В родную деревню Татьяна вернулась с трёхмесячной дочкой. Это событие вызвало множество пересудов: вот тебе и тихоня, вот тебе и бесплодная! Много ли пожила разведёнкой, а уж ребёнка в подоле принесла!
И только мать Татьяны, молчаливая, внешне суровая тётка Тамара, знала правду. Но дочь была уверена: от неё ни один человек не услышит ни слова о том, как Таня стала матерью…
Деревня, где родилась Татьяна, носила ничем не примечательное название Загорки. Как водится в таких деревеньках, народ здесь был простой, можно сказать, существовал своим хозяйством. Работали люди в колхозе, а в свободное от работы время, которого было не так уж и много, крестьянствовали — держали скотину да огороды сажали.
Татьяна тоже с малолетства помогала матери и на ферме, и по хозяйству. Всякое бывало: и в ледяной воде мёрзнуть приходилось, когда зимой бельё полоскала в проруби, и свежую траву на загривке таскать огромными тюками, не считаясь с возрастом, и дрова колоть, и глину месить…
Жили они несколько обособленно: Тамара была необщительной, время на пустые разговоры у единственного деревенского магазина тратить не любила. Местные кумушки величали её за глаза соломенной вдовой, потому как отец Татьяны уехал на северá за длинным рублём вскоре после рождения дочери да так и сгинул где-то в далёких краях. Нет, он не погиб, не умер, просто обзавёлся другой семьёй, о чём однажды оповестил супружницу в письме.
Тамара после того только больше замкнулась. А глядя на мать, и Танюшка не особо стремилась к общению со сверстницами. И — тем более — со сверстниками. Так и жила эта небольшая семья, как говорится, и при́ людях, и на усторóнье.
Но молодость взяла своё. И Таня, едва исполнилось ей 17 годков, влюбилась. Николай Коренев жил неподалёку, уже отслужил в армии, вернулся в родные Загорки и устроился в колхоз механизатором. Справедливости ради надо сказать, что по нему сохла чуть ли не половина местных девчат: уж больно хорош собой был парень. Да и работящий, серьёзный — чем не жених?
— Ох, Танька, — вздыхала иной раз Тамара, видя, какими взглядами провожает дочь соседа. — На него не ты одна заглядываешься, вон каких девок Кольке в невесты-то прочат. А Серафиме Кореневой в снохи абы кого не надо, она уж на председателеву дочку глаз положила. Забыла бы ты про него, доченька. И другие парни есть, может, и сладилось бы каким с другим-то. А так только себя изведёшь…
Но сердечко Татьяны, прежде не знавшее подобных чувств, только сильнее билось, если где-то поблизости появлялся Николай.
Сам же Коренев особо ни на кого не заглядывался: работал, ещё и учиться заочно поступил в техникум. Разве что на танцы в клуб ходил, как и другие деревенские парни.
Татьяна тоже, как окончила десятилетку, поступила в медицинское училище. Домой ездила нечасто — лишних денег у них с матерью не было.
В январе 1976 года первокурсница отдыхала на каникулах. Не заметила, как промелькнули две недели. Перед отъездом на учёбу решила сходить в клуб. Вся деревня там собралась: ещё бы, такое событие — строители БАМа на встречу с колхозниками приехали! Буквально месяц назад по Байкало-Амурской магистрали прошёл первый поезд, вся страна ликовала и чествовала молодых героев труда!
После встречи с бамовцами молодёжь осталась на танцы. Татьяна же оделась, чтобы идти домой. И буквально у самого выхода её окликнул… Николай:
— Таня, уходишь? Подожди, вместе пойдём.
? Composition: Medium shot, centered framing with the two subjects positioned slightly left of center, creating a balanced composition with ample negative space to the right. The subjects are nestled within tall grasses, which act as natural leading lines drawing the viewer’s eye towards them. The overall framing emphasizes intimacy and a connection to the natural environment.
? Camera Settings: Estimated aperture of f/2.8 to f/4, suggesting a shallow to moderate depth of field. ISO appears to be relatively low, indicating good lighting conditions, possibly natural daylight. Shutter speed would be fast enough to freeze the gentle embrace. Lighting conditions are soft and diffused, likely late afternoon or early morning.
? Film Grain: Minimal digital noise is apparent. There is a subtle, artistic texture that mimics film grain, adding a painterly quality without being distracting. The overall clarity is high, with fine details preserved.
LENS EFFECTS:
? Optics: The lens exhibits a pleasing softness towards the edges, characteristic of a prime lens used at a wider aperture. Sharpness is concentrated on the subjects’ faces and the immediate foreground. There is no noticeable barrel or pincushion distortion.
? Artifacts: No significant chromatic aberration or lens flare is visible. The light filtering through the background is handled gracefully, contributing to the atmospheric effect.
? Depth of Field: Shallow to moderate depth of field, effectively isolating the subjects from the background. The bokeh is creamy and smooth, with soft, indistinct shapes of foliage and water. The focus falloff is gradual, enhancing the sense of depth.
SUBJECT:
? Description: Two individuals, an adult female and a young child, are depicted. The adult appears to be in her late 40s to early 60s, with a fair skin tone and a gentle, loving expression. She has her head tilted down, nuzzling the child. The child appears to be a young girl, approximately 3-5 years old, with a fair complexion. She is leaning into the adult, her face partially obscured.
? Wardrobe: The adult is wearing a light-colored headscarf, possibly white or off-white, tied around her head. She has on a simple, loose-fitting V-neck blouse or dress in a muted grey or lavender color, with a lighter colored apron or skirt over it in a cream or off-white hue. The child is wearing a long-sleeved dress in a muted pink or coral color with a subtle pattern. She also | Enhanced Prompt: A photorealistic medium shot of two subjects: an adult woman in her late 40s to early 60s with fair skin and a gentle, loving expression, wearing a light off-white headscarf and a muted grey-lavender V-neck blouse over a cream apron/skirt, nuzzling a young fair-skinned girl (3-5 years old) wearing a long-sleeved, subtly patterned muted pink dress. The subjects are positioned slightly left of center, nestled within tall grasses that act as natural leading lines, creating a balanced composition with ample negative space to the right. The scene is bathed in soft, diffused late afternoon daylight, suggesting low ISO and a fast shutter speed to freeze the gentle embrace. The aesthetic features creamy, smooth bokeh from a shallow depth of field (f/2.8-f/4), concentrating sharpness on the faces, with minimal film grain texture. Photorealism, intimate portrait. SHOT:
• Composition: Medium shot, centered framing with the two subjects positioned slightly left of center, creating a balanced composition with ample negative space to the right. The subjects are nestled within tall grasses, which act as natural leading lines drawing the viewer’s eye towards them. The overall framing emphasizes intimacy and a connection to the natural environment.
• Camera Settings: Estimated aperture of f/2.8 to f/4, suggesting a shallow to moderate depth of field. ISO appears to be relatively low, indicating good lighting conditions, possibly natural daylight. Shutter speed would be fast enough to freeze the gentle embrace. Lighting conditions are soft and diffused, likely late afternoon or early morning.
• Film Grain: Minimal digital noise is apparent. There is a subtle, artistic texture that mimics film grain, adding a painterly quality without being distracting. The overall clarity is high, with fine details preserved.
LENS EFFECTS:
• Optics: The lens exhibits a pleasing softness towards the edges, characteristic of a prime lens used at a wider aperture. Sharpness is concentrated on the subjects’ faces and the immediate foreground. There is no noticeable barrel or pincushion distortion.
• Artifacts: No significant chromatic aberration or lens flare is visible. The light filtering through the background is handled gracefully, contributing to the atmospheric effect.
• Depth of Field: Shallow to moderate depth of field, effectively isolating the subjects from the background. The bokeh is creamy and smooth, with soft, indistinct shapes of foliage and water. The focus falloff is gradual, enhancing the sense of depth.
SUBJECT:
• Description: Two individuals, an adult female and a young child, are depicted. The adult appears to be in her late 40s to early 60s, with a fair skin tone and a gentle, loving expression. She has her head tilted down, nuzzling the child. The child appears to be a young girl, approximately 3-5 years old, with a fair complexion. She is leaning into the adult, her face partially obscured.
• Wardrobe: The adult is wearing a light-colored headscarf, possibly white or off-white, tied around her head. She has on a simple, loose-fitting V-neck blouse or dress in a muted grey or lavender color, with a lighter colored apron or skirt over it in a cream or off-white hue. The child is wearing a long-sleeved dress in a muted pink or coral color with a subtle pattern. She also
Татьяна вспыхнула, но остановилась. Николай накинул пальто, и они вместе вышли из клуба. Лёгкий морозец охладил пылающее лицо девушки. Она не знала, что сказать, боялась выдать свои чувства неосторожной фразой.
Первым разговор начал Николай:
— Ты тоже завтра уезжаешь?
— Да, — ответила Таня, и, чуть помедлив, спросила: — А… ты?
— У меня сессия начинается в понедельник, уже собрался. Председатель машину даёт, чтобы до станции доехать. Хочешь, вместе поедем?
Таня кивнула:
— Да, давай…
Тамара, глянув на вернувшуюся из клуба дочку, вздохнула: видно, случилось что — уж слишком раскрасневшейся и какой-то взбудораженной была Татьяна. А когда та сообщила, что поедет на станцию не с колхозным молоковозом, а на председательском УАЗике вместе с Кореневым, мать только рукой махнула: разве слушают нынешние дети родителей? Говори-не говори, всё равно по-своему сделают.
Так и началась дружба Татьяны и Николая. Оказалось, молодой человек тоже давно заприметил девушку, которая отличалась от подруг скромностью и серьёзностью.
Весь месяц, пока Николай был на сессии, они встречались, ходили в кино, гуляли по заснеженным улицам областного центра. А перед возвращением домой Коля сделал Татьяне предложение…
Свадьбу сыграли летом. Серафима, конечно, особо выбору сына не обрадовалась, но смирилась и препятствовать женитьбе не стала. Тамара тоже постаралась скрыть свою тревогу за дочь…
От колхоза молодым выделили квартиру, и потекла их семейная жизнь.
Татьяна просто светилась от счастья! Она по-прежнему училась, только теперь мчалась в родную деревню при любом удобном случае. А когда Николай приезжал на очередную сессию в город, они снимали комнату у какой-нибудь бабули и проводили время вместе.
Так прошёл год, второй, вот уж и третий год на исходе… Таня окончила училище и вернулась на малую родину — в деревне как раз построили свою больницу, где она работала акушеркой. Николай тоже получил диплом, «дорос» до механика колхозного гаража. Казалось бы, живи да радуйся…
Да только неспокойно было на душе у молодой женщины. Понимала она, что пора бы уже наступить беременности. Татьяна прислушивалась к себе, надеясь почувствовать признаки приближающегося материнства. Но — увы, обрадовать Николая, что скоро их семья пополнится, Таня не могла. Ей казалось, что муж всё чаще вопрошающе смотрит на неё, и от этого в сердце проникал холодный страх.
Собравшись с духом, Татьяна отправилась в город — в роддом, где проходила практику. Завотделением внимательно осмотрела женщину, назначила анализы. И после этого у них состоялся непростой разговор.
— Не буду ходить вокруг да около, Татьяна, ты сама акушерка, всё прекрасно понимаешь. Детей у тебя быть не может. Это факт. Нужно смириться. И, возможно, усыновить ребёнка. У нас бывают отказники, нечасто, но такое случается, — произнесла женщина, участливо взяв Таню за руку. — Подумайте с мужем, для вас это выход.
Домой Татьяна возвращалась, словно в бреду. Николай ждал её, а когда увидел, понял всё без слов.
— Танюш, эта врачиха может ведь и ошибаться, давай не будем думать о плохом, — попытался он утешить супругу. — Хочешь, в Москву поедем? Там вон какие светила работают!..
Но в словах мужа Тане слышалось… сомнение. Она покачала головой:
— Нет, Коля. Это не ошибка. Я не смогу родить тебе ребёнка. И пойму, если… если… ты захочешь развестись.
От этих слов всё внутри женщины похолодело. Она ждала ответа, но Николай молчал. И его молчание не оставляло Татьяне надежды..
Вскоре по деревне поползли слухи: Кореневы разводятся. Сама Серафима с удовольствием рассказывала товаркам, что сын скоро выгонит эту бракованную. А уж другую жену найти — это не проблема. И детишки у него свои будут, а не приёмные.
Татьяна сначала перебралась к матери, а потом и вовсе уехала — нашла место акушерки в больнице в самом отдалённом районе области. И потекла у неё другая жизнь.
На родину она не ездила — боялась столкнуться с бывшим мужем. Её навещала Тамара. В очередной приезд она, вздыхая, рассказала последние деревенские новости:
— Не хотела тебе говорить, дочка, да кто знает, откуда слухи прилетят?.. Спутался твой Колька с дочкой председателя Любкой. Она уж на последнем курсе института учится, на каникулы приезжала и — вот. А сам-от Фёдор Ильич с женой сильно осерчали. У Любки-то, вишь, жених в городе есть, про свадьбу поговаривали. Ну, стало быть, девку председатель назад в город отправил, Кольку из механиков попёр в механизаторы. Серафима со злости бесится. Это ж ей надо было сына на Любке-то женить.
— Ох, мама… Что ж я не послушалась-то тебя? — заплакала Таня. — Себе жизнь испортила, Коле… И забыть его не могу, и как дальше жить — не знаю.
Тамара обняла дочку, и так они сидели, горюя обе об одном и том же.
Прошло время. Татьяна всю себя посвятила работе, проводя в отделении не только дни, но зачастую и ночи. А ещё она начала готовиться к поступлению в мединститут.
Однажды, проходя мимо кабинета врача, женщина услышала… знакомый голос. «Фёдор Ильич?! — удивилась Татьяна. — Что он тут делает?»
Пожилая медсестра, выйдя из кабинета, была явно расстроена и даже злилась. Татьяна пошла за ней, чтобы выяснить причину визита председателя в их отделение…
— Да дочку свою он приехал устраивать к нам. Рожать девке пора вот-вот уже. Только ребёнок-то им не нужен. Нагуляла она дитё. Видать, вытравить пыталась, да не вышло, — с возмущением рассказывала женщина. — Вот и решили подальше увезти, чтобы никто не узнал. Главврач наш то ли свояк его, то ли ещё какой родственник дальний. Родит девка и оставит, коли выживет ребёночек. Вот ведь как, Таня, бывает. Этаким дурам Бог детишек даёт, а кому и правда надо, так вымолить не могут.
И медсестра пошла по коридору отделения, бормоча что-то себе под нос. А Татьяна осталась стоять, словно её пригвоздили к полу…
Ребёнок? У Любы?.. Мысли путались, сбивались, Татьяна пыталась вспомнить, что рассказывала ей мать про связь Николая с дочкой председателя… И по всем подсчётам у неё получалось, что носит Люба ребёнка Николая! Это ребёнок от её любимого!
Дождавшись, когда Фёдор Ильич покинет кабинет заведующей отделением, Татьяна буквально ворвалась к доктору:
— Пожалуйста, я возьму этого ребёнка! Я вас очень прошу! Разрешите мне его взять! — Таня плакала, не пытаясь сдержать слёз и не замечая их.
Когда врач наконец-то поняла, о чём идёт речь, она, помолчав, произнесла:
— Что ж, Татьяна. Ты хорошая акушерка. Да и человек неплохой. Диагноз твой позволяет стать приёмной матерью, хоть ты и не замужем. Я буду ходатайствовать за тебя перед исполкомом…
Спустя три месяца после появления на свет малышки, которую Таня сразу полюбила всей душой, формальности были соблюдены. А Люба так и не узнала, что её землячка не просто посвящена в тайну, которую семья председателя постаралась свято сохранить, но и стала матерью рождённой ею девочке.
Самой же Тане местные блюстительницы морали перемывали косточки с большим удовольствием. Пуще других старалась бывшая свекровка:
— Не зря говорят: в тихом-то омуте черти водятся, — смакуя на ходу выдуманные ею же подробности, рассказывала она подружкам. — Что мать, что дочка — обе хороши! И от Тамарки, видать, мужик-от не зря сбежал! А уж эта-то, эта! Порядочной прикидывалась, а поди, и от Кольки моего гуляла в городе, пока училась. Ишь, бесплодная, говорит! Видали мы таких бесплодных! Не иначе, от какого женатика понесла, вот и вернулась к матке. А так бы при мужике осталась. Ни стыда, ни совести нет!
Товарки сочувственно качали головами: да, вовремя Николай одумался да и выгнал эту гулящую! Повезло ещё, что она на него чужой приплод не повесила!
Ох, и рада была бы Татьяна не возвращаться в свою деревню, да только одной-то с младенцем нелегко. А Тамара наотрез отказалась уезжать из своего дома ради… чужого ребёнка. Не поняла она дочь, не поддержала. Хорошо хоть помогать с дитём согласилась…
Но с каждым днём и Тамара всё сильнее привязывалась к Оленьке, как назвала дочку Татьяна. Да, девочка была слабенькой, болезненной, но, подрастая, понемногу выправлялась. И становилась больше и больше похожа на Николая.
Сам же Коренев из Загорок уехал — вскоре после того, как вся эта история с Любой случилась. Серафима хвасталась, что на БАМ сын подался, в передовиках ходит.
Сердце Татьяны щемило каждый раз, как доносились до неё малейшие весточки о Коле. Так и жила она воспоминаниями, не в силах вытравить из себя любовь, которую теперь делила на двоих: на мужа, даже в мыслях не считая его бывшим, и на его дочку, ставшую ей по-настоящему родной.
Пять лет уже было Оленьке, когда узнала Татьяна, что Николай вернулся со своего БАМа. И это известие женщина восприняла на удивление спокойно. Да и в деревне народ давно уже перестал трепать языками на её счёт: честно жила Татьяна, хоть и поглядывали поначалу беспутные мужички в её сторону. Одному ходоку Таня такой от ворот поворот дала, что долго потом за рёбра держался: высокое крыльцо у Тамариного дома, пока все ступеньки пересчитаешь, сам не рад будешь! А другие больше и не совались.
К тому же и акушеркой Татьяна была от Бога. Бабы шли к ней рожать, нисколько не боясь: умела женщина так принять роды, что даже сложные случаи заканчивались благополучно.
…Николай появился на пороге неожиданно. Вошёл в дверь, поздоровался. Татьяна была дома — читала Оленьке книжку. Тамара завершала вечерние дела на кухне.
— Мне… поговорить бы, — произнёс мужчина, поздоровавшись.
Таня накинула на плечи шаль и вышла вслед за ним в сени.
— Прости меня, — глухо произнёс он. — Натворил я делов… Дурак был потому что. Послушал матери, думал, забуду тебя. Не забыл. И… про дочку я всё знаю. Люба написала, повинилась. У неё там… не складывается, в общем. А я… Ездил в ту больницу. Хотел узнать про дочку. Так и уехал бы ни с чем, если б не медсестра пожилая. Она и шепнула мне, что девочку удочерила акушерка по имени Татьяна, землячка, мол, отказницы. А уж остальное сам понял. Мать-то не в одном письме тебя недобрым словом поминала…
Татьяна стояла, глядя в обветренное, бронзовое лицо Николая, узнавая и одновременно не узнавая такие родные черты. Мужчина осунулся, похудел, заматерел. И она каждой клеточкой своей чувствовала, что нужна ему. И что он нужен ей. И вся боль прожитых без него лет выливалась по щекам Татьяны горячими слезами.
— Не плачь, Танюша, пожалуйста, — произнёс Николай, прижимая женщину к себе. — Теперь всё у нас будет хорошо.
— Я не плачу… Это я от счастья, — уткнувшись в плечо любимого, прошептала Таня.
…Через месяц, вновь узаконив свои отношения, Кореневы уезжали из Загорок. Их провожала Тамара. Теперь она была спокойна за свою дочку и внучку.
И только Серафима заходилась в бессильной злобе, не понимая, что нашло на её сына? С чего вдруг он снова вцепился в эту Таньку? Зачем нужен ему чужой нагулянный ребёнок?..
Но Николай и Татьяна сохранили Любину тайну. А Тамара и прежде болтать не любила, а уж про это вовсе дала зарок молчать.
И ничего более не омрачало жизни этих троих: ни призраки прошлого, ни страх перед будущим. Семья воссоединилась.
