Многое повидала, работая проводницей поезда дальнего следования, Надежда Ивановна.
Но такого, как в последнем рейсе, с ней ещё никогда не случалось.
Она уже в который раз прокручивала в голове увиденное, отказываясь в это поверить.
Поезд прибыл на конечную станцию и проводницы собрались перекусить и чайку попить.
— Что-то Надежда Ивановна у нас сегодня не в духе, — заметила Оля, откусывая аппетитный бутерброд и запивая ароматным чаем из стакана в подстаканнике.
Остальные ее поддержали:
— Да, Надюш, ты какая-то не такая. Пассажиры что-ли капризные попались? Или ещё что?
Надежда Ивановна только рукой махнула, мол, да ладно, устала просто. Но подруги — проводницы не отставали:
— Да ладно, расскажи, ведь по тебе же видно, что что-то не то. Видно опять что-то необычное случилось?
На вот тебе чаек и давай, не томи, рассказывай!
— Ну ладно, расскажу, ведь не отстанете же, — наконец-то улыбнулась Надежда Ивановна и, глотнув из стакана горячего чайку с лимоном, начала:
Когда отправлялись подумала, что рейс будет лёгкий. Пассажиров с детьми не было, люди все приличные, тихие.
В самом последнем купе вообще один мужчина оказался.
Пожилой.
Причем странно — места в его купе вроде все выкуплены, но больше к нему никто не сел.
Вот в этом-то купе и случилось необъяснимое. До сих пор не пойму, что это было.
Надежда Ивановна от чая разрумянилась, потянулась за бутербродом. Видно, что она стала в себя приходить, аппетит появился.
Так вот, ближе к вечеру пассажиры решили перекусить, стали заказывать, кто что. Разношу я заказы по купе, вдруг слышу, из того, дальнего, где мужик один был, песню кто-то поет под гитару. Негромко так. Подошла поближе, хотела тоже что- нибудь предложить.
Смотрю — странно, полное купе молодежи, в куртках таких …….. стройотрядовских, как раньше, если кто помнит. И песня звучит моя любимая:
«Милая моя, солнышко лесное………..»
Может из другого вагона зашли?
Ну, думаю, разнесу заказы и разберусь.
А тут мы в тоннель въехали. Ну тот, что перед Энском.
И тут…….. Пассажиры по купе разошлись, а я смотрю и понять не могу. Гитара все играет, а
стены вагона вдруг прозрачными стали.
Стою и глазам своим не верю — из купе того тени прозрачные выходят и шагают, исчезая в стене тоннеля.
— А девчонка с гитарой там была?, — вдруг, как гром среди ясного неба, хрипло прозвучал чей-то незнакомый голос.
Все вздрогнули от неожиданности, а Надежда Ивановна растерянно оглянулась.
За ее спиной стоял Максимыч, самый старший из проводников:
— Была девчонка?, — переспросил он и добавил, — перед Энском тоннель, я верно услышал?
— Была девушка с гитарой, а тоннель да, перед Энском, а что, Максимыч, ты чего такой?
Но Максимыч лишь повернулся, горестно махнув рукой, и пошел сгорбившись, словно стал ещё старше. Надежде Ивановне даже показалось, что слеза блеснула на его щеке.
— Что это с ним, девчонки?, — удивилась она, — это что, мой странный рассказ на него так подействовал?
Все замолчали, не зная, что и ответить.
— А я кажется знаю, в чем дело, — все повернулись на голос.
Валя, одна из проводниц, что работала раньше в паре с Максимычем, продолжила: — в восьмидесятые на железке авария была. О ней тогда умолчали конечно. Максимыч студентом был. Стройотряд их на место работ поездом ехал. Ребята, девчонки, песни под гитару. В тоннеле перед Энском все и случилось.
Из всех только двое живы и остались. Максимыч и друг его.
С другом он потом не смог общаться — слишком тяжелы были воспоминания.
У Максимыча там невеста погибла. После этого он и пошел проводником на это направление.
Словно место гибели ее его притягивало.
Вот такая история.
— Ну и дела!, — Надежда Ивановна вспомнила, как после того, как проехали тот странный тоннель, в стены которого ушли призрачные тени, она зашла к мужчине в последнее купе.
Хотела спросить его о тех невидимых попутчиках с гитарой и осеклась, увидев его лицо.
В глазах его было столько боли и горечи, словно он опять погрузился в то самое прошлое, которое никак не мог забыть.
Возможно, это и был тот самый друг Максимыча.
Его тоже притягивало это место.
Видимо, он сам и выкупил все купе, и боясь, но и надеясь, что увидит кусочек своего прошлого.
И прошлое догнало его, но может быть хоть теперь он освободился от тех тяжких воспоминаний.
