Маша
Мать появилась на пороге в день рождения Юры. Маша не видела её много лет, и ещё столько бы не видела. Поэтому первым её побуждением было захлопнуть дверь и притвориться, будто там никого нет. Но Любка, будто прочитав её мысли, шагнула вперёд и перегородила проход.
-Машенька… Какая же ты стала большая…
Маша и правда была большой. В смысле толстой. Она ничего не могла поделать с лишним весом, хотя много раз пыталась похудеть: сидела на диетах, пробовала бегать по утрам, даже купила какие-то дурацкие таблетки, из-за которых попала в больницу. Что бы Маша ни делала, всё заканчивалось одним: вечером она оказывалась на полу у холодильника, поглощая мороженое столовой ложкой и ведёрка или приканчивая за раз пачку сосисок, макая их в банку с майонезом. Еда – это единственное, что давало Маше чувство безопасности.
-Что тебе нужно? – грубо спросила Маша.
Любка беспомощно улыбнулась и указала глазами на подарочный пакет, который сжимала тонкими бледными пальцами. Выглядела она, честно говоря, не очень, совсем не так, как на фотографиях. Любкины фотографии Маша отслеживала в сети с необыкновенной одержимостью, особенно те, на которых мама была с Максом.
-Вот, Юрочку хотела с днём рождения поздравить.
К сожалению, в этот момент сам Юра вышел в коридор и распустил нюни: видимо, когда им раздавали характеры в небесной канцелярии, произошла ошибка, и Маше выдали мужской характер, скупой на эмоции и слёзы, а брату достались девичья чувствительность. Он облапил мать, залез в пакет, протащил её в комнату, чтобы показать подаренный ноут, на который, между прочим, Маша с отцом копили полгода. А мать притащила поддельный конструктор и считает, что этого достаточно.
Отец, понятное дело, тоже не был в восторге от внезапной гостьи, но вёл себя сдержанно и даже пригласил Любку за праздничный стол. Маше хотелось кричать: вы все с ума сошли, что ли? Что это за притворство? Но все остальные, видимо, не видели ничего странного и продолжали изображать идеальную семью…
Люба
Жизнь Любы рушилась, словно кто-то сглазил её или заказал у небесной канцелярии наказание за прошлые грехи. Грехи были: когда Люба встретила второго мужа, она не просто бросила первого. Она оставила своих детей, которые так и не смогли её простить. Но выхода не было: первый муж сразу сказал: «Уходишь – уходи, но тронешь детей – я тебя уничтожу». И Люба знала – это не просто угрозы. Да и лучше им было с отцом: там квартира, хорошая школа, привычная жизнь, а она со своим хоккеистом долго мыкалась по съёмным квартирам, меняла города и даже страны. Сейчас, конечно, всё было иначе, но не тогда.
Началось всё с работы: девочка, которую Люба знала много лет, и которой доверяла, как самой себе, мало того, что обокрала её, так ещё и подставила с налогами, и все Любины счета были заблокированы одним днём. Случись это раньше, она бы нашла юриста, разобралась с проблемой, но как следом пришла другая беда – Максим попал в больницу. Врачи никак не могли понять, что с ним происходит, и Люба занималась поиском медицинских светил, решив, что с салоном разберётся позже. Она же была уверена, что у Максима всё нормально с деньгами. Но когда он впал в кому, и ей пришлось взять его телефон, выяснилась следующая беда: оказалось, что у мужа сплошные долги. Почему он ей не говорил, Люба не знала – то ли стыдно ему было признаться, ведь она часто попрекала его деньгами, то ли надеялся как-то разрулить это до того, как Люба узнает. Как бы то ни было, факт оставался фактом: Люба осталась без средств к существованию, муж лежал в коме, и казалось, что ещё может случиться в этой ситуации? Но случилось – у Любы нашли опухоль. И тогда подруга сказала Любе:
-Сходи в церковь. Неспроста это всё происходит, где-то ты нагрешила, дорогая моя, просто так столько бед за раз не сваливаются на человека.
Подруга была «новая», потому что все «старые», из прошлой жизни, постепенно отвалились: кто-то осуждал Любу за то, что она бросила детей и мужа, с другими просто разошлись интересы. И эта «новая» подруга не знала, что походом в церковь здесь не обойдёшься. Нет, на всякий случай Люба сходила и даже поговорила с одной очень приятной прихожанкой, которая не осудила Любу и сказала:
-Ты и сама знаешь, что нужно делать. Прислушайся к своему сердцу, оно никогда не обманывает.
Ехать к детям было страшно. Что она им скажет? «Здравствуйте, простите меня, пожалуйста, а то вся моя жизнь трещит по швам»? Вряд ли они захотят разговаривать с ней. Но Люба должна хотя бы попытаться. Не ради себя. Ради Максима. И повод был подходящий – у сына Юры скоро был день рождения, а в такой день её вряд ли выгонят с порога. Люба выставила на продажу свою коллекцию духов, чтобы было на что купить подарок и протянуть какое-то время, не решая проблему с налоговой, и стала репетировать, что скажет детям…
Маша
Она надеялась, что это разовая акция, но Любка продолжала приходить, навязывая свою дружбу. Так и сказала Маше:
-Я понимаю, что много времени потеряно, и у нас уже не получится быть обычными мамой и дочкой. Но мы можем стать друзьями. Я готова на всё, только чтобы получить твоё прощение.
Юрка принял мать сразу, ему даже извинения не были нужны, и Машу это страшно бесило. Кто делал с ним уроки все эти годы, кто сидел ночами у его кровати, когда он температурил, кто, в конце концов, гладил ему рубашки в школу? Маша терпеть не могла гладить рубашки, но делала это каждый вечер – одну для отца, вторую для брата. А потом шла на кухню и опустошила холодильник.
-У меня есть друзья, – холодно ответила Маша. – И с такой, как ты, я дружить не хочу.
Простить Любку было невозможно. Маша прекрасно помнила, как мама записала Юру на хоккей, как брала с собой Машу, потому что не успевала завезти её домой. Машу ужасно бесили эти тренировки, потому что ей приходилось целый час сидеть в раздевалке и делать на лавочке уроки. Потом ещё этот Макс… Это же Маша с ним познакомилась, и Маша в него влюбилась! Да, он был старше на шесть лет, но что с того? Маша бы выросла и вышла за него замуж, так она мечтала. До тех пор, пока папа не нашёл переписку мамы с Максом. Родители думали, что дети спят, но Маша всё слышала. И про фото, которые мама ему отправляла, и про голосовые, которые отцу было стыдно слушать… И ладно бы мама повинилась и рассталась с Максом, но нет – она выбрала его, бросив семью, изображая из себя Анну Каренину.
Маша старалась уколоть мать при каждом удобном случае.
-Фигасе у тебя морщины и круги под глазами. Страшно выглядишь.
-А чего это ты к нам зачастила? Твой тебя на молодуху променял?
А ещё она не называла её мама. А говорила «Любка», как называла мать бабушка.
-Бабушка тебе пургена передала, – говорила Маша с равнодушным выражением лица. – Водички дать запить?
Маша ждала, что Любка разозлится. Но та продолжала строить из себя блаженную, чем страшно бесила Машу.
Люба
Болезнь брала своё. Хорошо, что лечили бесплатно. И её, и Максима. Люба почти сразу поняла, что прощения детей ей не получить. Только посмотрела в ядовитые глаза дочери и сразу поняла. Стало так больно… Ну почему Люба поступила точно так же, как когда-то поступила её мать? Та, правда, нашла нового мужа после смерти отца, и, родив сына, сдала дочь бывшей свекрови. Люба росла с бабушкой, плача по ночам в подушку и мечтая о том, как мама её заберёт. Маша, наверное, тоже мечтала. Или нет…
Люба поняла, что совсем не знает свою дочь. Та в свои девятнадцать лет была похожа на ощетинившегося ёжика – злая, дёрганная, вечно пытающаяся съязвить, чтобы побольше обидеть Любу. А Любе и без того больно. Больно держать Максима за безжизненную руку, больно смотреть на дочь, которой надо к эндокринологу, но как сказать об этом, чтобы не обидеть? И даже на Юрку больно смотреть, потому что он, напротив, вцепился в Любу мёртвой хваткой, разом всё ей простив, и постоянно спрашивал:
-Мама, ты же теперь никуда не исчезнешь?
О том, что она болеет, Люба не смогла сказать детям. Так бы получилось, что она давит на жалость, а не просит прощения. Таким путём судьбу не обхитрить, Люба знала. И она молчала, делая вид, что всё в порядке. Обнимала Юру и слушала его бесконечные рассказы про игру Майнкрафт и про блогеров. Не реагировала на колкие высказывания дочери, терпела проклятия, которыми её награждала бывшая свекровь. И через всё это несла привычное недомогание от лекарств и страх, который сковывал её изнутри стальными цепями.
-Не называй меня так, – просила Любу дочь, когда та говорила брату: «Любка пришла».
Почему-то именно от дочери хотелось услышать слово «мама». Но обсудить это было не с кем, только с Максимом. Люба приходила к нему в больницу, садилась рядом на стул, брала за руку и рассказывала всё, что происходит. Люба не знала, слышит он её или нет. Понимает или нет. Врачи уверяли, что нет.
-Не мучайте ни себя, ни его, – говорили они. – Он уже не очнётся. Мы не можем отключить систему, которая поддерживает его дыхание. Но это уже не жизнь.
Люба не верила врачам. Иногда ей казалось, что рука Максима немного шевелится. Иногда ей казалось, что его ресницы дрожат. Тогда она целовала его холодную руку, прижималась к его щеке и говорила:
-Я люблю тебя.
Маша
Неужели Максим и правда завёл себе кого-нибудь нового, помоложе? С одной стороны, это вызывало приятное чувство злорадства: так Любке и надо! С другой стороны, Маша заранее ненавидела неизвестную девицу, представляя, что та наверняка стройная, с накачанными округлостями, а не такая жируха, как она. Маша давала себе обещание сесть завтра на диету, но потом приходила Любка, и Маша шла в магазин, покупая пачку чипсов с лимонадом, торт, шоколадку, салат в пластиковом контейнере… Она не хотела есть, но всё это съедала. И снова ненавидела себя.
-Так что, бросил тебя твой спортсмен? – спрашивала она у Любки, надеясь, что узнает что-то новое о Максе.
Та избегала ответа. Но учитывая, что выглядела Любка не очень, Маша была на девяносто девять процентов уверена, что она права. Макс бросил Любку, вот она и пытается к ним пристроиться – сама же ни на что не способна!
А потом Маша подслушала звонок. Любка говорила с кем-то взволнованным голосом:
-У меня нет таких денег… Послушайте, я всё понимаю, но… Погодите, но ведь вы говорили, что эти препараты экспериментальные, и можно попробовать… Ладно, я поняла.
Любка не видела, что Маша её слышит. И, когда положила трубку, заплакала. А Маша стояла и не могла пошевелиться. О каких препаратах говорит Любка? Кто болеет? Она или…
Маша решила проследить за мамой. И так узнала, что Максим лежит в больнице.
Люба
Когда стало ясно, что она не выкарабкается, Люба поняла, что прийти к детям была ошибка. Маша ладно, она всё равно её ненавидит. А вот Юра… Как сказать Юре, что её скоро не станет?
Люба решила посоветоваться с Машей. Ну а с кем ещё? Та не расстроится, только рада будет.
-Пошли погуляем? – предложила она дочери.
Та в последнее время стала молчаливой, перестала сыпать свои едкие комментарии.
-Не хочу.
-Я прошу тебя. Нам нужно поговорить.
В глазах Маши что-то промелькнуло.
-Ладно, пошли…
Люба долго собиралась с мыслями, хотя накануне репетировала, думала, как сказать об этом дочери и о чём её попросить. Было страшно, что Маша накинется с обвинениями. И, по сути, будет права.
Поэтому Люба просто сказала:
-У меня рак.
Маша запнулась, чуть не упала, так что Любе пришлось её придержать.
-А я думала, что Максим…
Люба вздохнула.
-Максим, он… Он в коме. Врачи не понимают, что с ним произошло. Он не приходит в себя. И врачи думают, что не придёт. Но я им не верю. Он слышит меня. Я думаю, только вот… Маша, мне немного осталось. И я хотела спросить, как сказать об этом Юре.
Ни разу Люба не видела у дочери таких глаз. Нет, видела один раз, когда та узнала про Любу и Максима. Светлые, как весенняя вода, глаза дочери тогда стали тёмными, почти чёрными. Вот и сейчас: она смотрела на Любу и молчала, а в глазах расплывалась тьма.
-Мама, ты не можешь так поступить! Не можешь умереть сейчас, когда так ему нужна! Это нечестно, ты не имела права, это предательство, ты не должна была, это же просто…
Губы у Маши тряслись. По щекам бежала вода. Или слёзы. У Любы точно слёзы. Потому что она, наконец, услышала слово «мама».
Маша
Удивительно, но Юра перенёс всё мужественно, словно кран, отмеривающий его слёзы, вдруг закрылся. Он был с мамой до конца, держал её за руку и обещал, что назовёт дочь Любой.
Маша ничего не обещала маме. Она не могла поверить в то, что происходит. Как она смеет умереть? Так нечестно, кого тогда Маша будет ненавидеть? Кого будет винить во всех своих несчастьях? Чьи фотографии будет рассматривать до дыр?
Она так и не сказала маме про это. Про то, что любит, что то, что скучала все эти годы, про то, что всегда хотела на неё походить. Она хотела сказать. Но не знала как. Поэтому Маша просто кормила её с ложки, когда мама уже не могла есть, включала ей «Клон», который мама когда-то так любила, навещала в больнице Максима и рассказывала маме, что говорят врачи. Маша врала, что врачи говорят о прогрессе. Маша врала, что врачи обещают, что Максим очнётся.
А когда мамы не стало, Маша стала ходить к Максиму вместо мамы. Она садилась рядом на стул, брала его за прохладную руку и говорила. О том, что больше не ест всё подряд, что записалась на танцы, и пусть не очень сильно похудела, но на один размер точно. Что Юра встречается с девочкой, а у папы появилась подруга. Маша не могла понять, кому она всё это говорит – маме или Максиму. Но эти разговоры исцеляли её. Она это чувствовала. И однажды сказала шёпотом: «Я тебя прощаю». А через минуту пальцы Максима сжались, а веки дрогнули…
