Бытует мнение, что все хорошие женщины уже разобраны. Как грибы в лесу ранним воскресным утром: пришел первым – корзинка ломится от белых и подосиновиков. Опоздал – довольствуешься сыроежками, которые даже червь обходит стороной. Я, судя по всему, родился с будильником, который вечно отстает на пару часов.
Но однажды мне показалось, что я успел. Ее звали Светлана. Мы сошлись на четвертом курсе, и это были четыре года… странного спокойствия. Не страсти. Не безумия. А удобного, привычного соседства. Как будто я нашел не белый гриб, а очень симпатичный, крепкий моховик. Не царь леса, но тоже вполне ничего.
Мы жили в маминой «двушке». Мама вечно ворчала на беспорядок, а Светлана отшучивалась: «Хозяйка здесь не я, и квартира не моя». Я вертелся между ними как белка в колесе, пытаясь донести претензии каждой, смягчая их суть.
– Почему ты всегда принимаешь ее сторону? Ты должен быть на моей! – говорила Света, и в ее глазах стояли обильные, но почему-то никогда не проливавшиеся слезы.
– Что, у тебя своего мнения нет? Или она уже полностью подмяла тебя под себя? – шипела мама, оставшись со мной наедине.
Я пытался быть справедливым, рациональным.
«Но ты же была не права в том моменте с посудой», – говорил я Свете. «Мама, она имела в виду не то, что ты подумала», – оправдывал ее перед матерью. Меня разрывало, но я искренне считал, что выполняю роль миротворца, великодушного и терпеливого.
Готовить Светлана не умела и не любила. Мы ходили в столовку, потом в кафе, ужин готовила мама. Меня это почти не волновало. Мои «потребности» тогда сводились к тихой гавани, отсутствию скандалов и теплому телу рядом ночью. Я был слишком незрел, чтобы понять, что отношения – это не просто отсутствие войны. Это активное строительство общего мира.
После смерти мамы что-то сломалось. Вернее, так и не построилось.
Еще при маме я пару раз заикался о свадьбе. Светлана уклончиво улыбалась: «О, какая честь! Мне нужно подумать». После я и вовсе перестал поднимать этот вопрос. Зачем? Чтобы официально узаконить эту тихую, удобную рутину? Чтобы мы вдвоем молча сидели по вечерам в пустой квартире, которую она так и не считала домом? Отметка в паспорте не стала бы тем недостающим винтиком, который скрепил бы механизм.
Кто-то подумает, что между нами погасла страсть. Это не совсем так. Восторг ушел, но… главное не это. Исчез сам смысл продолжать. Мы расстались тихо, без драм. Как соседи, чьи съемные контракты закончились и они просто разъезжаются в разные стороны.
А вчера я увидел ее снова. Случайно. В лифте дома, где жила моя новая знакомая.
Двери лифта открылись, и на пороге стояла Она. Не Светлана – а какая-то другая женщина. С прямой спиной, с уверенным взглядом, в пальто, которое сидело на ней так, будто было сшито именно для нее.
– Какой этаж? – спросил я на автомате, и только потом мозг крикнул: «Света!»
– Седьмой, – ответила она и тоже узнала меня. В ее глазах мелькнуло не смущение, а легкое, живое удивление. – Ты что здесь делаешь?
– В гости, – сказал я.
– К женщине? – спросила она с легкой ухмылкой.
– А ты? – парировал я.
– Я тоже в гости.
– К мужчине?
Она не ответила, лишь многозначительно улыбнулась. Двери открылись на седьмом этаже.
– Пока, – бросила она, выходя.
– Пока.
Я доехал до десятого, постоял у двери знакомой, но не позвонил. В голове стучало: «К мужчине. Она пришла к мужчине». Ревность, острая и иррациональная, впилась в меня когтями.
Я спустился вниз, вышел на улицу и закурил у подъезда. Через пять минут вышла она.
– Ты почему? – спросил я.
– Расхотелось, – пожала она плечами. В ее движениях была непринужденная легкость, которой я никогда раньше не видел. Не замечал?
– А как же твой… друг? – не удержался я.
– Никак, – ее улыбка стала шире. – Не сложилось.
– Куда теперь?
– Домой.
– Провожу? – спросил я, сам себе не веря.
– Проводи, – кивнула она.
Мы шли молча. Тишина между нами не была неловкой. Она была какой-то звенящей, насыщенной невысказанными вопросами. Я украдкой наблюдал за ней. Походка стала увереннее, взгляд – прямым, даже немного испытующим. Это была не та девушка, которая ждала, что я приму за нее решение.
– Так что же там случилось на седьмом этаже? – не выдержал я, ломая тишину. Ревность, глупая и беспочвенная, все еще сидела во мне занозой.
Она коротко рассмеялась, и звук был легким, без прежней обиды:
– Случилось то, что должно было случиться. Я подошла к двери, собралась позвонить и поняла, что делаю это исключительно из вежливости. Потому что «надо», а не потому, что «хочу». Со мной такое часто бывает, – она бросила на меня быстрый взгляд.
Я промолчал. Раньше – да, бывало. Она могла согласиться на скучную вечеринку, а потом всю дорогу молчать и смотреть в окно.
– Расхотела, развернулась и ушла, – продолжила она. – Потому что теперь я могу себе это позволить. Не трачу время на то, что мне неинтересно.
Это прозвучало как укор. Косвенный, но точный. Сколько лет она потратила на наши вялотекущие, удобные мне отношения?
– А почему… с нами ты себе этого не позволила? – рискнул я спросить.
Она замедлила шаг.
– Потому что я тебя любила. Глупо, наивно, по-студенчески. Мне казалось, что это норма. Что ты вот такой, немного отстраненный, вечно витающий в своих мыслях, и моя задача – быть тихой гаванью. Пока я не поняла, что я не гавань. Я отдельный корабль, который тоже хочет куда-то плыть. А ты… ты был как смотритель маяка. Всегда на своем месте, всегда предсказуемо светишь, но никогда не выйдешь в море. Со мной.
Мы дошли до сквера. Она села на скамейку, и я опустился рядом.
– А кто он, тот… с седьмого этажа? – не унимался я.
– Коллега. Умный, успешный, невероятно скучный. Полчаса общения с ним – и понимаешь, что вся твоя жизнь будет расписана по графику на двадцать лет вперед. И никаких неожиданностей. Как тебе? – в ее глазах играли озорные огоньки.
– Ужасно, – честно сказал я.
– Вот и мне так показалось. Хотя еще полгода назад я бы, наверное, попыталась себя убедить, что стабильность – это важно.
– И что изменилось за эти полгода?
– Я. – Света посмотрела мне в глаза. – Я наконец-то съехала от мамы, сняла квартиру. Маленькую, но свою. И повесила на стену те самые постеры с котятами, которые ты высмеивал. Купила розовые шторы. И иногда я ем на завтрак торт. Или не убираюсь две недели. Потому что могу. Потому что не надо ни перед кем отчитываться и некого разочаровывать.
Она говорила, а я слушал и понимал всю глубину своей прошлой незрелости. Моей главной потребностью было отсутствие проблем. А ее потребностью – жить. И я в упор этого не видел.
– Прости, – вырвалось у меня. – За то, что был… смотрителем маяка.
Она улыбнулась.
– Да уж. Зато какой стабильный.
– А что… – я запнулся, боясь спросить. – А что теперь со мной? Я в твою новую жизнь с розовыми шторами и завтраком-тортом как-то вписываюсь?
Она помолчала, смотря куда-то вдаль, где зажигались вечерние огни.
– Не знаю. Ты же не изменился. Ты все тот же. Ты вышел проводить меня из чувства долга или легкой ностальгии. А не потому, что не мог отпустить.
– Это не так! – вдруг горячо возразил я. – Я не позвонил в дверь той девушке, потому что, увидев тебя, забыл о ее существовании!
Она повернулась ко мне. Ее лицо было серьезным.
– Правда? Или тебе просто стало интересно, что это за новая версия Светланы появилась? Как новая игрушка. Поисследуешь – и на полку?
Я понял, что это – мой главный экзамен. Экзамен на взрослость. Старый я начал бы оправдываться, злиться, доказывать. Но я просто посмотрел на нее и сказал максимально честно:
– Мне страшно, Света. Что я опять все испорчу. Что мне снова будет удобнее молчать, чем говорить. Что я не потяну тебя новую. Но… я бы попробовал. Если ты дашь шанс.
Она долго смотрела на меня. Потом медленно потянулась рукой и поправила воротник моего пальто. Простой, почти интимный жест, от которого перехватило дыхание.
– Ладно, – тихо сказала она. – Но учти, правила теперь другие. Я больше не буду играть в молчаливого миротворца. Буду говорить все, что думаю. Даже если это будет неприятно. И хорошо готовить я так и не научилась. Может и научусь, но только если ты встанешь к плите рядом со мной. А не будешь ждать, что я тебя накормлю.
– Согласен, – кивнул я.
– И я никогда не выйду за тебя замуж только потому, что «уже пора» или «так принято». Только если буду на сто процентов уверена, что ты – мой человек.
– Страшно, – честно признался я.
– Вот и хорошо, – она улыбнулась своей новой, взрослой улыбкой. – Значит, будем расти вместе. Или не будем. Посмотрим.
Она встала.
– А теперь проводи меня домой. До самого порога.
Мы пошли дальше. Уже не в прошлое, а в неизвестное будущее. И впервые за долгое время мне было не спокойно и удобно. Мне было интересно. И это чувство было куда живее всего, что я испытывал до этого.
