— Алло! Алло! Валентина Сергеевна! Это доктор Михайлов! Слышите меня? Всё готово к операции!
Марина выронила телефон. Четвертый раз за неделю. Четвертый раз какой-то врач звонит и просит передать Валентине про операцию.
— Вы ошиблись номером! — крикнула она в трубку. — Здесь нет никакой Валентины!
— Простите, но в карте указан именно этот номер. Вы точно не её родственница?
— Нет! Я вообще не знаю никакой Валентины Сергеевны!
— Извините за беспокойство.
Гудки. Марина швырнула телефон на диван. Достало. Мало того что на работе завал, дома ремонт, так ещё эти дурацкие звонки.
Она налила себе чай, села за стол. Попыталась вернуться к отчёту, но мысли крутились вокруг странных звонков. Какая-то Валентина. Операция. Почему её номер?
Телефон зазвонил снова.
— Да что ж такое!
— Здравствуйте, это медсестра из хосписа святой Марии. Можно Валентину Сергеевну?
— Сколько раз повторять — здесь нет Валентины!
— Ой, простите. Но она сама продиктовала этот номер. Сказала — дочка.
— У меня нет матери по имени Валентина!
— Извините. Наверное, перепутала цифры. У неё уже… проблемы с памятью.
Медсестра отключилась. Марина сидела с телефоном в руке. Хоспис. Проблемы с памятью. Какая-то старушка умирает и думает, что у неё есть дочь.
Вечером позвонили снова. На этот раз мужской голос:
— Добрый вечер. Я главврач хосписа святой Марии. Простите за настойчивость, но пациентка Валентина Сергеевна Морозова настаивает, что это номер её дочери. Не могли бы вы…
— Я не её дочь! — перебила Марина. — У меня мать умерла десять лет назад! И звали её Анна!
— Понимаю. Простите. Просто… она совсем одна. Родственники не навещают. А операция послезавтра.
— Какая операция? Вы же хоспис!
— Паллиативная. Чтобы облегчить боль. Она очень просила передать дочке, что всё будет хорошо.
В горле встал ком. Марина представила старушку в больничной палате, которая ждёт дочку. Несуществующую дочку.
— Она… сильно болеет?
— Последняя стадия. Осталось недолго.
— И никто не приходит?
— Был племянник пару раз. Интересовался наследством. Узнал, что денег нет — больше не появлялся.
Марина закрыла глаза. Вспомнила свою мать в больнице. Как сидела рядом. Держала за руку. А эта Валентина…
— Какой адрес хосписа?
— Зачем вам? Вы же сказали…
— Адрес!
Утром Марина стояла у входа в хоспис. Обычное серое здание. Внутри запах лекарств и чего-то ещё. Смерти, наверное.
На ресепшен сидела полная женщина.
— Вы к кому?
— К Валентине Сергеевне Морозовой.
— Родственница?
Марина замялась. Потом кивнула:
— Дочь.
— Наконец-то! Она вас так ждёт! Палата 23, второй этаж.
Марина поднялась по лестнице. Сердце колотилось. Что она скажет? «Привет, я не твоя дочь, просто мне стало жалко»?
Палата 23. Одноместная. У окна кровать. На ней — маленькая седая женщина. Смотрит в потолок.
— Валентина Сергеевна?
Женщина повернула голову. Глаза яркие, живые. Не похожа на умирающую.
— Маришка? Доченька! Пришла!
Она протянула руки. Марина застыла. Потом медленно подошла. Села на край кровати.
— Здравствуйте.
— Что ты, милая! Какое «здравствуйте» матери! Иди обними!
Тонкие руки обвили шею. Пахло лекарствами и чем-то цветочным. Духи, наверное.
— Я так ждала! Знала, что придёшь! Доктор сказал — операция послезавтра. Не больно, говорит. Ты не бойся!
— Я… я не боюсь.
— Умница моя. Расскажи, как живёшь? Внуки как?
Внуки? Марина растерялась. Потом начала придумывать. Про работу. Про мифических детей. Про мужа, которого нет.
Валентина слушала, улыбалась. Иногда задавала вопросы. Путала имена, даты. Но глаза светились счастьем.
Час пролетел незаметно.
— Мне пора, — сказала Марина.
— Конечно, милая. У тебя дела. Придёшь завтра?
— Приду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Дома Марина села за компьютер. Набрала в поиске «Валентина Сергеевна Морозова». Выскочило несколько ссылок. Художница. Выставки в восьмидесятых. Потом пропала.
Фотографии молодой женщины с умными глазами. Картины — яркие, живые. Критики писали о большом таланте.
Что случилось? Почему она в хосписе одна?
На следующий день Марина пришла с цветами. Потом ещё. И ещё.
Валентина рассказывала о прошлом. Путано, обрывками. О муже, который ушёл. О дочери, которая умерла маленькой. О картинах, которые никто не покупал.
— А потом я заболела. Племянник Витька приютил. Хороший мальчик. Только занятой очень.
Марина кивала. Хороший мальчик, который бросил тётку умирать.
После операции Валентина ослабла. Больше лежала. Но улыбалась, когда Марина приходила.
— Знаешь, я тебе кое-что оставлю, — сказала она однажды.
— Не надо. Я не за этим.
— Знаю, милая. Потому и оставлю. Картины мои. В подвале у Витьки. Он не знает, что они стоят. А ты сбережёшь.
— Валентина Сергеевна…
— Тихо. Я всё решила. Нотариус приходил. Всё оформил.
Через неделю медсестра позвонила рано утром.
— Марина? Валентина Сергеевна… ночью…
Не надо было продолжать. Марина всё поняла.
На похоронах было трое. Марина, медсестра и санитарка. Племянник не пришёл.
Племянник появился через день. Молодой парень с наглыми глазами.
— Ты кто такая вообще? Какая дочь? У тётки дочка в три года умерла!
— Я знаю.
— Так какого чёрта лезешь? Картины мне положены!
— По завещанию — мне.
— Да это мазня! Хлам! Я их на помойку хотел выкинуть!
— Адрес подвала скажешь — сама заберу.
Он психовал, угрожал судом. Но документы были в порядке.
Марина вывезла картины. Тридцать работ. Показала знакомому искусствоведу.
— Боже! Это же Морозова! Её картины ищут коллекционеры! Она пропала в девяностых!
— Не пропала. Болела.
— Это состояние! Миллионы!
Марина смотрела на картины. Яркие мазки. Живые цвета. В каждой — кусочек души Валентины.
Продавать? Нет. Пусть висят. Память о женщине, которая умерла не одна. О дочери, которой не было. О случайном звонке, который всё изменил.
Телефон зазвонил. Незнакомый номер.
— Алло?
— Здравствуйте! Это хоспис святой Марии. Вы не могли бы передать Анне Ивановне…
— Что передать? — перебила Марина.
— Что завтра процедуры в десять. Она просила дочку предупредить.
Марина помолчала. Потом улыбнулась:
— Передам обязательно. А можно адрес палаты?
Некоторые звонки не бывают случайными.
