В небольшом домике почти на самой окраине села жила женщина по имени Антонина. Она была одинока, семьи у неё не было. Высокая, крепкого телосложения, она обладала гордым нравом и достаточно крепким здоровьем. Мужчины её сторонились, опасаясь нечаянно попасть под «горячую руку», а Тоню это нисколько не огорчало, а скорее тешило её самолюбие, потому что чувствовала и без их твёрдого плеча себя вполне защищённой. Так как детей у неё не было, то жила она, как говорится, для себя. Лишними делами, чтобы заработать лишнюю копейку, загружать себя не старалась. Богатой не была, но и не бедствовала. В долг не занимала. Обрабатывала небольшой огородик, а из хозяйства имела только кота, которого в дом пускала редко, пса-дворнягу, которого обожала, и чуть больше десятка кур-несушек вместе с петухом.
От недостатка общения не страдала тоже. Должность социального работника заставляла её почти каждый день отмерять километры по деревне, обеспечивая одиноких старушек товарами первой необходимости. А уж когда она встречалась с ними, то бабулечки старались выговориться вволю, каждый раз по-новому рассказывая одну и ту же историю своей длинной жизни. Слушать Антонина умела, помочь не отказывалась, и поэтому её подопечные не чаяли в ней души.
Однажды, поднявшись утром с постели, она стала собираться на работу. Как всегда, накормила кота и собаку и вышла выпустить кур.
— Типа- типа- типа- типа!- позвала она, открыв курятник. Пеструшки, одна за одной, устремились прочь с насеста, а следом и петух, соскочив с жёрдочки и вытягивая уставшие без движения за ночь ноги, важно вышел во двор. Исполнив пару раз свои супружеские обязанности, принялся клевать небрежно рассыпанное хозяйкой зерно.
Оставив питомцев и накачав велосипед, Антонина перекинула ногу через раму, нажала на педаль и помчалась на работу.
По соседству жили переселившиеся из столицы пенсионер, военный в отставке, Трофим Скорняк со своею супругой Лидой. Жену он очень уважал и ценил. Она у него была женщина интеллигентная, степенная, прежде работала учителем. Отношения у них были довольно крепкие, друг за дружку стояли стеной. Всё бы ничего, да жили они, наверно, по городской привычке как-то отчуждённо, поэтому местных женщин это очень раздражало. А ещё и чрезмерно заботливое отношение Трофима к жене, такое, которого они не видели от своих мужей, пробуждало в них зависть, и они при возможности старались как-то уколоть Лиду. Но она смотрела на всё свысока и искусно ставила обидчиц на место, тем самым вызывая на себя ещё большую враждебность. В общем-то, они никому не мешали, но всё-таки в деревне их недолюбливали.
Лида была отличной хозяйкой. В доме всегда царили чистота и порядок, а Трофим ей всячески помогал. Ушедший на пенсию по выслуге лет бывший офицер на здоровье пока не жаловался, разве только на зрение, да и вторая половина его для её возраста держалась достаточно бодро. Трудились на приусадебном участке с любовью, холя и лелея каждый посаженный ими росточек. Щепетильная Лида с трепетом относилась к помидорчикам, капусточке, огурчикам, заботливо ставя подпорки и выдёргивая каждую травиночку, и Трофим, любивший во всём дисциплину, ею очень гордился.
В то же самое утро, когда Антонина, с которой они хоть и не скандалили, но и не особо ладили, оставив своё хозяйство, умчалась на работу, Лида отправилась в центр пройтись по магазинам, а супруг остался один. По радио передали штормовое предупреждение. Он пытался её остановить, но та, повесив сумочку через плечо, всё-таки покинула дом.
Откуда ни возьмись, налетели тучи, поднялся сильный ветер, посыпались обломанные ветки и листья с деревьев, и ветхий забор, отделявший маленький Тонин дворик от соседей, вдруг с треском рухнул на территорию Скорняков. Трофим выскочил и попытался поднять его, но безуспешно: доски, хоть были и гнилые, но в одиночку справиться оказалось невозможным.
— Ну, и ладно, пусть лежит. Не мой забор, и поднимать его я не обязан. Пусть эта мужичка сама его таскает,- с пренебрежением произнёс Скорняк.
Но только он дошёл до заднего крыльца, как увидел, что соседские куры одна за другой перебираются на его ухоженный дворик.
— Кыш, кыш! — злобно выкрикнул он, и, схватив хворостину, выгнал их.
Но назойливая птица снова через минуту вернулась и уже начала клевать зелень, посаженную его дорогой Лидой рядом с сараем. Овчарка Скорняка Вольф захлёбывалась лаем в вольере. Казалось, что она вот-вот разнесёт его. Ему вторил Тонин пёс и все соседские собаки в округе. Трофим уже с матерной бранью опять отогнал птицу, но непонятливые пеструшки снова и снова шли в атаку.
Хозяин понял, что такими щадящими методами ему не справиться, и поспешил в дом, где в шкафу у него хранилось охотничье ружьё. Он вытащил его, схватил коробку с патронами, зарядил и вернулся обратно.
Обнаглевшие куры бесцеремонно расхаживали по всей его территории, ковыряя ногами землю на грядках и клумбах. Растрёпанные цветочки судорожно вздрагивали, качаясь из стороны в сторону. Носатые особи варварски расправлялись со всей съедобной зеленью, что встречалась им на пути. Петух с победоносным видом уже успел нагадить на асфальте возле вольера, в котором беспомощно метался Вольф, и это окончательно вывело Трофима из себя. Он прямо в трико с жёлтыми широкими лампасами уселся на порог, вытянув ноги, вскинул ружьё и прицелился.
Раздался первый выстрел, но он промахнулся. Куры с криком « Кудах-тах-тах!» разбежались по углам, но часть их, перепрыгнув поваленный забор, укрылась на родной территории. Трофим выстрелил повторно им вслед, но промахнулся снова. Учащённо дыша от ярости, он стал ожидать нового наступления. Наступило затишье, и пеструшки начали потихонечку выбираться из укрытия. Они поковырялись немного возле хозяйского крылечка, и их снова потянуло к соседям.
А в это время мимо дома Трофима проходила бабка Грибчиха. Путаясь в длинной юбке и шустро загребая тапками песок, она направлялась на другой конец улицы на посиделки. Услышав выстрелы, старуха испугалась. Но любопытство взяло верх, и она потихонечку прокралась через палисадник к забору с надеждой что-нибудь разглядеть, чтобы было потом что обсудить. Подойдя к нему на цыпочках, оттопырила сухой, жилистой рукой ухо. Освободив его от платка, прищурила глаз, а второй приложила к щели. И тут раздался новый, уже удачный, выстрел, и курица без чувств упала на поваленный забор, окропив его черноту алыми каплями крови. Снайпер, подойдя к жертве, сделал контрольный выстрел и с победоносным выражением лица пнул её ботинком.
Грибчиха чуть было не вскрикнула, но, поняв, что происходит, возмущённо прошептала:
— Ну, Скорняк, гад. Морда твоя столичная. Устрою я тебе сорок первый – сорок пятый. Будешь знать, как обижать Тонину птицу.
И, опасаясь быть обнаруженной, выскочила из палисадника на дорогу и, ускорив шаг, поспешила к живущей неподалёку соседке Марусе, у которой был телефон.
— Маруся, Маруся, звони в милицию. Там стреляют!- выпалила она с порога, увидев хозяйку.
— Кто стреляет? Где стреляют?- в удивлении та остолбенела.
-Там…Там…У Тони Морозовой или у Скорняков, точно не знаю. Я такого со времён войны не слыхала, разве только по телевизору.
— А ты, случайно, не видела ли кого? Ну, кто это мог быть?
— Да нет, не видела. Я с перепугу мимо проскочила, боясь, что и меня шальная пуля настигнет. В войну девчонкой была, немец во время оккупации не убил, а в мирное время такой смертью помирать не хочется. А чего же? Я и пенсию получаю и на здоровье пока не жалуюсь. Звони скорей, не медли!
И они вызвали милицию. Участковый насторожился и, рассмотрев этот случай как неординарный для их местности, решил перестраховаться, сообщив о странном заявлении в район. А там посовещались и сразу же выслали на место происшествия отряд ОМОН.
Промчавшаяся по селу машина с вооружёнными людьми в камуфляжной форме и чёрных масках, вызвала ажиотаж. Стоявшие возле магазина сельпо женщины забеспокоились, и одна из них предположила:
— Точно это наркоманы у нас в деревне появились. Их, наверное, отлавливают. Говорят, они на заброшенных усадьбах мак и коноплю сеют. Как страшно, бабы! Скоро из дому не выйдешь.
И слух быстро породил всевозможные сплетни, которые всколыхнули всю деревню.
Омоновцы остановились, не доехав до дома Скорняка. Высадившись из машины, они мелкими перебежками добрались до его усадьбы и окружили её со всех сторон. Выстрелы не прекращались. Готовые вступить в бой, они дождались команды и пошли в атаку. Перемахнув через забор с обеих сторон дома с криком: «Сдавайтесь! Вы окружены! Бросай оружие!» они внезапно выскочили из-за углов, держа автоматы в боевой готовности, и… опешили.
Испуганный Скорняк лежал, растянувшись на ступеньках крыльца и подняв руки вверх. Рядом валялось ружьё, а неподалёку, возле вольера, где всё ещё продолжал метаться уже охрипший и обессиленный Вольф,- несколько хохлатых жертв.
Ты чего, мужик, с катушек слетел? Ты что это тут устроил? Мы ж тебя сейчас в раз прихлопнуть могли!- возмущённый командир едва сдерживался, чтобы не наброситься на Трофима с кулаками. – Ты понимаешь, что ты весь район на уши поставил!
А виноватый Скорняк, выпучив глаза и боясь даже пошевелиться, будто окаменел и не мог проронить ни слова в своё оправдание. Только в голове крутилось одно: «А ведь могли бы застрелить. Как ещё жив остался!»
