Она Тимуру всю жизнь загубила, родила калеку… — повторяла бабушка, свекровь Лены. — Смотрите на него… У-у-у! До сих пор в семь лет не может сам сходить в туалет, всё под себя.
Слава сидел на полу, его лицо освещала странная, отстранённая улыбка. Он мычал и громко хлопал в ладоши. Мальчик не умел ходить. Ася не выносила его улыбки — её пугало то, что скрывалось за ней: полное отсутствие сознания и, следовательно, будущего.
— Да тут Тимур дурак, а не она! — возражала мама Аси. — Надо было делать кесарево, как врачи советовали. Лена боялась естественных родов: плод крупный, таз узкий… А твой гениальный Тимур возьми да и заяви: «Чего там рожать! Все женщины справляются — и ты сможешь! Никаких операций!» — передразнивала она его грубым голосом. — Вот и получили, что получили. Один виноват, а страдают все. Хорошо хоть младшая родилась здоровой. Слава, ты хочешь в туалет? Пись-пись?
— У! у! — радостно откликался мальчик на внимание.
— Да он ничего не понимает, дурашка ведь. Пусть Ленка сама с ним справляется, ты отдыхай, — говорила бабушка с неизменной улыбкой. Она улыбалась всегда — когда речь шла о радостном, печальном или ужасном, когда её обожаемый сын осыпал её бранью. Бабушка лишь кивала и приговаривала: «Ой, ну скажи ещё, скажи…», скрывая за улыбкой истинные чувства.
Семья Аси переехала к бабушке прошлой осенью. Девять лет они прожили на другом конце страны, но не прижились там. Решили вернуться в родные края. Сразу после приезда они купили недостроенный дом в трёх километрах от города — голые стены под крышей, без окон и полов. Постепенно они занимались стройкой, надеясь перебраться туда весной, закончив хотя бы комнату и кухню.
Бабушкина трёхкомнатная квартира сначала вмещала всех. Однако то, что старшая дочь временно поселилась у матери, вызвало зависть дяди Тимура. Он жил с женой и двумя детьми в далёкой деревне, и бремя ответственности за собственную жизнь ему давно наскучило. Уже через месяц он заявил о своём переезде в город:
— Почему Машка живёт с тобой, а я должен всё тянуть один?
— Она же ненадолго, Тимур, до весны.
— Ну а мы до лета! Так справедливее!
Так они стали жить все вместе: родители Аси с младшим братом в одной комнате, семья Тимура — в гостиной, а бабушка с внучкой — в самой маленькой комнатке. Часто с Асей на кровати ночевал её двоюродный брат Артём, единственный сын младшей дочери бабушки и её любимец. Всего у бабушки было трое детей: старшая Маша (мать Аси), затем Тимур и младшая Света. Маша рано стала самостоятельной, сбежав из дома в шестнадцать, а Тимур и Света выросли инфантильными, уверенными, что мать обязана обеспечивать их до конца дней. Бабушка потакала их капризам, совершенно не уважая себя. Мама часто говорила Асе, что баба Галя «глупа, как пробка». Бесхребетность матери так бесила Машу, что та вообще перестала называть её мамой, обращаясь только по отчеству — Викторовна.
— Она не заслужила права называться матерью. Я сбежала от них в шестнадцать из-за отца-алкоголика. Она меня никогда не защищала, только этим двоим во всём потакала.
Несмотря на несправедливые обвинения в адрес тёти Лены, девятилетняя Ася любила бабушку, и та отвечала ей взаимностью. Бабушка была малограмотной, окончив лишь четыре класса, но знала множество жутких и увлекательных историй. Перед сном внуки всегда собирались в её комнате: Ася с младшим братом Мишей и Артёмом.
— Бабушка, ну расскажи ещё!
— Да я уже всё сто раз рассказывала, — улыбалась она в темноте. В свете незанавешенного окна таинственно поблёскивала золотая коронка на её зубе. — Спите уже.
— Ну ба-а-абушка, пожалуйста!
— Ладно.
Дети переглядывались в предвкушении, их глаза блестели. Трёхлетний Миша накрывался с головой одеялом — сейчас будет страшно! Окружённая внуками, бабушка начинала одну из своих леденящих душу историй.
«Жили в одной деревне мать, отец и сын. Был у них когда-то старший сын, да утонул в реке. С тех пор женщина панически боялась, что и младший может утонуть…»
Когда бабушка приближалась к кульминации, дверь внезапно распахивалась, заставляя детей вздрагивать и укрываться с головой. Это приходила мама Аси и Миши:
— Опять ты им страшилки рассказываешь? Миша потом полночи не спит! Хватит, спать!
— Мааам, ну ещё чуть-чуть! Бабуля, продолжай!
— Призраки! Мертвецы! У-у-у! — корчил рожицы Артём, растопыривая пальцы.
— А-а-а! — визжал Миша и бежал к маме. Бабушка со старшими внуками заливалась смехом.
Но вернёмся к ужасному чудовищу наяву — тёте Лене. По профессии она была парикмахером, но не работала с девятнадцати лет, с рождения Славы, получившего родовую травму. Никто из родни мужа не пытался понять, как тяжело молодой женщине, почти девочке, одной тянуть ребёнка-инвалида. Лену постоянно упрекали в лени, называли трутнем и плохой хозяйкой, пеняли на заросший двор и беспорядок в доме, в то время как «бедный Тимур» работал без устали, «не видя белого света». Свои трудовые подвиги и тяготы семейной жизни Тимур компенсировал обильными возлияниями в себя водки. «Гены, — вздыхала баба Галя, оправдывая сына, — отец-то алкоголик, куда от генов денешься». А регулярные избиения «серой мышки Лены» воспринимались как нечто само собой разумеющееся: другого отношения она якобы не заслуживала.
Когда Ася с родителями вернулись на родину, они вскоре поехали в гости к дяде Тимуру в деревню.
— Возьмите с собой еды, — посоветовала бабушка, — у них там наверняка пусто, Ленка ленивая, не готовит, да и денег у них вечно нет.
Дядя Тимур сразу произвёл на Асю отталкивающее впечатление: грубый, хриплый голос, пустые выпученные глаза, чёрные спутанные кудри.
— Настоящий казак, в предков! — умилялась бабушка, и Тимур важничал. Хотя, по мнению Аси, от казачества у него была лишь одна черта — взрывной характер, а благородства, ума и воспитания не было вовсе. Мама выражалась точнее: «Ноль без палочки он, а не казак».
Тётя Лена, напротив, сразу расположила детей к себе. У неё были глаза запуганного ребёнка, словно говорящие: «Я такая же, как ты! Почему я должна быть взрослой? Мне страшно! Помоги!» Её беспомощность находила отклик в душе девочки, но раздражала взрослых.
— Ох, и угостить-то вас нечем… Только борщ остался, — суетливо говорила тётя Лена.
— Мы не голодные, дома поели, — отвечала мама.
— А вы, детки, хотите борщика? — ласково спрашивала она Асю и Мишу. Девочка кивала, и тётя Лена спешила разогревать еду.
— Не могла дома поесть? — шипела на Асю мама.
Пока дети ели, мама разговаривала с тётей Леной, а папа во дворе осматривал хозяйство с дядей Тимуром.
— Тебе, наверное, очень тяжело… Почему бы не сдать его в интернат? — спросила мама.
Лена хмурилась и нервно мяла край скатерти свободной рукой, в то время как на другой руке у неё сидела младшая дочь.
— Я думала… Но Тимур и слышать не хочет. Говорит, своего сына никуда не отдадим, сами поднимем.
— Сами? А много он помогает? Всё на тебе! И с младенцем на руках! Дай я её подержу. У-тю-тю, Галюня, пойдёшь к тёте?
Девочка спокойно шла на руки к незнакомой женщине. Её назвали в честь бабушки Гали.
— Не дело это, Лена. Понимаю, родного ребёнка тяжело отдать… Но ведь он… ты сама знаешь… безнадёжен. Сколько врачи ему давали?
— До десяти лет максимум.
— Ох… Ну, вам решать.
Художник К.С. Петров-Водкин
После переезда в город отношение мамы Аси к тёте Лене изменилось под влиянием бабушки. Оставалась и жалость, и какое-то женское понимание, но… Бабушкина травля исподтишка заразила и Машу. Постепенно Машу начало раздражать в невестке всё: её безынициативность, замкнутость и то, что они вообще тут топчутся, хотя имеют свой дом. Они с бабушкой постоянно обсуждали Лену, выискивая новые недостатки и тыкая её в них.
— Опять твой напачкал на ковёр! Убирай! Я что, должна за ним убирать?
— Чего твоя малая всю ночь хныкала? Какая же ты мать!
— Посуду сразу мой за своими! Всю раковину заставила! — поддакивала бабушка.
— Я разделила полки в холодильнике: эти две — наши, вашим туда не лазить. Надоело это общее хозяйство — наше масло съели за два дня! — жаловалась Маша. — Нам пачки на неделю хватало!
Муж никогда не заступался за Лену, напротив, поддерживал нападки. По ночам Ася иногда слышала, как тётя Лена тихо стонала от боли — это дядя Тимур «воспитывал» её. Вскоре и Ася стала воспринимать тётю Лену как чудовище, разрушившее жизни всех вокруг. Ведь её винили во всём: и в том, что дядя Тимур не работал и пил, и в его агрессии по отношению к чужим детям. «Ленка его, бедного, довела!» — твердили мама и бабушка, и Ася понемногу начала бояться тётку.
У тёти Лены была одна ценность — золотое обручальное кольцо, подаренное бабушкой и дедушкой на свадьбу. После вторых родов её пальцы распухли, и она сняла кольцо, храня его в косметичке. Однажды, когда семья Тимура ушла гулять, Маша и бабушка обыскали её вещи, проводя ревизию посуды и белья.
— Смотри-ка! — возмущалась бабушка. — Хорошие кастрюли себе припрятала, а нашими пользуется!
— И полотенец кухонных у неё сколько! — поддерживала Маша.
Ася сгорала от стыда, наблюдая за этим.
— Мам, ба, остановитесь! Это же низко! Они сейчас вернутся!
— Молчи! Никто не узнает, — обрывала её мать.
— А вот и колечко! — торжествующе произнесла бабушка, зажимая в пальцах золотой ободок.
Они решили, что Лена недостойна кольца, и спрятали его за обивку кресла в гостиной. Ася умоляла вернуть украшение, но мать пригрозила ей расправой:
— Смотри у меня, не проболтайся! Поняла?
— Не рассказывай никому, Асенька, — улыбалась бабушка. — Ты же любишь нас? Это моё кольцо, Лена его украла. Я просто забираю своё.
— Но оно же обручальное…
— Она воровка! Ясно? — мама замахивалась на девочку.
— Она не расскажет, она у нас умница, — бабушка улыбалась, как улыбалась и всегда, несмотря на мерзость происходящего вокруг.
Через несколько дней тётя Лена обнаружила пропажу. Они обыскали весь дом — заглянули под каждую кровать, за каждую тумбочку. Даже папа Аси, не подозревавший о краже, помогал в поисках. Ася с болью смотрела, как тётя Лена в отчаянии ползает по полу. Мама и бабушка сохраняли ледяное спокойствие, изображая участие. А потом, оставшись на кухне наедине, они тихо хихикали, и бабушка похлопывала себя по коленям, словно наблюдала за комедийным спектаклем. До чего же смешно!
***
В глухие ночные часы, затворяя створки дверей гостиной, Лену охватывала одна навязчивая мысль — оказаться в прошлом, отмотать жизнь на десятилетие назад. Не связывать свою судьбу с Тимуром-деспотом, не производить на свет его больного ребёнка, избежать знакомства с этой «замечательной» семейкой супруга. Не отличаясь проницательным умом и не владея искусством уклонения от жизненных невзгод, она вышла за первого подвернувшегося мужчину. Собственных родителей она едва помнила: отца, согласно семейным преданиям, будто бы никогда и не существовало, а мать скончалась, когда девочке едва исполнилось три годика. О ней заботилась тётка — если это можно было назвать заботой. Лена пребывала на положении прислуги, настоящей Золушки, лишённой надежды на сказочное избавление.
Всё началось в восемнадцатилетнем возрасте, когда она заключила брак с Тимуром. Родня мужа владела ветхим деревенским домишком, доставшимся от бабки, где молодые и обосновались, осваивая премудрости сельского быта. Первый год супружества протекал относительно безмятежно, пара ожидала пополнения, однако после родоразрешения для Елены наступили поистине адские времена: мальчик получил родовую травму и появился на свет с инвалидностью.
— Никудышная ты… Даже нормально родить не сумела, — бросал в лицо супруг.
Лена не решалась напомнить Тимуру о врачебных рекомендациях: самостоятельные роды ей не рекомендовали, было много показаний для кесарева. Однако муж наложил на операцию вето. И когда он приехал забирать жену из роддома, Лена робко сказала:
— Медики советовали… оставить младенца в роддоме. Утверждали, что он нежизнеспособен…
— Вздор! Забираем ребенка домой. Наш сын — наша ноша.
Нести эту ношу Тимур благополучно перепоручил супруге. На протяжении последующих шести лет мужчина в полной мере проявил свою омерзительную натуру: пристрастился к выпивке, начал поднимать на Лену руку и постоянно требовал материнской помощи, однако свекровь не спешила навещать молодую семью. Спустя шестилетие героиня вновь оказалась в интересном положении. Её охватывал ужас при мысли о предстоящих родах, она не желала очередного ребёнка, но Тимур обожал демонстрировать свою властность:
— Будет так, как я сказал! Рожаешь без пререканий!.
Власть над чужими судьбами, ощущение себя капитаном семейного корабля — вот что питало его самолюбие. Все сопутствующие трудности и последствия мужчину абсолютно не волновали, расхлёбывать их приходилось одной Лене. При второй беременности врачи уже не стали учитывать пожелания родителей и провели плановое кесарево сечение — на свет появилась здоровенькая Галочка.
После общесемейного переселения в городскую квартиру к свекрови для Лены настали поистине суровые дни — мать супруга и его сестра прониклись к ней самой искренней антипатией. Лена постоянно им мешала, всё делала неправильно, её отпрыски всех раздражали, и даже ответственность за «сидение на шее» у Тимуровой матери возложили на невестку, хотя зачинщиком переезда выступал сам Тимур.
Кульминацией этой взаимной вражды стала пропажа обручального кольца. Лена не сомневалась — украли, однозначно стащили.
Она собралась с духом и впервые предъявила претензии свекрови:
— Я знаю, это вы присвоили моё колечко. Требую вернуть!
— Как хватает наглости! Пользуешься нашим гостеприимством, да ещё осмеливаешься обвинять!
— А знаешь, мама, тут действительно не всё чисто, — неожиданно поддержал супругу муж, — я лично видел кольцо в её косметической сумочке. Куда бы оно могло подеваться?
— Предатель! И ты против родной матери! Хватит, не то всех вас к чёртовой матери отправлю в деревню!
— Попробуй только! Законная доля в этой квартире мне принадлежит!
— Тьфу на вас! — вспылила бабка, — родную мать в воровстве обвинять… Какое унижение!
Ухватившись за сердце, она ретировалась на кухню за корвалолом. Без поддержки старшей дочери Маши, пропадавшей то на строительстве дома, то в рабочих командировках, бабушке становилось всё сложнее противостоять в стычках семье Тимура. Возвращаясь с завода, где баба Галя продолжала работать уборщицей цеха, она вынуждена была проводить несколько часов наедине с невесткой. Внучка Ася то готовила уроки, то гуляла, а младшего Мишу Маша постоянно брала с собой — и на стройплощадку, и в торговые поездки. Тимур же перебивался разовыми заработками — по диплому он числился сварщиком (хотя в деревне переквалифицировался в механизатора), но нигде подолгу не задерживался из-за пьянства.
Маша была до того загружена работой и домашним ремонтом, так отчаянно стремилась поскорее вырваться от родни, что практически не появлялась дома. Однажды ей пришлось покинуть квартиру значительно раньше обычного, и она, смущённо запинаясь, попросила Лену об одолжении:
— Лен, будь добра, разбуди завтра Асю в школу? Она самостоятельно оденется, школьные принадлежности собраны, тебе лишь потребуется её поднять и приготовить чай с бутербродом, всё необходимое на нашей полочке в холодильнике…
— Хорошо, разбужу непременно, не беспокойся.
— Благодарю. И ещё, Лен… — Маша смутилась ещё сильнее, — если возникнет желание, можешь и себе сделать бутерброд с нашим маслом и сыром. Не жаль. Вам ведь взять негде, Тимур денег не приносит.
Лена лишь улыбнулась. Увольте, пусть лучше сохранится это раздельное потребление пищи. В данном аспекте она нисколечко не таила обиды на Машу: та в самом деле не обязана была содержать их семейство! Сами-то они лишь обустраивались на новом месте, и вполне объяснимо нежелание тратить финансы на небогатых родичей.
Утром Лена поднялась заблаговременно, заварила чай и направилась будить Асю. Взрослых в квартире, кроме неё, не присутствовало. Девочка почивала, подложив ладошку под щёчку. Она отличалась необыкновенной миловидностью: большеглазая, светлокожая, изящная, словно фарфоровая куколка. Лена нежно провела рукой по её светлым прядям:
— Асенька, просыпайся, солнышко, в школу пора.
Ася заворочалась, перевернулась на спину. На неё смотрела тётя Лена — та самая, что слыла чудовищем, настоящим исчадием ада, повинным во всех мыслимых грехах. Но отчего же её улыбка столь нежна, а взгляд исполнен… любви?
— Я уже приготовила тебе чаёк. Просыпайся не торопясь, времени достаточно, — продолжала улыбаться тётя Лена.
Ася скривила губки.
— Что случилось?
— Животик побаливает. Чуть-чуть.
Живот у Аси и вправду ныл, но преимущественно от нервного перенапряжения — стоило вспомнить о назначенной на сегодня контрольной работе, как живот сводило судорогой.
Полежи минутку. Возможно, просто не окончательно проснулась? Я тем временем приготовлю тебе бутербродик. И знаешь, иногда достаточно просто выпустить скопившиеся газы — это естественный процесс, абсолютно не постыдный, особенно при отсутствии свидетелей, — подмигнула ей тётя Лена.
Спустя пятиминутный промежуток она вновь навестила племянницу.
— Ну как? Еще болит?
— Угу.
— Давай-ка я сделаю тебе лёгкий массаж?
И она принялась водить своей тёплой ладонью по животу девочки, выписывая окружности. И она не переставала улыбаться Асе, а улыбка её была столь сердечной и доброжелательной, что сердечко у Аси ёкнуло. Ледяная оболочка, взращённая бабушкой и матерью, растаяла с быстротой снежинки на тёплой ладони. Тётя Лена не являлась плохой! Она — несчастная, затравленная женщина, вмещающая столько доброты и любви, что слёзы наворачиваются от осознания окружающей её несправедливости. И Ася, всхлипнув, разрыдалась.
— Что случилось? Боже правый! — встревожилась Лена, — я где-то слишком сильно надавила? Тебе очень больно?
— Нет, это не вы, — проскулила Ася, — он просто побаливает.
В действительности живот уже перестал беспокоить девочку. Её захлёстывали рыдания и чувство бессилия от невозможности что-либо изменить. Но как в этом признаться?
— Вот что, зайка моя, давай-ка ты сегодня останешься дома. Ещё поспишь, договорились?
— Ага.
Ася проспала дополнительный час. Затем полежала, поразмышляла о взаимоотношениях между её матерью, бабушкой и тётей Леной. За что её так ненавидят? Несправедливо! Нечестно! Она вышла к Лене в гостиную. Та восседала на ковре и забавлялась с маленькой Галей. Поблизости возился с кубиками инвалид-Слава, мычал и громко покряхтывал.
— Самочувствие улучшилось? — улыбнулась тётя Лена.
— Да. Тётя Лена, мне известно где ваше кольцо, — твёрдо заявила Ася.
Лена замерла с погремушкой в руке.
— Его спрятали мама с бабушкой. Оно вон там, в кресле, за обивкой. Сию секунду достану!
Ася ринулась к креслу, отодвинула его и запустила руку в прореху. Порывшись там, она вернулась к тёте.
— Вот. Получите.
По лицу Лены пробежала судорожная гримаса, глаза потемнели и мгновенно вспыхнули.
— Благодарю, Асенька.
— Мама грозилась меня выпороть, если я вам проболтаюсь…
— Не позволю ни единой душе тебя тронуть! — уверенно провозгласила Лена.
В вечернее время Лена собрала всех домочадцев в одной комнате под предлогом чрезвычайного происшествия. Она пребывала на взводе и демонстрировала нехарактерную решительность, даже некую артистичность.
— Потрясающая новость! Обнаружилось моё пропавшее кольцо! Кто-нибудь может предположить место его нахождения?
Мама Маша и бабушка восседали с окаменелыми лицами. Тимур пребывал в нетрезвом состоянии, но сохранял вменяемость, а отец Аси изучал газетные новости, поскольку эти женские разборки его никогда не занимали. Вопрос Лены повис в воздухе.
— Хватит тянуть, излагай всё по порядку. Нашла — и славно, что дальше? — произнёс Тимур.
Лена бросила взгляд на Асю. Девочка смотрела на неё во все свои огромные голубые глаза.
— Оно было запрятано в кресло! — провозгласила Лена.
— Ох, да это, верно, Артёмка пошалил и припрятал. Нашёл на полу… Да потом запамятовал. Известный шутник! — протараторила скороговоркой бабушка, обнажив в улыбке передние зубы, где поблёскивала золотая коронка.
— Ну, естественно! — подхватила мать Маша, — Кому же ещё оно надо! Детвора и не такое вытворяет, Господи!
Лена улыбнулась им приторно, одними губами, тогда как взор её пылал негодованием.
— Я располагаю иными сведениями. Мне сообщили и место сокрытия, и имена причастных.
— Кто?! Вздор несусветный! — захлопотала бабушка, а её щёки покрылись алыми пятнами. Маша бросила на дочь гневный взор.
— Мне донесли, что вы, Маша, вместе с бабой Галей похитили моё кольцо и запрятали в кресло.
— А-а-а-хх! — взорвались обвиняемые, начав наперебой оправдываться, — Да как ты смеешь, бессовестная, наглая, лживая! В порошок сотру за подобную клевету!
Лена взметнулась со стула:
— Мне всё поведала Ася! — выпалила она.
Отец Аси отложил газету и устремил взгляд на дочь. Событие внезапно привлекло его интерес. Ася съёжилась под тяжестью взрослых взглядов. Она уже жалела о том, что рассказала. Вот и доверяй после этого взрослым… предатели.
— А-а-ах! Ася! Как тебе не стыдно лгать! — запричитала бабушка, — А я к тебе всей душой…
— Не могла она такое сказать! Это обман! — взъерепенилась Маша, — «Ася, признавайся! Тётя Лена сочиняет?!
Она уставилась на дочь с нажимом, и Ася окончательно растерялась.
— Ася, поведай при всех то, что ты сообщила мне. Не страшись, тебя никто не посмеет побить. Коля, — обратилась Лена к отцу Аси, — тебе следует знать: Маша угрожала Асе физической расправой в случае разглашения тайны о кольце. Твою дочь втянули в ложь — поразмысли, каким принципам учат ребёнка бабушка и мать.
Николай уставился на супругу и тёщу как на умалишённых. Он подозвал к себе Асю и усадил её на колени. Девочке стало ещё неловче — она не восседала на отцовских коленях с пятилетнего возраста.
— Не страшись, Ася. Говори правду, — поддержал её родитель.
Ася обвела взором собравшихся. В те секунды, пока она решалась предать мать и бабушку, в помещении царила абсолютная тишина, даже Славик, казалось, прислушался.
— Это совершили бабушка и мама. Они отыскали в шкафу у тёти Лены кольцо и запрятали его в кресло.
Лицо Лены на мгновение озарилось торжеством, а затем комнату взорвала какофония голосов. Кричали одновременно: Лена визжала, защищая себя, и рыдала, Тимур вступился за супругу, бабушка и Маша осыпали новыми обвинениями Лену и отрицали вину… Ася заткнула уши.
— Заткнитесь! — взревел отец Аси. — Ты, дочь, можешь идти играть. Маша… не ожидал от тебя подобного падения. Обсудим с тобой это в спальне. Дорогая тёща… не находится слов. Вы что, совсем рехнулись?! У Ленки и так дитя-инвалид и муж-недоумок!..
— Эй! Это кто тут недоумок? — возмутился Тимур.
— А вы, выходит, обе не в себе? — продолжил Николай. — Козла отпущения нашли? Возжелали самоутвердиться за счёт более слабого, не способного дать отпор?
Родственники разбрелись по комнатам. Асю никто не тронул, лишь мать, оставшись с ней наедине, прошипела:
— Зачем проболталась? Эх, язык без костей!
— Мне искренне жаль тётю Лену.
— Жаль, говоришь? У пчёлки, знаешь, где жалко? В одном известном месте!
— И всё равно вы с бабушкой поступали несправедливо!
Маша закусила губу. Лишь после разоблачения она по-настоящему осознала всю мерзость содеянного. Человека оценивают по поступкам… Неужели она к тридцати годам успела так низко пасть?
Бабушка после случившегося заметно охладела к внучке, а спустя две недели произошёл небольшой инцидент: Ася подралась с её любимым внуком Артёмом. Ася была старше и одержала верх… Бабушка в сердцах отвесила Асе пощёчину, и вечером девочка во всём призналась матери. Последовал очередной скандал. Баба Галя впервые не улыбалась, оправдываясь:
— Ой, Ася, не возводи напраслину, разве можно так оговаривать родную бабушку?
— Помолчи лучше! — присоветовала ей Маша. — Ася, говори по совести, только честно: она действительно тебя ударила?
Ася посмотрела на бабушку. Та качала головой в отрицании.
— Да.
— Всё! Больше ноги моей здесь не будет! — закричала Маша, — На моего ребёнка посмела руку поднять?!
— Я её не трогала! Ася, ну как тебе не стыдно!
— Ты всю жизнь лжёшь, не задумываясь! Ася никогда не обманывает! Я за своих детей жизнь отдам! Коля, мы покидаем это змеиное гнездо. Собираем чемоданы! Начнём обживаться в том, что успели отремонтировать!
На следующее утро Ася с родителями отбыла на новое постоянное место жительства. Перед отъездом с ними попрощалась тётя Лена: она обняла Асю в последний раз, и с того момента девочка более никогда её не встречала. Маша что-то собиралась сказать Елене, но так и не отважилась, лишь взяла на руки маленькую Галочку, потискала её и произнесла:
— Прекрасная девочка подрастает. Вылитая ты, Лен.
***
За следующий год жизни Лены практически не изменилась. Всё перевернулось, когда супруг отправился на заработки и пропал на целых полгода, оставив семейство без средств к существованию. Перебивались они исключительно на пособие по инвалидности сына, но на троих этих сумм катастрофически не хватало. Лена воспользовалась отсутствием мужа — она определила сына-инвалида в интернат, устроила дочку в ясли и возобновила работу в салоне красоты. Решение о помещении сына в специализированное учреждение далось ей неимоверно тяжело, но это было не жизнь, а сплошное мучение… С первой же получки она съехала от свекрови, сняв комнату в общежитии, и инициировала бракоразводный процесс.
Минуло восемь лет, прежде чем Лена сумела приобрести собственное жильё — небольшой домик в городской черте. К тому времени у неё уже имелся новый супруг, и основные финансовые поступления обеспечивал он. Она не стала ни богатой, ни знаменитой… Её удел — самая обыкновенная жизнь, со своими взлётами и падениями. Её сын Слава скончался в двенадцатилетнем возрасте, окончив свои страдания. Тимур за все годы после развода не помог ей ни единой копейкой.
Однажды Маша случайно столкнулась с Леной на рыночной площади: причёска элегантная, но пальтецо потрёпанное, и сама худая-прехудая. Взгляд сохранился прежний — извиняющийся, детский, тёплый и добрый, словно растерянный, виноватый. Маша скупила целый пакет конфет и вручила ей — для Галочки. Записав адрес, Маша пообещала нанести визит. Заехала спустя месяц — привезла для Лены несколько сумок, набитых деревенскими продуктами: яйца, ощипанных кур и утку, овощей с фруктами. Надолго не задержалась — не пожелала смущать Лену, видя её скромный быт.
— А Тимур окончательно спился, проживает у некой вдовы, пьют вдвоём, страшно смотреть — чистейшие бомжи.
— Да ну его к чёрту… — молвила Лена. — Даже слушать о нём ничего не желаю. Он был для меня настоящим наказанием, до сих пор не могу осознать, за какие прегрешения.
Тимур не только не оказывал финансовой помощи, но и ни разу за все годы не поинтересовался судьбой дочери. Равно как и бабушка — своей внучкой.
— А всё-таки тётя Лена была хорошим человеком. Рада, что ты это осознала и раскаялась, — произнесла Ася, когда мать вернулась от них домой на автомобиле.
— Хорошая, не стану спорить. Никто и не утверждал, что она плохая. Бесхарактерная просто, бесхребетная.
— И за это следовало её так жестоко травить? Вы с бабушкой не имели ни малейшего права относиться к ней так подло.
— Нечего мне морали читать. Яйца курицу не учат, слышала? Так что закрой свой ротик и проваливай, а то договоришься, что гулять вечером не отпущу.
