Надежда Шалаева в свои сорок с небольшим превратилась в Шалаиху — горе пришло в её семью неожиданно, разом лишив её мужа и двоих сыновей, Венечки и Марика. А ведь казалось, что только теперь жизнь семьи стала налаживаться. Надежда возвращалась в своё село с мыслями о том, как славно они заживут, ведь она вела с воскресной ярмарки козу с козлёнком, на которую они с мужем копили почти год. Надежда специально заночевала у знакомой, боясь идти ночью. На дорогах было неспокойно, и она отправилась с утра, чтобы к обеду добраться до дома. Надежда напевала под нос песню, которую слышала на ярмарке, иногда подгоняя козу, которая то тут, то там останавливалась щипнуть травы.
Однако, на подходе к дому, Надежду встретили молчаливые соседки и обступили её плотным кольцом.
— Не ходи туда, Надя, — стараясь не смотреть ей в глаза, сказала Олка Дарка, сербка, с которой Надежда дружила с детства.
— Отойди! — предчувствие, ядовитое и безжалостное заполнило её грудь и она, оттолкнув Олку, яростно бросилась сквозь женщин, — пустите, бабы!
Бросив козу, она бежала к своему дому, а за ней быстрым шагом шли женщины во главе с Олкой.
Половина села уже стояла возле пепелища, что осталось на месте дома Шалаевых. Тела её мужа и детей лежали невдалеке, их недавно вытащили и сложили в тени, накрыв ветошью. Увидев выглядывающую из-под рогожи чёрную от копоти стопу Демида, Надежда рухнула на колени. К ней подходили люди, говорили что-то, но она не слышала. Что было потом, она не помнила. Очнулась она в избе своих свёкров, которая пустовала уже третий год. Односельчане, тронутые её бедой, со временем привели дом в порядок, починили худую крышу, заменили подгнившие балки в сенцах.
Горе сильно состарило Надежду, согнуло спину, посеребрило волосы. Слёзы кончились, осталась лишь усталость и желание поскорее воссоединиться с семьёй. Каждый день она молила Бога о смерти.
Однажды ранним утром послышался ей плач. Вышла Надежда во двор, глядь, а там ребёнок лет пяти. Трепещет, как осиновый листочек. И не плачет, только ротик открывает.
Её словно разбудили. Приняла она малыша в свой дом, стала возле него хлопотать. Согрела воды, раздавила малину в банке, где на дне оставалось чуть мёда и стала кормить найдёныша с ложки. Тот, словно голодный птенец, хватал ягоды.
— Тебя как звать-то, мальчик? — повернулась к нему Надежда и провела рукой по его остриженным, русым волосам.
Он посмотрел на неё, сглотнул, и молвил:
— Лидоська!
— Лидочка… ну, хватит пока, не то живот заболит, — сказала Надежда, убирая банку, — Ты покамест посиди тут, а я к невестке, Агриппине забегу, может, у неё каша осталась, ты погоди, только не уходи, ладно?
Девочка подняла на неё не по-детски серьёзные глаза:
— А ты венёся?
— Ну конечно, конечно, маленькая! На вот, пока, поиграйся! — Надежда достала с полки деревянную лошадку сына, которую подобрала возле пепелища, и вышла.
Она шла к соседке прямо через огород. Пёс Вулкан зарычал было, но признав Надежду, завилял хвостом. Забора между хозяйствами не было, их разделял общий колодец, вырытый когда-то общим свёкром Надежды и Агриппины, Емельяном Шалаевым. Агриппина и Надежда были замужем за братьями, Надежда за старшим, Демидом, а Агриппина за младшим, Егором. Раньше невестки между собой не особо ладили. Но теперь общая беда объединила их. Надежда знала, что Агриппина не так давно схоронила единственную дочку, Леночку.
За околицей бежал ручей, совсем неглубокий, но достаточно широкий. Над ним был переброшен мостик, иногда хозяйки полоскали там тряпки, а дети пускали кораблики. Леночка смотрела на водяного жука-плавунца, ловко ползающего под дну прозрачного ручья, подалась вперёд и упала. Пока вытащили её из холодной воды, она и простыла. Два дня пролежала в бреду, и утром третьего померла.
«У Агриппины, должно быть, и вещи Леночкины остались. Пригодились бы моей сиротке», думала Надежда, подходя к избе невестки. Время было раннее, и у самой двери она остановилась, раздумывая, удобно ли будить невестку в такой ранний час. Но вот в предрассветной тиши ей послышался тихий говор и смех. Голос был, вроде как, Агриппины.
Егор бывал дома наездами. Работал он на Косьве, на медеплавильном заводе, выпускающем тазы и самовары.
«Егор, что ли, приехал на побывку», — подумала Надежда, осторожно подкралась к окошку, и заглянула внутрь избы. Сквозь занавески она увидела спину Агриппины. Та сидела перед зеркалом и разговаривала словно сама с собой.
«Что-то не видать Егора… Не иначе, сама с собой разговаривает… или… с Леночкой? «— Надежда знала, что это такое. Сама иной раз разговаривала со своими детьми, особенно часто с младшим, Мариком. А вот с мужем не разговаривала, не могла ему простить, что не сберёгся сам, и детей не сберёг…
Повернулась она, и так же осторожно ступая, пошла восвояси. Вспомнила, что где-то припрятано у неё немного сушёного гороха, можно киселя наварить. Пускай Лидочка поживёт у неё пока, пообвыкнется, а то вдруг Агриппина вздумает переманить её к себе?
Егор Шалаев зарабатывал по деревенским меркам хорошо: мог купить на ярмарке и яркий сарафан, и сахарных петушков для Леночки.
Но через пару деньков Агриппина сама заявилась. Услыхала, что соседка взяла к себе заблудившуюся сиротку, и пришла, принесла Лидочке несколько рубашек и тот самый алый сарафан, что купил на ярмарке для Леночки отец.
— Как ты тут, Надежда? — спросила Агриппина, садясь на скамью и ища глазами сиротку.
Заслышав незнакомый голос, та вышла из-за занавески и уставилась на незнакомую тётю. Надежда тут же схватила девочку, и усадила рядом с собою.
— Видишь, вот, послал Господь утешение! — она помолчала немного и кивнула на округлившийся живот соседки, — тебе, гляжу, тоже?
Агриппина, вспыхнув, отвернулась.
— Молчи, сглазишь! — прошептала она.
— Чтой-то я не углядела, когда Егор-то приезжал, — не сдержалась Надежда, — не зашёл поздоровкаться.
— Я вот, кой-какие вещички девочке принесла, — пропустив мимо ушей слова Надежды, сказала Агриппина, и обратилась к маленькой: — Лидуся, ты заходи ко мне, хорошо? Я тебе куклу покажу, заморскую! У ней, как у живого человека глазки закрываются и открываются! Придёшь?
— Пиду! — обрадовалась малышка, и, бросив взгляд на Надежду, добавила: — тока матуска опусит!
— Ну хорошо! Буду ждать тебя в гости, — Агриппина встала и подойдя к девочке, ласково потрепала её по голове. Затем поклонилась хозяйке и вышла. «А ведь точно, брюхата», — отметила про себя Надежда. Тут только до неё и дошло, что не сама с собою разговаривала невестка. Не иначе с полюбовником. Надежда не была любопытна, но стало ей обидно за своего деверя, Егора, всё ж таки, не чужой он ей.
Тем временем наступила осень, а Егор Шалаев всё не возвращался. Картошку беременная Агриппина взялась сама копать — спешила успеть до заморозка. Но внезапно объявился у неё помощник, чем себя и выдал. Всем сразу стало ясно, что любовником Агриппины был местный плотник, Иван Краснов. Никто, наверное, так и не узнал бы, кто он, виновник Агриппининого греха, не начни Иван помогать ей! Сначала выкопал всю картошку, после наколол дров. И через день носил ей по скользким дорожкам воду.
— Может, и мне принесёшь? — хрипло крикнула ему как-то в окно Надежда.
— Может, и принесу, — ответил он, улыбнувшись. И правда ведь, принёс. Забрал у Надежды пустые вёдра, и вернул полные колодезной воды.
— Всем, что ли, носишь? — вместо благодарности спросила Надежда, принимая вёдра.
— Нет. Только тем, кто попросит.
— А она, что ль, попросила? — Надежда кивнула головой в сторону соседней избы.
— Нет. Она не просила, — склонив голову, ответил Иван.
— Так чего ж ты в чужую жизнь лезешь? Зачем тень на плетень наводишь, о вас уже бог весть, что судачат! — обрушилась вдруг на него Надежда.
— Мамуси, мамуси, мне страшно! — раздался за занавеской голос Лидочки, — не кичи!
— Всё нормально, Лидочка, спи, — ласково зашептала хозяйка и выпроводила опешившего Ивана за дверь.
Где-то через неделю выпал первый снег, и с завода, где работал Егор Шалаев, пришли дурные вести: взорвался паровой котёл, и несколько рабочих погибли. В их числе был и Егор.
Услышав об этом от своей подруги Олки, Надежда, набросив платок, побежала к невестке. Она долго стучала, но ей никто не открыл. За дверью слышался слабый стон. И Надежда, которая бежала с тем, чтобы совестить Агриппину, тут же об этом забыла и толкнула дверь плечом. Её опасения оправдались: Агриппина лежала на полу в полуобморочном состоянии. Юбка её была мокра — отошли воды.
— Надя! — протянула она к ней руки, и у той сжалось сердце.
Надежда бросилась за попадьёй, которая кроме всего прочего, была отличной повитухой. Вдвоём им удалось помочь Агриппине разродиться. Фиолетово-малиновый комочек жалобно хныкал. Попадья сделала всё быстро и грамотно. Спеленав малыша, положила рядом с обессиленной роженицей.
— Бедная, бедная… лишилась и доченьки, и мужа, зато от него девочка народилась, утешение, — попадья промокнула платком своё круглое, добродушное лицо. Ей и в голову не приходило, что ребёнок может быть не от мужа.
— Да, утешение, — в глазах Надежды мелькнуло презрение, но она промолчала.
Новорожденную назвали Екатериной, а Иван с Агриппиной тихонько обвенчались.
***
Опять пришла война. Все мужчины, включая отца, ушли на фронт, остались лишь дети, немощные старики, да бабы, на плечи которых выпали суровые испытания. Катя осталась с матерью. С утра до позднего вечера все, кто стоял на ногах, валили лес. Голодали, хоронили тех, кто не сдюжил. Но и Надежда, и Агриппина с Катериной выжили.
После войны мало кто вернулся в родное село. Но Агриппине повезло — Иван вернулся к ней, хоть и контуженный. Ещё среди вернувшихся была Лидочка, а теперь Лидия Демидовна Шалаева. Именно она и подкинула Кате идею поступать в финансовый техникум, чтобы выучиться на бухгалтера.
Недолгим было счастье Агриппины. Иван прожил после войны чуть больше года. В лёгком у него застрял осколок, убирать его, по словам врачей, было опасно.
Ночью Агриппину разбудил странный свист. Она посмотрела на мужа, и поняла, что он отходит. Он сжал её руку и улыбнулся побледневшими губами:
— Передавай Катеньке… что я её люблю. Что я всегда буду любить вас. Вечно…
Агриппина не плакала ни похоронах, ни после. Но однажды, когда Надежда перебирала огурцы, она увидела в окно, что невестка решительно движется к ней. В руках у Агриппины был медный таз с ручкой, давнишний, ещё с клеймом того завода, где погиб её первый муж, Егор.
— Вот! — сказала она, ставя таз на лавку перед Надеждой, — теперь он твой.
— Чегой-та? Я и варенье, как Лида уехала, не варю, — подняла брови Надежда.
— Бери на память. Хорошая вещь! — как-то странно ухмыльнувшись, сказала Агриппина, — и это… за девкой моей присмотри. Я ей письмо написала. Ты ей отправь после.
— После чего? Ты чего это, мать, удумала, а? — глухо спросила Надежда.
— Не могу я больше! Куды не посмотрю… вижу Леночку с Иваном, ждут они меня, — так же глухо ответила Агриппина. Повернулась и пошла.
Вечером этого же дня она сделала попытку отравиться. Натёрла корень всем известного растения, заварила и села перед зеркалом.
Собственное отражение уже давно не радовало, но и не огорчало. Красота? Кому она нужна, когда любимый в могиле?
Её откачали, бдительная соседка на пару с попадьёй, принимавшей когда у неё роды, сделали ей промывание желудка… Открыв глаза, Агриппина не сразу поняла, где она. Но она явно видела мужской силуэт у окна, который растворился в предрассветных сумерках. Мал помалу, жизнь вернулась в привычное русло.
Надежде было уже за шестьдесят, а Агриппине под шестьдесят. Как-то Надежда увидела у неё в окошке огонёк. То померкнет, то появится. Женщина сначала подумала, что ей показалось, но огонёк снова заплясал на стекле окна. Тогда Надежда встала и пошла, как четверть века назад, через огород к дому Агриппины. Услышала, как тогда, её голос.
Неужто на старости лет Агриппина снова завела себе полюбовника? — удивилась Надежда. Как не старалась она разглядеть, с кем любезничает невестка, не смогла. Тогда подставила она чурбачок, на котором хозяйка дрова рубила и заглянула в комнату.
Она увидела Агриппину, сидевшую перед зеркалом. По бокам от зеркала горели свечи. И оттуда, из зеркальной полутьмы, прямо на Надежду глянул Иван. Испугавшись, отпрянула Надежда от окна, и не удержавшись, рухнула оземь, едва не сломав себе шею. Чертыхаясь, она поднялась, отряхнулась и похромала к себе. Там легла и стала убеждать себя в том, что Иван ей привиделся. И только после того, как ей это удалось, уснула.
Она никогда и никому не рассказывала об этом случае, даже Лидии — боялась, что примут за сумасшедшую. Так и унесла с собой в могилу тайну невестки.
