не пожалела.
— Знаешь, — она повернулась к Андрею, — когда я узнала, что у меня будет ребенок, я много думала. О том, как ты поступил, о том, чего ты испугался. И решила, что мой ребёнок заслуживает лучшего. Лучше никакого отца, чем такой, который приходит только из страха перед алиментами.
Андрей вздрогнул:
— Ты несправедлива. Я просто хочу…
— Что ты хочешь? — перебила она. — Убедиться, что это не твой ребёнок? Или наоборот — что твой, но ты ни при чём? Что тебя никто ни в чём не обвинит?
Миша снова заплакал — видимо, почувствовал мамино настроение. Лялька подошла к манежу, взяла сына на руки. Он сразу прижался к ней, как делал всегда, когда был напуган или расстроен.
— Посмотри на него, — сказала она тихо. — Просто посмотри. Это не проблема, которую нужно решить. Это ребёнок. Живой, настоящий. Он улыбается по утрам, плачет, когда устал, любит, когда я пою ему песенки. Он не знает, что его папа где-то есть. И знаешь, что? Пусть лучше и дальше не знает.
Андрей молчал, глядя на них. В его глазах мелькнуло что-то похожее на тоску — или это просто отражение дождя в окне?
— А если он спросит? — наконец произнёс он. — Когда вырастет?
— Тогда я скажу ему правду. Что его отец выбрал другую жизнь, и это его право. Что иногда так бывает — люди уходят. Но это не значит, что оставшиеся люди любят тебя меньше.
Она говорила спокойно, но внутри всё дрожало. Сколько раз она репетировала этот разговор? Сколько раз представляла, что скажет, если он вернётся?
— Я мог бы помогать тайно, — предложил Андрей. — Без официальных документов. Просто переводить деньги…
— Чтобы твоя жена не узнала? — Лялька покачала головой. — Нет, Андрей. Либо ты становишься отцом по-настоящему, либо уходишь. Навсегда.
Миша завозился у неё на руках, потянулся к игрушечному медведю на полке. Лялька машинально подала ему игрушку.
— Я не могу, — после долгого молчания сказал Андрей. — Сейчас не могу. Это слишком сложно.
— Я знаю, — она даже не повернулась к нему. — Поэтому просто уходи. Как тогда.
Он встал — она услышала, как скрипнул стул. Помедлил у двери:
— Если что-то понадобится…
— Нам ничего не понадобится, — твёрдо сказала Лялька. — Прощай, Андрей.
Лялька думала, что он уйдёт сразу. Но Андрей стоял в дверях, глядя на Мишу, который увлечённо тискал медведя. Что-то дрогнуло в его лице — может быть, он наконец увидел в маленьком существе не проблему, а ребёнка? Своего ребёнка?
Миша вдруг заплакал — устал, пора было укладывать спать. Лялька прижала его к себе. Начала тихонько напевать колыбельную — ту самую, которую когда-то пела ей мама:
«Спи, мой маленький, усни,
Звёзды в небе так ясны…»
Малыш постепенно затихал, убаюканный знакомым голосом и теплом материнских рук. Его пушистые ресницы — точно такие же, как у Андрея — начали опускаться.
— Поразительно, — вдруг сказал Андрей. — Как ты это делаешь?
— Что? — она говорила шёпотом, чтобы не разбудить засыпающего сына.
— Это всё. Знать, что ему нужно. Я бы так не смог.
— Потому что ты и не пытался, — она осторожно переложила Мишу в кроватку.
Андрей подошёл к кроватке. Миша спал, подложив под щёку пухлый кулачок, и во сне чему-то улыбался.
— Ты права, — тихо сказал Андрей. — Я никогда не был рядом. Не заслужил быть в его жизни.
Он помолчал, потом добавил:
— Но если когда-нибудь он захочет знать, кто его отец… я готов рассказать.
Лялька смотрела на него и видела уже не того беззаботного парня, которого когда-то любила, и не испуганного мужчину, который пришёл сегодня. Перед ней стоял человек, который, кажется, впервые в жизни осознал что-то важное.
— Знаешь, что самое страшное? — она говорила тихо, но каждое слово било, как молоток. — Не то, что ты бросил меня. А то, что ты даже не подумал о нём. О том, что у него могла быть семья — настоящая, полная. Что он мог расти, зная, что его любят оба родителя.
— Я не знал…
— Нет, Андрей. Ты не хотел знать. Это разные вещи.
Миша заворочался во сне, и они оба замолчали, боясь его разбудить. В этой тишине было больше правды, чем во всех словах.
— Ему не нужен отец, который боится алиментов, — наконец сказала Лялька. — Если однажды ты решишь стать частью его жизни, это должно быть по-настоящему. Не из страха, не из чувства долга. А потому что ты этого хочешь.
Андрей кивнул. В его глазах мелькнуло что-то похожее на понимание — и на боль от этого понимания.
— Прости, — сказал он, направляясь к выходу. — За всё прости.
Лялька не ответила. Она стояла у кроватки, глядя на спящего сына, и думала о том, как удивительно устроена жизнь: иногда люди уходят, чтобы мы стали сильнее. Иногда они возвращаются, чтобы мы поняли, насколько сильными стали.
За окном уже совсем стемнело. Лялька сидела на полу возле кроватки Миши, перебирая его игрушки — маленькие свидетели их счастливой жизни вдвоём. Вот погремушка, которую он так любит. Вот мишка, без которого не засыпает. Каждая хранит свою историю, каждая — часть их маленького мира.
Миша спал, посапывая во сне, такой беззащитный и родной. Она смотрела на его пушистые ресницы, на чуть приоткрытый ротик, на пухлые щёчки и думала: как можно было бояться тогда? Как можно было хоть секунду сомневаться, оставлять ли ребёнка?
Она достала старую фотографию из ящика — единственную, где они с Андреем вместе. Молодые, счастливые, не знающие, что ждёт впереди. Осторожно разорвала её пополам и выбросила его половину.
— Знаешь, малыш, — прошептала она спящему сыну, — иногда люди уходят не потому, что мы плохие. А потому, что они не готовы быть хорошими. И это не наша вина.
Миша улыбнулся во сне, словно услышал мамин голос. Лялька наклонилась и поцеловала его в тёплую щёчку.
В эту ночь она долго не могла уснуть. Сидела на кухне, пила остывший чай и думала о том, как удивительно сложилась жизнь. О том, как страх и одиночество превратились в силу и любовь. О том, как маленький человечек в кроватке научил её быть счастливой просто потому, что они есть друг у друга.
Утром их разбудило солнце. Миша сидел в кроватке и улыбался — той самой улыбкой, ради которой стоило пройти через всё.
Они справятся. Они всегда справлялись. Потому что настоящая семья — это не штамп в паспорте, а любовь в сердце. И иногда она умещается всего в двух людях — маленьком и большом.
