«Стой, родная моя, стой, не двигайся», — говорила Василиса, глядя прямо дочери в глаза и входя в ледяную воду…»
.Весна в этом году слегка запоздала. До Пасхи оставалась всего неделя, а река так и не вскрылась до сих пор. Лед потемнел, наводопьянел, по центру вздыбился, но от берегов не отставал. Может быть, виной тому были державшиеся ночами крепкие заморозки.
Тяжело ступая и переваливаясь с боку на бок, держась одной рукой за поясницу, Людмила шла вслед за Гришей к реке. Муж неспеша нёс тяжёлую корзину с выстиранным бельём — берёг жену, которая совсем скоро должна была родить их второго ребёнка.
«Парня носишь!» — в один голос твердили бабы, осматривая острый, вздернутый вверх Людмилин живот. «И то ладно, — в усы улыбался Григорий, донельзя довольный предстоящим появлением на свет ещё одного сына. — Ванятке не скучно будет, чай, с братком-то». Сейчас 5-летний Ванятка, смешно подпрыгивая, бежал впереди отца, шлёпая по грязным весенним лужам. Весёлые брызги разлетались во все стороны.
Проходя мимо колодца, у которого судачили самые говорливые деревенские кумушки, Люда остановилась.
— Гриша, ты корзину-то на берегу оставь, а сам иди, — крикнула она мужу. — Я передохну чуток и спущусь сама к полоскалке. А вы через часок приходите за мной с Ваняткой — быстро мне не управиться.
Женщины приветливо заулыбались Людмиле. Она, опершись рукой на добротный тёмный сруб, выдохнула: «Уфффффф…» Прерванный было её появлением разговор возобновился. Как обычно, в центре внимания была Зойка, молодая бабёнка, прозванная Политинформацией за громкий голос и осведомлённость во всех делах, начиная от международных и заканчивая соседскими.
— А что вы думали — шутка в деле? — горячилась она. — Самолёт-от корейский случайно что ли на нас попёр? Али не видели они, куда летели? Нет, бабоньки, всё не зря. Мне давеча тётка Маруся из Вязовиков у магазина встретилась, говорит, знамение людям было: быть беде!
— Да что ты метёшь языком своим? — замахала на Зойку руками Антоновна, весьма уважаемая на деревне женщина, вдова бывшего председателя колхоза. — Во всякие побасёнки веришь да ещё и другим голову дуришь. Вечером в клубе тебе всю международную обстановку распишут, разъяснят, что к чему. Так что имей совесть, не смущай народ.
Бабы одобрительно закивали головами. Одна, обратившись к Людмиле, спросила:
— Скоро ли тебе рожать-то?
— Да недели две осталось. Уж не знаю, как и дождаться, — поглаживая живот, ответила Люда.
От реки поднимались Григорий с Ваняткой. Поравнявшись с бабами, мужчина сказал:
— Ты там давай поостороженей. Мостки сырые. Ванятка вон чуть не бултыхнулся в полынью-то.
Женщина согласно кивнула, приобняв сына, который никак не хотел стоять спокойно.
Маленький и большой мужчины ушли. А бабы, глядя им вслед, наперебой нахваливали Людиного мужа: и заботливый-то он, и рукастый — не мужик, а просто золото. Людмила даже зарделась от гордости за Григория.
Поодаль показалась худенькая фигурка женщины.
— Смотрите-ка, бабы, гулящая Васёна идёт. Тоже на речку, что ли? — произнесла Зойка-Политинформация.
Все замолчали. Взгляды женщин были прикованы к приближающейся фигуре. Холодные, осуждающие взгляды. Васёна же, вздёрнув курносый нос, прошествовала мимо с гордо расправленными плечами. И даже тяжёлая корзина с бельём казалась на её руке невесомой — ни на миллиметр не согнулась под её тяжестью эта хрупкая женщина.
Людмила вздохнула: придётся полоскать бельё рядом с Васёной. Меньше всего она этого хотела, да ничего не поделать — сама простояла с бабами, время протянула. Попрощавшись с товарками, пошла она к речному спуску.
Тщательно прополаскивая в ледяной воде тяжёлые пододеяльники, простыни, мужнино исподнее, свои и Ваняткины вещи, Люда краем глаза поглядывала на Васёну. Эко как у той всё ладно выходит! Быстро справившись с бельём, отжав всё и уложив в корзину, Васёна ушла. Людмила выдохнула. Не любить эту женщину у неё были свои причины.
…Девять лет назад Люда и Василиса были подругами. Они только-только закончили школу, обе собирались поступать в сельскохозяйственный институт. В колхозе тогда как раз строилась новая ферма с современным оборудованием. Для монтажа этого оборудования пригласили из города специалистов, которые поселились в деревенском общежитии.
Один из приехавших, темноволосый 24-летний парень по имени Юрий, очень понравился обеим подружкам. Как-то после танцев он пошёл провожать девушек домой. Люда жила в самой середине деревни, от клуба — рукой подать. А вот Василиса — аж на другом конце. Так и вышло, что Юрий остался с Васёной один на один… Молодые люди стали встречаться. А Людмила затаила на подружку обиду.
В институт девушки поступили. Правда, на заочное отделение — председатель колхоза долго уговаривал их поработать в хозяйстве: на новую ферму требовались рабочие руки. А вскоре выяснилось, что Василиса… ждёт ребёнка. Будущий папаша особо не обрадовался этому факту и просто смылся в город. Ну, и к тому же выяснилось, что Юрий давно женат и даже имеет уже ребёнка.
Людмила в душе жалела Васёну. Да и понимала, что сама могла оказаться на её месте. Но присоединилась к всеобщему осуждению и даже выступила на комсомольском собрании с пламенной речью, в которой дала оценку аморальному поведению бывшей подружки. Всё же уязвлённая гордость дала о себе знать… После этого девушки больше не общались.
В то время нагулять ребёнка, да ещё в деревне, означало противопоставить себя обществу. Смыть позорное клеймо гулящей в таком случае было почти невозможно. Вслед Василисе, когда она проходила по деревне с заметно выступающим животом, летели грязные ругательства, а то и плевки. Она наверняка бы уехала в город, если бы не бабушка. Аксинья Фёдоровна поддерживала внучку, но заступиться за неё перед обществом не могла — старушка давно уже не выходила из дома. Передвигаясь лишь от кровати до стола и от стола до печи, она могла только молиться за свою несчастную Васёну.
В дочке Василиса души не чаяла. Бабка Аксинья водилась с правнучкой, пока молодая мать работала. Но силы у пожилой женщины были уже не те, потому вскоре Танюшку определили в колхозные ясли, потом в детский сад. Мать-одиночка трудилась, не щадя себя, лишь бы добыть лишнюю копеечку для своей ненаглядной доченьки.
Потом умерла бабка Аксинья. Васёне стало совсем неуютно в деревне. Хуже всего остального было то, что нет-нет, да и находился какой-нибудь беспутный мужичонка, который начинал оказывать Василисе знаки внимания. Не за ради вспыхнувших чувств, а просто потому, что рассчитывал на ни к чему не обязывающие отношения. Гулящая — что, мол, с неё взять.
Одного такого донжуана Василиса так огрела черенком от лопаты вдоль спины, что тот даже попал на лечение к фельдшеру. А поскольку ходок был женат, то его жена попыталась было устроить разборки с Василисой. Та встретила бабёнку с тем же черенком и посоветовала посадить муженька на цепь, раз он дорогу домой забывает.
После того случая деревенские бабы ещё больше прониклись презрением к Василисе. И даже её ударная работа на ферме нисколько не меняла отношения к ней. Это же презрение распространялось и на подрастающую Танюшку. Так и жили мать с дочерью — словно отшельницы среди односельчан.
А у Людмилы жизнь сложилась вполне счастливо. Она вышла замуж за местного парня, родила сына, теперь вот ждала второго. Институт окончила, работала в колхозе зоотехником. Дом они с Григорием построили, хозяйство держали. Чего ещё было желать молодой женщине? Но когда она думала о бывшей подружке, почему-то каждый раз начинало сосать под ложечкой. Словно чувствовала… вину? Хотя ни в чём виноватой себя Людмила не считала.
…Последняя неделя перед Пасхой выдалась дождливой. И аккурат на Чистый четверг река вскрылась. Деревенский люд, не занятый на работах в колхозе, вывалил на берег, чтобы понаблюдать за началом ледохода.
Река словно дышала, то и дело вздымая тяжёлые льдины, кроша и круша их. Гул слышался далеко окрест. И лишь прибрежная кромка пока держалась, но и она того и гляди готова была оторваться и смешаться с серой массой рыхлого льда.
Людмила с Ваняткой тоже вышли на берег. Женщина только-только закончила уборку дома, намыла полы, выхлопала половики. В печи стоял приготовленный обед. Можно было посвятить часок отдыху, да и сыну погулять очень хотелось, а отпустить его одного на реку и думать было нечего: уж больно шустрый пацан рос.
Народу на берегу было много. Старики, дети, женщины — доярки, у которых как раз был перерыв между дойками. Взрослые стояли на берегу повыше, а ребятня носилась внизу. То и дело на льдины летели палки, комья глины. Бабы беззлобно покрикивали на детей, призывая тех быть осторожнее.
Людмила заметила, что на берег пришли и Василиса с Танюшкой. Они стояли особняком, обнявшись и глядя на разбушевавшуюся реку. Женщина, видимо, пришла прямо с фермы, потому как поверх старой плюшевой жакетки на ней был накинут рабочий халат. А девочка заметно выделялась на фоне остальных детей: на ней было ярко-синее драповое пальтишко — непозволительная роскошь для большинства деревенских семей.
Наблюдая за бывшей подружкой, Люда упустила из виду сына. И только чей-то истошный крик заставил её повернуть голову к реке: «Ребёнок! Там малец на льду!» Сердце женщины похолодело от ужаса, а ноги так и подкосились: на льдине, только что отколовшейся от берега, стоял её Ванятка…
Народ, кто пошустрее, побежал, было, вниз… Но все только топтались у расширяющейся полосы тёмной воды, не решаясь прыгнуть на лёд. И вдруг синее пятно перемахнуло с берега на льдину. «Танюшка!» — крикнула Васёна и метнулась за дочерью. Девочка, схватив в охапку Ванятку, попыталась вместе с ним прыгнуть на берег. Но лёд под её ногами затрещал и пошёл трещинами…
— Стой, родная моя, стой, не двигайся, — говорила Василиса, глядя прямо дочери в глаза и входя в ледяную воду.
Затор изо льда, образовавшийся на повороте реки, замедлил движение льдины, на которой стояли испуганные Танюшка с Ваняткой. Васёна, скинув жакетку с халатом, входила в реку всё глубже и глубже. Вот уже вода дошла до пояса, до груди…
— Давай, Ванюша, иди к тёте, — произнесла она, протягивая к мальчику руки.
Тот, робко перебирая ножками, приблизился к краю льдины… Народ на берегу замер… Вот мальчик уже на руках у Василисы, она развернулась и идёт в сторону берега… Ребёнка приняли подоспевшие бабы — даже ножек не замочил Ванятка. А Василиса снова пошла в воду, ко льдине, на которой осталась её дочь…
Шаг… Другой… Третий… Слышится скрежет крошащегося льда, Танюшка пытается удержаться на ледяных обломках, но падает, погружается в воду… Следом за ней бросается Васёна… И обе исчезают в сером месиве…
Народ замер… Время словно остановилось. Людмила, прижимая к себе сына, до боли в глазах вглядывается в водоворот, надеясь увидеть в нём Васёну и Танюшку… Наконец на поверхности появляется сначала голова девочки, потом и сама Василиса. Кто-то, догадавшись наконец-то выловить из воды у самого берега доску от мостков, протягивает её женщине. Та из последних сил выталкивает из воды дочь, цепляется за доску сама, и их обеих вытаскивают на берег… Слава Богу! — словно проносится по толпе вздох…
Людмила успела только увидеть, как бабы стягивают с себя пальтушки, укутывают ими Васёну с Танюшкой, и почувствовала резкую схватку внизу живота… Примчавшийся на берег Григорий успел доставить жену в районный роддом, где она произвела на свет голубоглазую девочку.
Дочку Людмила с Григорием назвали Василисой.
