Чашки были те же – белые, с синей каймой, купленные ещё в первый год их брака. Анна машинально протёрла одну салфеткой, хотя та и без того была чистой. Привычка, оставшаяся с тех времён, когда она была женой, а не просто матерью его детей.
Сергей сидел за кухонным столом, рассеянно постукивая пальцами по столешнице. Эти пальцы когда-то знали каждый изгиб её тела. Теперь они были чужими – с новым обручальным кольцом, с какими-то незнакомыми царапинами, с аккуратно подстриженными ногтями. Раньше она помогала ему стричь, теперь это делала Ольга.
– Сегодня звонила учительница, – Анна поставила перед ним чашку. – Димка опять подрался. Говорит, его дразнят из-за того, что медленно читает.
Сергей кивнул, рассеянно постукивая пальцами по столешнице: – Да, она и мне звонила. Я думал поговорить с ним в выходные…
– А ещё этот велосипед, – Анна вздохнула. – Может, рано мы его купили?
– Все дети падают, – Сергей взял чашку. – Это нормально.
В комнате детей было тихо. Дима уже спал, уткнувшись в любимого плюшевого кота. Двенадцатилетняя Маша читала перед сном – наверное, очередную книгу про любовь. В её возрасте Анна тоже зачитывалась романами, веря в вечную любовь и нерушимые клятвы.
– Помнишь, – Сергей взял чашку, – как мы учили кататься Машку? Ты так боялась, что она упадёт.
– А ты говорил, что падать полезно, – Анна невольно улыбнулась. – И что без синяков не бывает опыта.
Их взгляды встретились над чашками с остывающим чаем. В его глазах мелькнуло что-то – то ли тоска, то ли сожаление. Анна поспешно отвернулась к окну. За стеклом качались ветви старого клёна – того самого, что рос здесь, когда они только въехали в эту квартиру. Тогда его листья были совсем молодыми, весенними. Теперь они пожелтели – на дворе стоял сентябрь.
– Ты изменилась, – вдруг сказал Сергей тихо.
Анна замерла, всё ещё глядя в окно. Что он имел в виду? Что она постарела? Что похудела после развода? Или что наконец-то перестала быть той наивной женщиной, которая верила каждому его слову?
– Прошло много времени, – ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
– Я скучал.
Два слова – и воздух в кухне вдруг стал густым, тяжёлым. Анна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не от страха – от узнавания. Так бывало раньше, когда они только начинали встречаться. Когда каждое его слово электрическим разрядом проходило по телу.
Она медленно повернулась. Сергей смотрел на неё, и в его взгляде была та же память. То же узнавание. Те же три года одиночества – пусть и разного.
Часы на стене тикали неприлично громко. Где-то в доме напротив погасло окно. В комнате Маши скрипнула кровать, все также крутится во сне.
Они сидели в тишине, которая с каждой секундой становилась все более хрупкой, более напряжённой. Как будто между ними натягивалась невидимая нить, готовая вот-вот порваться.
Анна встала, чтобы убрать чашки. Пальцы коснулись его руки – случайно или намеренно, она уже сама не понимала. Прикосновение обожгло, словно искра проскочила между их кожей.
Сергей поймал её запястье. Знакомое до боли движение – сколько раз он так делал раньше, притягивая её к себе для поцелуя? Сколько раз она таяла от этого простого жеста?
– Не надо, – прошептала она, но не отстранилась.
– Надо, – ответил он, вставая.
Теперь они стояли совсем близко. Так близко, что она чувствовала запах его одеколона – нового, незнакомого. Раньше от него пахло иначе. Или это память играла с ней злую шутку?
За окном пролетела последняя электричка, прочертив светом окна. На секунду кухня озарилась, и Анна увидела в его глазах что-то похожее на отчаяние. Или на желание. Или на всё вместе.
«Господи, – подумала она, – я же до сих пор его люблю…»
До спальни они дошли молча. Каждый шаг давался с трудом – не от нерешительности, а от тяжести воспоминаний, которые наваливались со всех сторон. Вот здесь, в коридоре, когда-то висело их свадебное фото. Теперь там календарь с расписанием детских занятий. У двери спальни – полка с книгами. Раньше они читали друг другу перед сном. Теперь корешки покрылись пылью.
Анна включила ночник – старый, с абажуром цвета топлёного молока. Его она не смогла выбросить, хотя избавилась почти от всего, что напоминало об их совместной жизни.
Сергей стоял у окна, засунув руки в карманы. В полумраке его силуэт казался чужим и одновременно до боли знакомым. Она помнила каждый изгиб его плеч, каждое движение. Помнила, как он потирает шею, когда волнуется. Как сейчас.
– Здесь всё по-прежнему, – сказал он тихо.
Анна молчала. Что тут скажешь? Да, она не стала менять обстановку. Не потому что ждала его возвращения – просто не хватило сил. Или решимости. Или желания стереть прошлое до основания.
Он подошёл ближе. От него пахло осенью, прошедшим дождём и чем-то ещё – тем самым запахом, который она узнала бы из тысячи. Его руки легли ей на плечи – осторожно, словно спрашивая разрешения.
«Остановись, – шептал внутренний голос. – Ты же знаешь, чем это закончится».
Но тело помнило лучше разума. Помнило его прикосновения, его тепло, уверенность его рук. Она подалась навстречу, закрывая глаза.
Поцелуй вышел неловким – как в первый раз. Они словно заново учились узнавать друг друга. Его ладони скользнули по её спине – там, где когда-то знали каждый позвонок. Её пальцы путались в пуговицах его рубашки – как будто забыли, как это делается.
За окном мигал фонарь. Его неровный свет выхватывал то складки на покрывале, то фотографию детей на стене, то отражение в зеркале – два силуэта, слившихся в один.
Где-то в глубине сознания билась мысль: «Это неправильно». Но её заглушало биение сердца, шорох одежды, прерывистое дыхание. Реальность распадалась на фрагменты: его губы на её шее, прохлада простыней, тепло его кожи.
Время остановилось. Исчезли три года одиночества, чужое кольцо на его пальце, имя другой женщины. Остались только они – такие же, как прежде. Только морщинки в уголках глаз стали глубже, да седина на висках заметнее.
Потом они лежали молча. Анна смотрела в потолок, где играли тени от фонаря. Сергей дышал ровно – как человек, который наконец-то вернулся домой после долгого отсутствия.
Но это был не дом. Уже нет.
В соседней комнате заворочался во сне Димка. Скрипнула кровать, и Анна вздрогнула, возвращаясь в реальность. Дети. Их дети спят за стеной, не подозревая, что родители только что предали свое собственное прошлое.
– Мне пора, – Сергей сел на краю кровати, нашаривая рубашку.
– Да, – ответила она, не глядя на него.
Он оделся быстро, почти бесшумно. У двери обернулся: – Анна…
– Не надо, – она натянула одеяло выше. – Просто уходи.
Он постоял ещё секунду, потом вышел. Его шаги по коридору были осторожными – как у вора, боящегося разбудить хозяев.
Входная дверь закрылась с тихим щелчком. Анна продолжала лежать, чувствуя, как внутри растет пустота. Знакомая пустота – та самая, что появилась, когда она узнала о его связи с Ольгой.
В комнате всё ещё пахло им. Его одеколоном, его кожей, его присутствием. Но теперь этот запах казался чужим. Неправильным. Как и всё, что случилось этой ночью.
За окном начинало светать. Новый день робко заглядывал в щель между шторами, обещая дождь и прохладу. Анна перевернулась на бок, сворачиваясь калачиком. Внутри было холодно, несмотря на тёплое одеяло.
Телефон тихо завибрировал на тумбочке. Сообщение от него: «Спасибо за ночь. Было… как раньше.»
Как раньше? Она горько усмехнулась. Нет, это было совсем не как раньше. Раньше они занимались не предательством, а любовью. Раньше не нужно было красться и прятаться. Раньше…
Раньше больше не существовало. Оно скончалось три года назад, когда она застала его с Ольгой. И сегодняшняя ночь это не воскресила. Наоборот – окончательно добила.
Катя всегда заваривала чай в старом фарфоровом чайнике с облупившейся позолотой. «От бабушки остался, – говорила она, – в нём чай вкуснее». Анна смотрела, как подруга колдует над заваркой, и думала, что некоторые вещи действительно не меняются. Например, привычка Кати выслушивать чужие истории, склонив голову набок, или её способность говорить правду, от которой хочется спрятаться.
– Значит, он пришёл поговорить о детях? – Катя поставила перед ней чашку. В воздухе поплыл аромат чабреца.
Анна кивнула, обхватив чашку ладонями. Тепло помогало унять дрожь, которая не проходила уже второй день.
– И вы поговорили, – Катя присела напротив. – А потом?
– А потом… – Анна замолчала. Как объяснить то, что случилось? Как подобрать слова для момента, когда прошлое вдруг становится настоящим, а потом рассыпается, как карточный домик?
– Я его до сих пор люблю, Кать, – наконец выдохнула она. – Или мне так кажется. Я не знаю.
Катя молча отхлебнула чай. За окном моросил дождь – типичный сентябрьский вечер, когда хочется укрыться пледом и притвориться, что мир за окном не существует.
– Знаешь, что самое страшное? – Анна поставила чашку. – Когда он ушёл, я почувствовала… облегчение. Как будто наконец-то отпустила что-то, что давно нужно было отпустить.
– А потом?
– А потом стало стыдно. Перед детьми, перед собой. Перед Ольгой, представляешь? – она невесело усмехнулась. – Я же была на её месте. Знаю, каково это – узнать об измене.
Катя поднялась, подошла к окну. Её силуэт на фоне серого неба казался нарисованным.
– Ну что ж… – она обернулась. – Теперь ты его тайна.
– Нет! – Анна вскочила так резко, что чашка звякнула о блюдце. – Я не…
– А как это назвать? – Катя говорила спокойно, но каждое слово било, как хлыст. – Он изменял тебе. Теперь изменяет с тобой. Как был, так и остался. И главное – он не стал лучше. Не понял, что такое предательство. Просто теперь Ольга будет страдать так же, как ты когда-то.
Анна опустилась обратно на стул. В груди что-то сжалось – то ли от боли, то ли от понимания.
– А потом… – Катя вернулась к столу, – потом найдётся ещё одна. Помоложе, поинтереснее. И всё повторится.
– Думаешь?
– Уверена, – Катя налила ещё чаю. – Люди не меняются, Ань. Особенно те, кто не видит в своих поступках ничего плохого.
За окном сгущались сумерки. Где-то в соседнем доме зажигались окна – чужие жизни, чужие истории, чужие ошибки.
– А знаешь, что самое паршивое? – Анна обхватила себя руками. – Когда он написал «как раньше»… Я вдруг поняла – ничего уже не будет как раньше. Потому что «раньше» было… чистым. А сейчас всё испачкано.
Телефон на столе завибрировал. Сообщение от Сергея: «Может, увидимся вечером?»
Анна смотрела на экран, чувствуя, как внутри поднимается что-то – не гнев, не обида, а какая-то звенящая пустота.
– Он уже пишет? – Катя хмыкнула. – Быстро.
– Да, – Анна положила телефон экраном вниз. – Знаешь, я ведь правда думала, что смогу… что мы сможем…
– Что? Начать сначала? – Катя покачала головой. – В одну воронку снаряд дважды не падает. А если падает – это уже не воронка, а сама знаешь что.
Анна вздрогнула. Метафора была жёсткой, но точной.
– А дети? – спросила она тихо.
– А что дети? – Катя пожала плечами. – Они не дураки, Ань. Рано или поздно поймут. Лучше пусть видят мать, которая уважает себя, чем ту, которая готова подбирать крошки со стола своей бывшей соперницы.
Телефон снова завибрировал. И ещё раз.
Анна встала, подошла к окну. В отражении стекла она увидела своё лицо – осунувшееся, с тенями под глазами. Лицо женщины, которая пытается спрятаться от правды в старых воспоминаниях.
– Я не хочу быть такой, – прошептала она.
– Какой?
– Той, которая не может отпустить. Той, которая цепляется за прошлое. Той, которая… – она запнулась, – которая становится тем, кого когда-то презирала.
Катя подошла, обняла её за плечи: – Так не будь ею.
Анна достала телефон, посмотрела на сообщения. Три непрочитанных. Палец завис над кнопкой «удалить».
– Знаешь, – сказала она, не оборачиваясь, – когда я узнала про Ольгу, я думала, что умру. А потом поняла – не умру. Выживу. Стану сильнее. А сейчас… сейчас я сама себя убиваю. Своими руками.
Она нажала «удалить». Потом ещё раз. И ещё.
За окном дождь усилился, превращая город в размытую акварель. Но внутри наконец-то становилось ясно.
Сергей приехал через два дня. Позвонил в дверь – настойчиво, уверенно, как человек, имеющий право здесь находиться. Анна смотрела на него через глазок, отмечая детали: новая рубашка, выбрит тщательнее обычного, в руках – пакет с продуктами. Как в старые времена.
Она не открыла.
– Анна, – его голос звучал приглушённо через дверь. – Я знаю, что ты дома. Машина во дворе.
Она прислонилась к стене, чувствуя спиной прохладу обоев. В комнате работал телевизор – Маша смотрела очередной сериал. Димка делал уроки на кухне, шёпотом проговаривая правила чтения.
– Нам надо поговорить, – Сергей снова позвонил. – Это важно.
«Важно, – подумала она. – Как важно было когда-то хранить верность? Как важно было беречь семью?»
– Анна, – в его голосе появились просительные нотки. – Открой, пожалуйста.
Она открыла. Не потому что хотела – потому что нужно было закончить всё раз и навсегда.
– Дети у мамы, – солгала она, не пуская его в квартиру. – Можешь забрать их оттуда.
Он замер с занесённой для следующего звонка рукой: – Что?
– Я сказала – дети у мамы.
– Нет, – он качнул головой. – Я слышу телевизор. И Димкин голос.
– Хорошо, – она скрестила руки на груди. – Тогда скажи, зачем пришёл.
– Я… – он переступил с ноги на ногу. – Я соскучился.
– По мне? Или по тому, как было раньше?
Из пакета в его руках пахло свежей выпечкой. Любимые Димкины булочки с корицей. Когда-то Сергей каждую субботу приносил такие на завтрак.
– Какая разница? – он шагнул ближе. – Мы же оба чувствуем…
– Я не твоя тайна, – перебила она. – И не твоё запасное убежище.
– Что?
– Я не буду прятаться по углам, – её голос звучал спокойно, хотя внутри всё дрожало. – Не буду ждать твоих сообщений. Не буду делать с Ольгой то, что когда-то сделала она со мной.
– При чём тут Ольга? – он нахмурился. – Это касается только нас.
– Правда? – Анна невесело усмехнулась. – А три года назад ты говорил то же самое ей? Что это касается только вас?
В коридоре повисла тишина. Из кухни донёсся голос Димки, старательно читающего по слогам. Такой домашний, уютный звук – и такой неуместный сейчас.
– Ты не понимаешь, – Сергей провёл рукой по лицу. – С тобой всё по-другому. Ты… ты моя первая…
– Нет, – она покачала головой. – Я была твоей женой. Была матерью твоих детей. Была той, кого ты предал. А теперь… теперь я просто свободный человек.
– То есть всё, что было ночью…
– Было ошибкой, – она договорила за него. – Попыткой вернуться в прошлое. Прошлое – оно на то и прошлое, чтобы оставаться позади.
Он молчал, глядя куда-то мимо неё. На стену, где когда-то висело их свадебное фото. Теперь там была детская аппликация – кривоватое сердечко из красной бумаги, которое Димка сделал на День матери.
– Я думал… – начал он.
– Я тоже думала, – снова перебила она. – Думала, что если ты вернёшься, всё станет как прежде. Что мы начнём сначала. Что любовь может пережить предательство.
– Может, – он поднял на неё глаза. – Если дать ей шанс.
– Нет, – Анна покачала головой. – Нельзя войти в одну реку дважды. Потому что она уже не та. И ты не тот. И я… я тоже другая.
С кухни послышались шаги – Димка закончил читать.
– Пап? – раздался его голос из глубины квартиры.
– Уходи, – тихо сказала Анна. – Просто уходи.
– Но дети…
– Дети проживут без твоих булочек, – она кивнула на пакет в его руках. – И без нашей лжи тоже проживут.
Сергей постоял ещё секунду, потом опустил пакет на пол: – Здесь его любимые, с корицей.
– Знаю, – она подняла пакет. – Я помню всё, что ты любил. Что мы любили. Но память – это не повод делать новые ошибки.
– Пап, это ты? – голос Димки приближался.
– Уходи, – повторила она. – Позвони завтра, поговоришь с детьми по телефону.
Он кивнул, развернулся и пошёл к лестнице. У первого пролёта обернулся: – Знаешь, ты действительно изменилась.
– Да, – она прислонилась к дверному косяку. – Наконец-то изменилась.
Когда его шаги стихли на первом этаже, она закрыла дверь и прижалась к ней спиной. В руках всё ещё был пакет с булочками – тёплый, пахнущий корицей и прошлым.
– Мам, кто там был? – Димка выглянул из кухни.
– Папа заходил, – она улыбнулась. – Булочки тебе принёс.
– А почему не остался?
– Потому что иногда, солнышко, – она подошла, поцеловала его в макушку, – взрослые должны научиться не оставаться там, где им не место.
Димка пожал плечами – детская логика не понимала взрослых сложностей – и убежал к сестре смотреть телевизор. А Анна подошла к окну.
Сергей как раз садился в машину. Знакомый жест, которым он захлопнул дверцу. Знакомый разворот плеч, когда он пристёгивал ремень. Всё знакомое, родное – и уже совершенно чужое.
Она отвернулась от окна, не дожидаясь, пока машина тронется с места. В первый раз за три года она не хотела смотреть ему вслед.
В её сердце больше не было места для иллюзий. Ни о прошлом, которое нельзя вернуть. Ни о любви, которая не переживает предательства. Ни о человеке, который не меняется.
Потому что она наконец-то поняла: нельзя вернуться в старую лунку, не превратив её в могилу для собственного достоинства.
Пора было жить дальше. Без оглядки. Без сожалений. Без попыток склеить то, что давно разбилось.
Просто жить.
