— Уходи! Я сказала — уходи! Я больше не хочу тебя видеть! — Людмила Сергеевна стояла в прихожей, вцепившись в дверной косяк так, что казалось он вот-вот прогнется под ее напором.
Её дочь, Маша, стояла напротив, сжимая в руках маленький чемодан. По щекам у неё текли слёзы, размазывая тушь.
— Мам, ну пожалуйста, выслушай меня! Я знаю, что ошиблась. Я не должна была уезжать с ним, не сказав тебе. Но я люблю его! И он любит меня…
— Любит? — Людмила Сергеевна презрительно фыркнула. — Он бросил жену с двумя детьми! Он на пятнадцать лет старше тебя! Да ты хоть понимаешь, какой позор ты на меня навлекла? Все соседи шушукаются за спиной! А на работе? Знаешь, что мне сказала Валентина Петровна? Что яблоко от яблони…
Людмила Сергеевна осеклась, но было поздно. Маша отступила на шаг, словно её ударили. Яблоко от яблони — это про отца, который бросил их, когда Маше было четыре. Ушёл к молоденькой секретарше, даже алименты не платил.
— Значит, вот как ты обо мне думаешь, — прошептала Маша. — Что я такая же, как он.
— Я этого не говорила.
— Но подумала! Мама, я же совсем не такая! Вадим не бросал семью, он давно в разводе. И я не знала, что он женат, когда мы познакомились. А когда узнала, было уже поздно — я влюбилась.
— Вот именно! Ты даже не удосужилась узнать, с кем связываешься! Наплевала на университет, на свою карьеру, на меня! И ради чего? Ради интрижки с женатиком!
— Я его люблю! — выкрикнула Маша. — Почему ты не можешь понять? Я взрослая, мне двадцать два! И я имею право строить свою жизнь так, как хочу!
— Пока ты живёшь под моей крышей, ты будешь жить по моим правилам!
— Но я больше не живу под твоей крышей! Я живу с Вадимом, и я счастлива!
Людмила Сергеевна покачала головой.
— Счастлива? Посмотри на себя. Квартиру снимаете в самом отдалённом районе, потому что на большее у твоего Вадима денег нет. В институте тебя вот-вот отчислят. Сидишь в четырёх стенах, пока он зарабатывает свои жалкие копейки. Это ты называешь счастьем?
— Да! Потому что я с любимым человеком!
— Любовь не кормит, Маша.
— А деньги не греют, мама! — Маша шагнула к двери. — Я думала, хоть ты поймёшь. Ведь ты сама всегда говорила, что любила папу, несмотря ни на что. Что никогда не жалела о том, что связала с ним жизнь, даже после всего, что случилось.
— И что мне это дало? — Людмила Сергеевна горько усмехнулась. — Растила тебя одна, на копейки, не видела жизни. И что в итоге? Ты повторяешь мои ошибки. Я не для того тебя растила!
— Нет, мама, — тихо сказала Маша. — Ты растила меня не для себя. Ты растила меня для жизни. И эта жизнь — моя.
Она повернулась и пошла к лифту. Людмила Сергеевна смотрела ей вслед, сжав губы в тонкую линию.
— Не приходи больше, — бросила она вслед дочери. — Я не хочу видеть, как ты разрушаешь свою жизнь.
Маша обернулась, её лицо исказилось от боли.
— Как скажешь, мама. Но когда-нибудь ты пожалеешь об этих словах.
Дверь лифта закрылась. Людмила Сергеевна постояла ещё минуту в дверях, слушая, как гудит лифт, опускаясь вниз. Потом захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Ноги не держали. Она сползла на пол, обхватила колени руками и расплакалась — громко, отчаянно, как не плакала со дня ухода мужа…
— Люда, ты будешь нам всю обедню портить или всё-таки выпьешь с нами? Ну! За юбилей Петровича! — Галина, коллега по работе, тряхнула крашеными кудрями и придвинула к ней бокал с вином.
Людмила Сергеевна вздрогнула, вынырнув из своих мыслей. Вокруг гудел ресторан.
За их столиком рассаживались сослуживцы – отмечали 60-летие начальника отдела. Все уже порядком выпили, раскраснелись, говорили громко, смеялись. А она сидела с отсутствующим видом, крутя в руках салфетку.
— Извини, Галь, задумалась, — она через силу улыбнулась и подняла бокал. — За Сергея Петровича! Здоровья, счастья, долгих лет!
Все зашумели, загалдели, начали чокаться. Галина наклонилась к ней:
— Ты в порядке? Весь вечер сама не своя.
— Да, просто… — Людмила Сергеевна запнулась. — Я сегодня утром решила, что поеду искать Машу. Прошло уже семь лет, как мы не общаемся. Мне кажется, это слишком долго.
Галина кивнула с пониманием. Она знала об их ссоре — Людмила много раз жаловалась ей на «неблагодарную дочь».
— И правильно! Пора вам уже помириться. Маша небось давно своего усатого бросила, вышла замуж, деток родила. Обрадуется, когда тебя увидит.
— Не знаю, — Людмила Сергеевна потёрла висок. — Я боюсь, что она не захочет меня видеть. Я ведь… сказала ей ужасные вещи тогда.
— Да ладно тебе! Дочь всё равно остаётся дочерью. Кровь не водица.
— Надеюсь, ты права. Но я уже много лет не знаю, где она. На старом адресе её нет, телефон давно сменила.
— А её подружки? Одноклассницы? Должен же быть кто-то, кто знает.
Людмила Сергеевна кивнула.
— Я нашла Свету, они с Машей в университете вместе учились. Договорились встретиться завтра.
— Ну вот и отлично! — Галина хлопнула её по плечу. — Всё будет хорошо, вот увидишь! А теперь давай выпьем за вашу скорую встречу!
Они выпили, Людмила Сергеевна поморщилась — вино было горьким. Или это у неё внутри всё сжалось от страха? Семь лет. Семь долгих лет без единого звонка, без единой весточки. Она сама обрубила все связи. А потом гордость не позволяла сделать первый шаг. Она ждала, что Маша одумается, вернётся. Вот только время шло, а дочь не возвращалась.
В первые годы Людмила Сергеевна ещё пыталась следить за ней через общих знакомых. Знала, что Маша всё-таки закончила университет, правда, заочно. Что продолжала жить с тем самым Вадимом. А потом связи оборвались — последняя подруга, которая ещё общалась с Машей, уехала в другой город.
И вот накануне, в свой пятьдесят третий день рождения, который она отмечала одна, с тортиком и бутылкой шампанского, Людмила Сергеевна внезапно поняла — нельзя больше ждать. Нужно найти дочь, попросить прощения. Пока не стало слишком поздно.
Этим же вечером она зашла на страничку Вконтакте, которую когда-то давно создала, но почти не пользовалась. Там она нашла Свету — их профили оставались в друзьях. Написала сообщение, и Света, к её удивлению, ответила почти сразу. Они договорились встретиться на следующий день в кафе недалеко от дома Людмилы Сергеевны.
Наутро она проснулась с головной болью — то ли от вина, то ли от нервов. Долго выбирала, что надеть, остановилась на простом сером платье — Маша когда-то говорила, что оно ей идёт. Потом битый час сидела перед зеркалом, пытаясь замаскировать морщины и тёмные круги под глазами. В итоге махнула рукой — кого обманывать? Годы берут своё.
В кафе она пришла на двадцать минут раньше, села за столик у окна, заказала чай. Руки подрагивали, чашка звякала о блюдце. Она смотрела на дверь, вздрагивая каждый раз, когда звенел колокольчик, оповещающий о новом посетителе.
Света пришла ровно в назначенное время — высокая, стройная, с коротко стриженными светлыми волосами. Людмила Сергеевна сразу узнала её, хотя прошло много лет с их последней встречи.
— Здравствуйте, Людмила Сергеевна, — Света села напротив, положив на стол маленькую сумочку.
— Здравствуй, Света, — Людмила Сергеевна нервно улыбнулась. — Спасибо, что согласилась встретиться.
— Да не за что, — Света пожала плечами. В её голосе чувствовалась настороженность. — Вы хотели поговорить о Маше, я правильно поняла?
— Да, — Людмила Сергеевна сжала руки в замок, чтобы унять дрожь. — Я хочу найти её. Мы… не общались много лет. По моей вине.
Света смотрела на неё внимательно, чуть прищурившись.
— И почему вы решили найти её именно сейчас?
Вопрос застал Людмилу Сергеевну врасплох.
— Я… я поняла, что была неправа. Что нельзя так долго держать обиду. Особенно на родного ребёнка.
Света вздохнула, открыла сумочку, достала телефон.
— Понимаете, Людмила Сергеевна, я честно не знаю, как вам это сказать…
Сердце Людмилы Сергеевны сжалось от дурного предчувствия.
— Что случилось? С Машей что-то… — она не смогла договорить.
Света покачала головой.
— Давайте я сначала расскажу, как всё было. Маша действительно встречалась с Вадимом. Они прожили вместе четыре года. Потом расстались — мирно, без скандалов. Просто поняли, что не подходят друг другу. Маша тогда уже закончила университет, работала в рекламном агентстве. Она справлялась. Знаете, она очень изменилась за эти годы — стала увереннее, самостоятельнее. У неё всегда было много друзей, она часто устраивала вечеринки, путешествовала…
Людмила Сергеевна слушала, затаив дыхание. Так вот какой стала её дочь! Самостоятельной, успешной. Без её помощи, без её поддержки. Внутри шевельнулось что-то похожее на гордость.
— А потом она познакомилась с Антоном, — продолжала Света. — Он работал в юридической фирме, они случайно встретились в кафе. Через год поженились. Маша так светилась от счастья в тот день… Мне кажется, она наконец нашла того самого, понимаете?
Людмила Сергеевна кивнула, чувствуя, как слёзы подступают к горлу. Свадьба дочери. Самый важный день в её жизни — а она не была там.
— У них родилась дочка, Сонечка. Такая хорошенькая, вся в Машу — тёмные кудри, ямочки на щеках. Маша сразу после роддома вышла на работу, они наняли няню. Всё было так хорошо… — Света запнулась, её голос дрогнул.
И тут Людмила Сергеевна поняла, что Света говорит в прошедшем времени. «Было», «светилась», «родилась»…
— Что случилось? — спросила она сдавленным голосом.
Света глубоко вдохнула, словно собираясь нырнуть в ледяную воду.
— Год назад у Сони поднялась высокая температура. Маша повезла её в больницу. Была зима, гололёд… — она запнулась снова. — А на встречке грузовик… Ну и на скользкой дороге. Водитель был пь.ян, не справился с управлением.
Людмила Сергеевна почувствовала, как холодеет всё внутри. Все вокруг стало терять чёткость, голос Светы доносился словно издалека.
— Соню успели спасти, она была в критическом состоянии, но выкарабкалась. А Маша… она приняла удар на себя. Врачи боролись несколько часов, но…
Договаривать не было нужды. Людмила Сергеевна сидела, не шевелясь, глядя в одну точку. Всё вокруг словно замерло. Она не чувствовала ни боли, ни горя — только оглушающую, звенящую пустоту.
— Этого не может быть, — наконец прошептала она. — Не может быть…
Света молча протянула ей телефон. На экране была фотография — плита из тёмного гранита, на ней фотография Маши, улыбающейся, с распущенными волосами. «Мария Андреевна Светлова. 1994-2022. Любимой жене и маме».
Людмила Сергеевна смотрела на фотографию, и реальность медленно накрывала её, словно тяжёлая волна.
Маша. Её девочка. Её единственная дочь. Её больше нет. И она, мать, даже не знала об этом.
— Почему… — она с трудом шевелила губами. — Почему мне никто не сказал?
Света убрала телефон, посмотрела на неё с сочувствием.
— Маша рассказывала нам о вашей ссоре. О том, что вы её выгнали, не захотели слушать. Она очень переживала из-за этого, особенно в первые годы. Потом, кажется, смирилась. После свадьбы она даже хотела вас найти, позвать познакомиться с Антоном. Но потом передумала — боялась, что вы откажетесь. А мы… мы просто не знали, как с вами связаться. У нас не было ни вашего телефона, ни адреса.
— Но ведь я живу там же, где и раньше…
— Маша говорила, что вы переехали после выхода на пенсию. Видимо, она что-то перепутала. Мы приезжали на тот адрес, но никто нам не открыл, может быть вас просто тогда не было дома.
Людмила Сергеевна покачала головой. Маша ничего не перепутала — она просто не могла признаться друзьям, что мать отказалась от неё из-за глупой ссоры. Проще было сказать, что мать переехала, чем объяснять, почему они не общаются.
— А Соня? Моя внучка… Как она? Где она сейчас?
— С ней всё в порядке. Она живёт с Антоном и его родителями. Они переехали в другой город после… после того, как все случилось. Там у Антона родственники, они помогают с ребёнком. Соне сейчас три года, она уже ходит в садик.
Соня. Трёхлетняя девочка, которая никогда не узнает свою бабушку. Девочка, которая уже потеряла мать. «И всё из-за меня, — подумала Людмила Сергеевна. — Если бы я не была такой упрямой, такой гордой…»
— Я могу увидеть её? — спросила она, уже зная ответ.
Света посмотрела на неё с сомнением.
— Не думаю, что Антон будет рад вашему появлению. Он знал о вашей ссоре с Машей. И потом, для Сони это будет слишком тяжело — она только начала привыкать к жизни без мамы.
Людмила Сергеевна кивнула. Конечно, она всё понимала. Нельзя врываться в жизнь ребёнка, которому и так пришлось пережить такую травму. Но от этого не становилось легче. Теперь она никогда не увидит свою внучку, никогда не скажет ей, как сильно любила её мать.
— Я могу хотя бы… — голос Людмилы Сергеевны дрогнул. — Хотя бы навестить Машу?
— Конечно, — Света достала ручку, написала адрес кла.дбища на салфетке. — Восточное кла.дбище, участок 17, ряд 4, место 12. Это недалеко от главного входа.
Людмила Сергеевна взяла салфетку, бережно положила в сумку. Ей нужно было за что-то ухватиться, что-то конкретное, материальное — иначе она просто рассыплется на части прямо здесь, в этом кафе, под сочувственным взглядом Светы.
— Спасибо, — прошептала она.
Света протянула руку, накрыла ладонь Людмилы Сергеевны своей.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже, — Людмила Сергеевна с трудом поднялась. — Простите, мне нужно… мне нужно идти.
Она вышла из кафе, не оглядываясь. Шла по улице, не видя ничего вокруг. В голове стучало одно: «Поздно. Слишком поздно».
Сама не понимая как, она добралась до дома. Открыла дверь негнущимися пальцами, вошла в пустую квартиру. Здесь ничего не изменилось с того дня, когда ушла Маша. Те же обои, та же мебель, те же фотографии на стенах — Маша в детстве, Маша-школьница, Маша-студентка. И только самой Маши здесь уже никогда не будет.
Людмила Сергеевна прошла в её комнату — маленькую, аккуратную, с книжными полками до потолка. Она сохранила её такой, какой она была, когда Маша уехала — думала, что дочь вернётся. Надеялась, что однажды дверь откроется, и на пороге появится Маша, улыбающаяся, с блестящими глазами, и скажет: «Мам, я дома».
Но теперь она знала, что этого никогда не случится.
Она села на Машину кровать, провела рукой по покрывалу. Вся комната как будто хранила запах её дочери — лёгкий, еле уловимый аромат ромашкового шампуня и ванили.
На прикроватной тумбочке стояла фотография в рамке — Маша и Людмила Сергеевна на море, обе улыбаются, обнимая друг друга за плечи. Маше здесь пятнадцать, она загорелая, в купальнике, с мокрыми волосами.
Людмиле Сергеевне — сорок, она в широкополой шляпе, защищающей от солнца. Они тогда поехали в Сочи, к маминой сестре. Это был их последний совместный отпуск — потом Маша взрослела, общих поездок становилось всё меньше, а потом и вовсе прекратились.
Людмила Сергеевна взяла фотографию, прижала к груди. И тут, наконец, пришли слёзы — горячие, отчаянные. Она плакала, раскачиваясь взад-вперёд, прижимая к сердцу рамку с фотографией, единственное, что осталось от её девочки.
Она плакала о Маше, которую больше никогда не увидит. О внучке, которую никогда не узнает. Но больше всего она плакала о себе — о своей гордости, своём упрямстве, которые отняли у неё семь лет с дочерью. Семь лет, которые могли бы быть наполнены разговорами, смехом, примирением, любовью. Семь лет, которых никогда не вернуть.
Восточное кла.дбище встретило её тишиной и запахом хвои. Людмила Сергеевна шла по главной аллее, сжимая в руках букет белых роз — Маша всегда приносила их маме на день рождения. На душе было пусто и тихо — все слёзы она выплакала ещё дома.
Участок 17, ряд 4, место 12. Она шла медленно, всматриваясь в надписи на надгр.обиях. И вот, наконец, нашла.
Тёмный гранит, фотография улыбающейся Маши, даты жизни. И снизу нежная гравировка — маленькие ромашки, рассыпанные по камню. Машин любимый цветок. Она всегда говорила, что ромашки — самые честные цветы, потому что не пытаются быть красивее, чем они есть.
Людмила Сергеевна опустилась на колени перед мо.гилой, положила цветы. Рядом в вазочке стояли свежие гвоздики — видимо, Антон или кто-то из друзей недавно приходил.
— Здравствуй, доченька, — шептала она, стоя на коленях, касаясь холодного камня. — Прости меня. Прости, что не пришла раньше. Что не была рядом, когда ты в этом нуждалась. Что не сказала тебе, как сильно я тебя люблю.
Ветер шевелил листву на деревьях. Где-то вдалеке ворковали голуби. Людмила Сергеевна сидела у мо.гилы дочери, говорила с ней — тихо, сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Рассказывала о своей жизни в эти годы. О том, как скучала. Как теперь жалеет о своём упрямстве, о своей гордости.
— Мне сказали, у тебя дочка, — она улыбнулась сквозь слёзы. — Соня. Говорят, она похожа на тебя. Я так хотела бы её увидеть, но, наверное, это невозможно. Твой муж не захочет меня видеть, и правильно сделает. Я не заслужила быть в вашей семье. Но знай, что я буду думать о ней каждый день. О моей внучке, которую я никогда не узнаю.
Она замолчала, глядя на фотографию дочери. Маша улыбалась ей с фотографии— молодая, красивая, полная жизни. Такой она и останется навсегда.
Людмила Сергеевна просидела там несколько часов. Уже начинало темнеть, когда она, наконец, поднялась. Ноги затекли, спина ныла, но она этого почти не замечала. Всё физическое отступило перед огромной, невыносимой тяжестью потери.
— Я буду приходить, Машенька, — сказала она, в последний раз касаясь надгр.обия. — Каждую неделю. Обещаю.
Она повернулась, чтобы идти, и замерла.
В нескольких шагах от неё стоял мужчина — высокий, широкоплечий, с тёмными волосами. В одной руке он держал букет ромашек, в другой — маленькую ладошку девочки лет трёх. Девочка с тёмными кудряшками и огромными глазами смотрела на Людмилу Сергеевну с детским любопытством.
— Здравствуйте, — мужчина кивнул. — Вы, должно быть, Людмила Сергеевна?
Она смогла только кивнуть, не отрывая взгляда от девочки. Маленькой Сони. Её внучки.
— Антон, — представился мужчина. — Муж Маши. Бывший муж, — поправился он с грустной улыбкой.
— Откуда вы знаете, кто я? — прошептала Людмила Сергеевна.
— Света позвонила, сказала, что вы приедете. Мы тоже сегодня собирались. Годовщина… — он запнулся, взглянул на девочку. — Соня, иди положи цветочки.
Девочка серьёзно кивнула, взяла из его рук букет и, осторожно ступая между могилами, подошла к надгробию. Она аккуратно положила ромашки рядом с розами Людмилы Сергеевны и погладила фотографию Маши маленькой ладошкой.
— Пливет, мамочка, — сказала она тихо. — Мы с папой плишли тебя навестить.
У Людмилы Сергеевны перехватило дыхание. Этот детский голосок, эти кудряшки, ямочки на щеках — всё напоминало Машу в детстве. Она невольно шагнула к девочке, но тут же остановилась, боясь напугать ребёнка.
Антон заметил её движение.
— Соня, — позвал он. — Познакомься, это мамина мама. Твоя бабушка.
Девочка обернулась, посмотрела на Людмилу Сергеевну широко раскрытыми глазами — тёмно-карими, как у Маши.
— У меня же есть бабушка? — спросила она с недоверием.
— Да, солнышко, — Антон присел на корточки рядом с дочкой. — Помнишь, я тебе рассказывал, что у мамы была мама? Вот она. Это вторая твоя бабушка
Соня несколько секунд изучала Людмилу Сергеевну, словно решая, стоит ли ей доверять. Потом сделала пару шагов вперёд и спросила:
— А ты плавда мамина мама?
Людмила Сергеевна кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
— А почему ты ланьше не плиходила?
Этот простой детский вопрос ударил больнее любого упрёка. Людмила Сергеевна беспомощно взглянула на Антона.
— Бабушка жила далеко, — пришёл ей на помощь он. — И только сейчас смогла приехать.
Соня кивнула, принимая это объяснение.
— А ты ласскажешь мне про маму? Она была маленькой, как я?
Комок в горле не давал Людмиле Сергеевне говорить. Она сглотнула, провела рукой по лицу, стирая слёзы.
— Расскажу, девочка моя. Обязательно расскажу.
Она осторожно протянула руку. Соня, помедлив секунду, вложила свою ладошку в её ладонь. Маленькие тёплые пальчики доверчиво обхватили руку Людмилы Сергеевны.
— Папа, — сказала Соня, повернувшись к Антону. — А бабушка пойдет с нами есть моложеное?
Антон взглянул на Людмилу Сергеевну — в его глазах читалась целая гамма эмоций: сомнение, сочувствие, какая-то настороженность. Но потом его взгляд смягчился.
— Конечно, солнышко. Если бабушка хочет.
— Я… — голос Людмилы Сергеевны дрогнул. — Я с удовольствием. Если вы не против.
— Я не против, — тихо сказал Антон. — Маша бы хотела, чтобы вы познакомились с Соней. Она никогда не говорила о вас плохо, знаете? Даже после всего, что случилось.
Эти слова обожгли Людмилу Сергеевну новой болью. Её дочь, несмотря на обиду, на годы разлуки, не держала на неё зла. А она, мать, не смогла переступить через свою гордость, чтобы просто позвонить, просто сказать: «Прости меня».
— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, что не оттолкнули меня.
Антон пожал плечами.
— Жизнь слишком коротка для обид, — просто сказал он. — Я понял это, когда… когда потерял Машу.
Они пошли по аллее — Антон впереди, Людмила Сергеевна с Соней чуть позади. Девочка крепко держала бабушку за руку и болтала без умолку — о садике, о своей кукле, о том, что папа обещал купить ей щенка, когда она пойдёт в школу.
— А ты плидёшь к нам в гости? — вдруг спросила она, подняв голову. — У меня есть фотоглафии мамины. Папа говолит, что я на неё похожа. А ты как думаешь?
— Очень похожа, солнышко, — Людмила Сергеевна с нежностью смотрела на внучку. — Особенно улыбка. И ямочки на щеках.
— А мама любила моложеное?
— Очень. Особенно шоколадное, с орешками.
— И я люблю! — обрадовалась Соня. — Папа, слышишь? Я похожа на маму! Я тоже люблю шоколадное моложеное!
Антон обернулся, на его лице мелькнула улыбка — грустная, но искренняя.
— Конечно, похожа, зайка. Ты же её дочка.
Они дошли до кафе-мороженого на углу. Соня, не выпуская руки бабушки, потянула её внутрь. Они сели за столик у окна. Антон заказал мороженое — Соне шоколадное, себе и Людмиле Сергеевне — кофейное.
Пока они ждали заказ, Соня засыпала бабушку вопросами — какие книжки любила мама, какие мультики смотрела, какие игрушки у неё были. Людмила Сергеевна отвечала, с каждой минутой чувствуя, как тает лёд внутри. Она рассказывала о Маше-девочке, о её первых шагах, первых словах, о том, как она любила рисовать и выдумывать истории. С каждым рассказом образ Маши словно оживал — не только для Сони, но и для самой Людмилы Сергеевны.
— А у вас есть её детские фотографии? — неожиданно спросил Антон. — Маша говорила, что все альбомы остались у вас, когда она уехала.
— Да, — кивнула Людмила Сергеевна. — Целая коробка. От самого рождения до… до того дня, когда она ушла.
— Было бы здорово показать их Соне, — Антон помедлил. — Может, как-нибудь заедете к нам? Мы живём недалеко, в Сокольниках. Или… — он запнулся, — если вам будет удобнее, мы можем заехать к вам. Посмотреть, где росла Маша.
Людмила Сергеевна застыла с ложкой мороженого в руке. Она не могла поверить своим ушам. Антон приглашал её в свой дом. Предлагал приехать к ней. Не отталкивал, не обвинял — хотя имел на это полное право.
— Я… я была бы очень рада, — она с трудом сглотнула комок в горле. — Вы даже не представляете, как много это для меня значит.
Антон кивнул, глядя куда-то мимо неё.
— Знаете, Маша всегда говорила, что вы очень похожи. Обе упрямые, принципиальные. Обе готовы стоять на своём до последнего. Но обе любите всем сердцем, когда любите.
Людмила Сергеевна опустила глаза. Да, они с Машей были похожи — больше, чем ей хотелось признавать. Может, поэтому они так часто ссорились, особенно когда Маша повзрослела? Два сильных характера, две гордости, два упрямства.
— Я виновата перед ней, — тихо сказала она. — И перед вами тоже. Я должна была быть рядом. Должна была поддержать её, когда она вышла замуж, когда родила Соню. Должна была быть с ней до конца.
Антон покачал головой.
— Не нужно. Маша не держала на вас зла, и я не держу. Она всегда говорила, что однажды вы помиритесь. Что время лечит. Просто… — его голос дрогнул, — времени оказалось слишком мало.
Соня, слушавшая их разговор, вдруг сказала:
— Мама тепель на небе, да, папа? Она смотлит на нас и улыбается.
Антон погладил дочку по голове.
— Да, зайка. Она всегда с нами. В твоей улыбке, в твоих глазах.
— И тут да? — добавила Соня, прижав маленькую ладошку к груди.
Людмила Сергеевна смотрела на них, и сердце её разрывалось от боли и любви одновременно. Как много она потеряла, отказавшись от дочери! Как много могло бы быть иначе, если бы она просто переступила через свою гордость, просто сказала: «Я тебя люблю, несмотря ни на что».
Но прошлого не вернуть. Остаётся только будущее — с этой маленькой девочкой, так похожей на Машу, с этим мужчиной, который любил её дочь и теперь растит их ребёнка. Может быть, не всё ещё потеряно. Может быть, она ещё успеет стать настоящей бабушкой для Сони, рассказать ей всё о её маме, чтобы память о Маше жила дальше.
— Бабушка, а ты будешь тепель плиходить к нам? — спросила Соня, заглядывая ей в глаза. — Папа говолит, что ты живёшь одна. Тебе, навелное, скучно.
— Да, милая, — Людмила Сергеевна погладила внучку по щеке. — Мне очень скучно без вас.
— Тогда плиходи! Я покажу тебе мои игрушки. И мы можем вместе лисовать. Я люблю лисовать, как мама.
— Обязательно, солнышко. Обязательно.
Когда они закончили с мороженым, Антон расплатился и предложил подвезти Людмилу Сергеевну до дома.
— Нам по пути, — сказал он. — Соня уже устала, пора её домой, скоро спать.
— Я не устала! — тут же возразила девочка, но её слова утонули в зевке.
Они вышли из кафе. На улице уже стемнело, зажглись фонари. Антон вёл машину — старенький, но ухоженный «Форд». Соня дремала на заднем сиденье, Людмила Сергеевна сидела рядом с ней, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить.
— Она обычно быстро засыпает, — тихо сказал Антон, глядя на дочь в зеркало заднего вида. — День был насыщенный.
— Она чудесная девочка, — прошептала Людмила Сергеевна. — Такая светлая.
— Да. Она наше солнышко. После того, что случилось… — он сжал руль крепче, — она стала смыслом моей жизни. Если бы не Соня, я не знаю, как бы я справился.
Они ехали молча. Антон сосредоточился на дороге, Людмила Сергеевна смотрела в окно на проплывающие мимо огни города. Всё казалось ей нереальным, словно сон — встреча на кладбище, разговор с Антоном, маленькая тёплая ладошка Сони в её руке. Слишком много потрясений для одного дня.
— Приехали, — сказал Антон, останавливаясь у её дома. — Вы на каком этаже живёте?
— На пятом, — Людмила Сергеевна осторожно отстегнула ремень безопасности, стараясь не потревожить спящую Соню. — Спасибо, что подвезли.
— Не за что, — он помедлил. — Послушайте… Я понимаю, что для вас это был тяжёлый день. Для нас тоже. Но я рад, что мы встретились. Соня должна знать о своей бабушке, о своих корнях. И… — он запнулся, — Маша бы этого хотела.
Людмила Сергеевна кивнула, не доверяя своему голосу.
— Вот мой номер, — Антон протянул ей визитку. — Позвоните, когда будете готовы. Мы можем заехать к вам в выходные, если вам удобно.
— Спасибо, — она взяла визитку дрожащими пальцами. — Я позвоню. Обязательно.
Она вышла из машины, обогнула её, чтобы в последний раз взглянуть на спящую внучку через стекло. Соня сладко спала, подложив ладошку под щёку — точь-в-точь как Маша в детстве.
— До встречи, — прошептала Людмила Сергеевна, касаясь стекла кончиками пальцев.
Антон кивнул, включил двигатель. Машина тронулась с места, растворяясь в потоке других автомобилей. Людмила Сергеевна стояла, глядя ей вслед, пока красные огни не скрылись за поворотом.
Потом она медленно пошла к подъезду. В квартире было темно и тихо. Она не стала включать свет, прошла в спальню, села на край кровати.
Слёзы, которые она сдерживала весь вечер, наконец, хлынули потоком.
Она плакала о Маше, которую больше никогда не увидит. О годах, которые они провели врозь из-за её, материнской, гордости. О том, что уже ничего нельзя исправить, ничего нельзя вернуть.
Но сквозь эту боль, сквозь горечь невосполнимой утраты проступало что-то новое — хрупкая, неуверенная надежда. Соня. Её внучка. Девочка с Машиными глазами и Машиной улыбкой. Ребёнок, который дал ей сегодня второй шанс.
Людмила Сергеевна встала, подошла к комоду, открыла верхний ящик. Там, среди белья и шарфов, лежала маленькая коробочка. Она достала её, открыла крышку. Внутри был серебряный браслет с маленьким сердечком — Машин. Она подарила его дочери на шестнадцатилетие, и Маша носила его не снимая. А потом, в день их ссоры, швырнула его матери, прежде чем уйти. Людмила Сергеевна хранила его все эти годы, надеясь однажды вернуть.
Теперь она знала, что сделает с ним. Она подарит его Соне. Расскажет, как её мама любила этот браслет, как носила его на своём тонком запястье. И, может быть, Соня тоже будет его носить, храня память о матери, которую потеряла слишком рано.
Людмила Сергеевна закрыла коробочку, прижала её к сердцу. За окном мерцали огни ночного города. Где-то там, в одном из домов, спала её внучка. И Людмила Сергеевна поклялась себе, что сделает всё, чтобы быть рядом с ней — поддерживать, любить, рассказывать о Маше. Чтобы искупить свою вину перед дочерью, которую не уберегла, чтобы не повторить ошибок, которые стоили ей стольких лет счастья.
Утром она позвонит Антону. Пригласит их с Соней на выходные. Достанет все альбомы с фотографиями, все Машины детские рисунки, все её школьные тетрадки, которые бережно хранила все эти годы. Покажет Соне, какой была её мама в детстве — весёлой, непосредственной, полной жизни.
За окном занимался рассвет. Новый день, новое начало. Людмила Сергеевна знала, что впереди у неё долгий путь — путь скорби, принятия, прощения. Но она больше не была одна на этом пути.
У неё была Соня — маленький кусочек Маши, который остался в этом мире. И ради неё Людмила Сергеевна будет жить дальше, любить дальше, несмотря на боль утраты.
Потому что время, потерянное с дочерью, уже не вернуть. Но время с внучкой только начиналось.
