— Ты выходишь за него, и точка! Мы договорились! — Вера с грохотом опустила чугунок на плиту. — Или ты хочешь, чтобы нас выселили из дома?
— Я его даже не знаю… — Таня отступила к печке, прижимая к груди старую вышивку. — Люди говорят, он жену свою со свету сжил.
— Люди много чего болтают! — отрезала Вера. — Федор Михайлович — уважаемый человек, крепкое хозяйство, дом каменный. А наши долги сами не исчезнут.
Таня замолчала. Сестра всегда была такой — резкой, как февральский ветер. После смерти родителей она взяла все заботы о младшей сестре на себя, а вместе с ними и право распоряжаться её жизнью.
— Восемь лет разницы — что тут такого? Ещё благодари, что не пятнадцать! — Вера опустилась на табурет, с которого только что смахнула кота. — Сама подумай, куда ты денешься? С твоим-то образованием в городе разве проживешь?
— Мог бы и сам прийти, познакомиться, — тихо проговорила Таня, не поднимая глаз.
— И чего я с тобой нянчусь?! — Вера всплеснула руками. — В двадцать два года давно пора своей головой думать! Но нет, всё мне решать. Сговор уже состоялся, свадьба через неделю. Платье тётки Полины подошьём — и под венец.
Таня оцепенела, словно холодная волна прошла по телу. Раньше казалось, что этот день никогда не настанет, что всё как-то образуется. Но чудес не бывает.
— А долг… большой? — спросила она, сглотнув ком.
— Тебе какая разница? — отмахнулась Вера. — Но раз спрашиваешь — да, большой. Папаша перед смертью заложил всё, что мог. Федор Михайлович долг прощает взамен на свадьбу. Хороший обмен, я считаю.
В дверь постучали — резко, три раза. Вера оживилась, поправила волосы.
— Лёгок на помине, — прошептала она и бросила Тане: — Причешись хоть!
Дверь открылась без приглашения. На пороге стоял крупный мужчина с тяжёлым, будто вырубленным из камня лицом. Неулыбчивый, с глубокими морщинами вокруг глаз и небольшим шрамом на правой щеке. Он коротко кивнул и прошел внутрь, заполнив своим присутствием всю маленькую кухню.
— День добрый, Вера Ивановна. — Его голос был низким, с хрипотцой. — Таня, — он кивнул, бросив на девушку короткий взгляд.
— Федор Михайлович! Проходите, чаю поставлю! — засуетилась Вера.
— Не надо. — Он положил на стол сверток. — Вот, привез показать бумаги на дом и хозяйство. И долговую расписку. После свадьбы она будет ваша.
Таня наконец подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Его глаза — тёмные, почти черные — показались ей бездонными колодцами. В них не было ни тепла, ни злобы, только какая-то усталая решимость. Таня поежилась.
— Федор Михайлович, может, расскажете Танечке о своем хозяйстве? — пропела Вера, подталкивая сестру поближе к гостю.
— Три коровы, пятнадцать овец, куры, огород большой, — отрывисто перечислил он. — Дом крепкий, крыша новая. Работы много.
— Видишь, какой хороший жених! — торжествующе прошептала Вера.
— А что… с первой женой случилось? — выпалила вдруг Таня, сама не веря своей смелости.
Комната затихла. Федор медленно повернулся к ней, и Таня увидела, как дрогнул уголок его рта.
— Умерла при родах. Ребенок тоже, — произнес он тихо. — Пять лет назад.
Таня почувствовала, как ее плечо больно сжали пальцы сестры.
— Простите её, Федор Михайлович, совсем голова кругом от счастья!
— Я заеду в субботу, — сказал он, направляясь к выходу. У самой двери остановился и, не оборачиваясь, добавил: — Испуг твой понимаю. Но бояться не надо.
Когда дверь за ним закрылась, Вера развернулась к сестре.
— Ну что ты натворила? — прошипела она.
— Я хочу знать, с кем буду жить, — упрямо ответила Таня, сама удивляясь своей дерзости.
— С тем, кто нас от позора спас! — отрезала Вера. — Дурёха ты, Танька. Счастье своё не видишь.
Неделя пролетела как дурной сон. Вера в ярости хлопотала с приданым, которого у них не было, раскраивая на простыни свою старую скатерть.
— Белья хоть немного должно быть, — бормотала она, стараясь разгладить рукой потёртую ткань. — Не с пустыми же руками тебя отдавать.
Таня молча помогала сестре, всё ещё не веря, что свадьба — реальность.
Вечерами она смотрела на крайний дом деревни с новой железной крышей. Дом Федора. Её будущее на десятилетия вперёд. Страх и обида смешивались с каким-то странным любопытством.
Накануне свадьбы на крыльце появилась Агафья Петровна, вездесущая деревенская сплетница.
— Ой, Верочка, Танечка, что ж это вы от людей скрывались? — защебетала она, без приглашения проскальзывая в дом. — Слыхала я новость, так сразу к вам! Поздравить!
— Ничего не скрывали, — буркнула Вера. — Спасибо, что заглянули.
— Танечка, а ты знаешь, за кого идёшь-то? — понизила голос Агафья. — Федор-то мой кум троюродный был… Так я всё про него знаю! Первая-то жена его…
— Умерла при родах, мы знаем, — перебила Вера.
— При родах… — хмыкнула Агафья. — Так говорят-то разное. Кричали они часто. А потом она слегла, врача из района вызывали…
Таня с ужасом смотрела на гостью, чувствуя, как холодеет спина.
— Агафья Петровна, — вдруг тихо, но твёрдо сказала Вера, — мы благодарны за визит, но у нас ещё много дел.
— Да какие дела! — махнула рукой Агафья. — Я ж предупредить хотела. С ним-то кто ужиться сможет? Молчит неделями, взглядом прожигает. Нрав тяжёлый! Да и хромает после драки на лесопилке.
— Достаточно, — отрезала Вера, распахивая дверь. — До свидания.
Когда за гостьей закрылась дверь, Таня бессильно опустилась на стул.
— Что это значит, Вера? — прошептала она.
— Ерунда всё это, — фыркнула сестра, но румянец пятнами выступил на её скулах. — Судачат бабы от безделья.
В ночь перед свадьбой Таня не сомкнула глаз. Из окна она видела луну — холодную и безжалостную, как её судьба. Тысячи вопросов крутились в голове. Что, если Агафья права? Что, если жена Федора умерла не при родах? Что с ней будет в этом чужом доме с мрачным мужчиной? Таня беззвучно плакала, утирая слёзы краешком одеяла.
Утром Вера, будто прочитав её мысли, поймала Таню за руку.
— Я знаю, ты боишься, — сказала она неожиданно мягко. — Но другого выхода нет. Или свадьба, или — на улицу, Танюша. Молчишь? Ну и правильно. Терпеть и молчать — женская доля. Но мой тебе совет — не зли его. И всё будет… терпимо.
«Терпимо» — это всё, на что могла рассчитывать Таня? Она прикусила губу, ощущая, что сестра, похоже, и сама не верит в счастливое будущее, которое сулила ей неделю назад.
Свадьба прошла скромно и тихо в сельском клубе. Таня стояла в перешитом платье тётки Полины, которое пришлось срочно ушивать в талии. Федор был в тёмном костюме, видавшем лучшие времена. Держался скованно, словно ему тесно в собственной коже.
— Горько! — кричали немногочисленные гости, больше из приличия, чем от веселья.
Федор наклонился, сухо коснулся её губ и тут же отстранился. Таня заметила за спинами шепчущихся соседок — их взгляды были полны жалости.
После церемонии он молча повёз её в свой дом. Двор встретил их лаем собаки — огромной лохматой дворняги, которая при виде хозяина тут же притихла.
— Шарик, — коротко представил Федор. — Не бойся, не тронет.
Дом оказался просторнее, чем выглядел снаружи. Чисто, но пусто — ни занавесок, ни скатертей. Как в казарме.
— Вот, — он указал на дверь. — Твоя комната. Ключ есть. Можешь запираться.
Таня застыла в недоумении.
— А ты… а мы… — она растерянно замолчала.
— Я сплю там, — кивнул он на дверь в другом конце коридора. — Не бойся. Не трону.
Она хотела что-то сказать, но он уже развернулся и вышел во двор, захлопнув дверь. Через окно Таня видела, как он долго колол дрова, с силой опуская топор, словно пытаясь выплеснуть что-то, скопившееся внутри.
Первые недели они почти не разговаривали. Федор уходил до рассвета и возвращался затемно. Таня освоилась с хозяйством — три коровы, куры, огород. Доить она умела, с остальным разобралась. Стирала его рубахи, готовила еду, которую он ел молча, не глядя на неё.
В деревне шушукались за её спиной. Однажды Таня услышала обрывок разговора на рынке:
— Ты гляди-ка, второй месяц живут, а она всё такая же тощая. Видать, не трогает её совсем. Может, не мужик он вовсе?
Женщины противно захихикали. Таня вспыхнула и быстро прошла мимо, но слова застряли в голове. Странно было жить с мужчиной, который даже не пытался приблизиться к ней. Федор держал слово — не трогал. Но почему? Брезгует? Или и правда что-то не так с ним? Эти мысли кружились в голове, пока она готовила ужин.
Вечером случилось неожиданное. Возвращаясь с дальнего поля, она наткнулась на соседских мальчишек, дразнивших их пса. Шарик сидел на цепи, рычал, но не бросался, хотя дети кидали в него палки.
— А ну, прекратите! — крикнула Таня. — Уходите!
— А то что? — дерзко ответил старший, лет двенадцати. — Тебя самой муж боится, всем известно!
Таня вспыхнула, бросилась к ним, но мальчишки со смехом разбежались.
— Бедолага, — она подошла к Шарику, осторожно протянула руку.
Пёс доверчиво ткнулся в ладонь. Таня вдруг заметила рану на его лапе — и её сердце сжалось. Как долго над ним издевались? И почему Федор держит его на цепи?
Когда муж вернулся, она встретила его непривычно решительно:
— У Шарика рана на лапе, дети кидали в него палки. Надо лечить.
Федор замер на мгновение, потом быстро вышел во двор. Она слышала, как он что-то говорил псу, негромко, почти нежно. Когда вернулся, лицо его было жёстким.
— Спасибо, что сказала. Завтра отвяжу его.
— Почему ты держишь его на цепи? — осмелилась спросить Таня.
— Я его редко отпускаю, — после паузы ответил Федор. — Боялся, что испугает тебя.
От этих простых слов что-то дрогнуло в её душе. Он думал о её страхах? Заботился по-своему?
В ту ночь Таня впервые не заперла дверь своей комнаты. Но Федор не пришёл. И она почему-то почувствовала не облегчение, а странное разочарование.
Утром, спустившись на кухню, она обнаружила на столе свежие яблоки — первые в этом году. В их саду таких не росло.
Шли дни. Между Таней и Федором выстроилось что-то вроде молчаливого соглашения — она заботилась о доме, он работал в поле и мастерской. Шарик теперь свободно бегал по двору и первым встречал Таню, возвращавшуюся с рынка.
В конце июля случилась засуха. Колодцы начали пересыхать, люди тревожились о посевах. Федор уходил затемно и копал новые колодцы для односельчан, возвращаясь с почерневшим от усталости лицом. Однажды Таня решилась и принесла ему обед прямо в поле.
— Что ты здесь делаешь? — нахмурился Федор.
— Ты с утра ничего не ел, — ответила она, протягивая узелок. — А солнце палит так, что дышать нечем.
Он долго смотрел на неё, потом кивнул и принял еду. Таня заметила его огрубевшие, потрескавшиеся руки и впервые подумала о том, насколько тяжёлую работу он выполняет каждый день.
— Спасибо, — неожиданно сказал он после еды.
И этого простого слова хватило, чтобы Таня почувствовала тепло, разливающееся в груди.
В конце месяца в деревню приехала Вера — впервые с их свадьбы.
— Ну, рассказывай, — потребовала она, когда Федор ушёл в поле. — Как он с тобой? Не обижает?
— Нет, — покачала головой Таня. — Он… добрый по-своему.
Вера фыркнула:
— Добрый? Этот медведь неотёсанный? А чего ж, интересно, добрый твой муж не идёт к тебе в постель? Уже три месяца живёте, а ты всё такая же тощая, — она окинула сестру оценивающим взглядом. — Не мужик он, что ли?
Таня вспыхнула:
— Замолчи! Ты ничего не знаешь…
— Зато вся деревня знает! — Вера всплеснула руками. — Смеются за спиной — муж жену боится! Он же фермер, здоровый мужик! А ты ему как прислуга, а не жена!
В этот момент они обе замерли — на пороге стоял Федор. Лицо его было бледным, глаза потемнели. Он молча повернулся и вышел.
— Теперь доказала? — прошипела Таня. — Уходи. Сейчас же.
Когда Вера, обиженно поджав губы, уехала, Таня отправилась искать мужа. Нашла в мастерской — он яростно рубил доски для нового сарая.
— Федор, — тихо позвала она.
Он только сильнее опустил топор.
— Прости, что сестра наговорила. Это неправда.
— Правда, — хрипло ответил он, не поворачиваясь.
— Что ты имеешь в виду?
— Я… не муж тебе, — он наконец обернулся, и Таня увидела страдание на его лице. — Я знаю, ты боишься. Знаю, что по принуждению вышла.
— Ты поэтому не приходишь ко мне?
— Я обещал себе, что не буду как другие мужики. Не буду брать силой, что мне не отдают добровольно.
Таня почувствовала, как кровь приливает к лицу.
— А если… если бы я сама пришла?
Впервые она увидела, как его суровое лицо дрогнуло. Но он только покачал головой:
— Ты пришла бы из чувства долга. Это не то, чего я хочу.
Следующие дни Таня ходила сама не своя. Привычная размеренная жизнь вдруг стала невыносимой. Она чувствовала взгляды Федора, когда он думал, что она не видит, — в них была такая тоска, что сердце сжималось.
Однажды вечером разразилась сильная гроза. Шарик скулил под дверью, боясь грома. Федор сидел за столом, что-то чертил для нового колодца. Таня подошла к нему сзади, осторожно положила руки на его напряжённые плечи. Он замер.
— Поговорим? — тихо спросила она.
Они сели у огня, и впервые за всё время Федор рассказал о себе. О том, какой была его первая жена — властной и недовольной, вечно попрекавшей его неотёсанностью. О том, как она умерла — не от его руки, как судачили в деревне, а от родовой горячки, потому что отказалась ехать в больницу. О том, как он поклялся, что больше никогда не даст женщине повода для страданий.
— Когда Вера предложила сосватать тебя, я согласился, — признался он. — Я видел тебя раньше в деревне. Хотел, чтобы ты стала моей женой. Но потом увидел твой страх и понял, что ошибся.
— Я не Анна, — тихо сказала Таня, впервые назвав по имени его первую жену. — И не боюсь тебя. Уже нет.
Что-то изменилось в глазах Федора, впервые в них появилось тепло. Он медленно протянул руку, словно спрашивая разрешения, и коснулся её щеки.
— Мой дед говорил: настоящую жену не купишь, не выторгуешь, — прошептал он. — Её сердце само решает.
— А моё сердце уже решило, — ответила Таня, наконец понимая, что чувствует к этому сложному, замкнутому человеку, в котором столько доброты скрывалось за суровым фасадом.
В ту ночь впервые с начала их брака оба заснули под одной крышей, не разделённые стенами и страхами.
Первые лучи августовского солнца пробивались сквозь занавески, которые Таня повесила неделю назад. Федор стоял у окна и смотрел, как его жена развешивает белье во дворе. Теперь он часто так смотрел на неё — с недоверчивым счастьем, будто боялся, что всё происходящее может оказаться сном.
Лето шло на убыль. В саду наливались яблоки, огород требовал постоянной заботы. Таня и Федор работали бок о бок — молча, но в этом молчании теперь не было отчуждения. Она научилась понимать его без слов, а он стал чаще говорить.
Однажды утром в дверь постучали. На пороге стояла Вера — осунувшаяся, с потухшим взглядом.
— Входи, — просто сказала Таня, отступая в сторону.
Федор, сидевший за столом, молча кивнул и вышел, оставив сестёр наедине.
— Значит, правду говорят, — хмыкнула Вера, оглядывая преобразившийся дом. — Прижилась ты тут.
Таня не ответила, поставила чайник.
— Я к тебе не просто так пришла, — наконец выдавила Вера. — У меня беда. Дом наш отбирают за долги.
— Какие ещё долги? — нахмурилась Таня. — Федор же простил долг.
— Другие, — уклончиво ответила Вера. — Появились… недавно.
Таня всмотрелась в лицо сестры и вдруг поняла — Вера что-то недоговаривает, ей стыдно. Раньше бы это вызвало у Тани раздражение, но теперь она чувствовала только жалость.
— Оставайся у нас, — предложила она.
— Что? — Вера подняла на неё удивленные глаза. — Вот так просто?
— Места хватит, — пожала плечами Таня. — Федор не будет против.
— Я поговорю с её кредиторами, — раздался голос из сеней, и Федор вошёл в дом. — Разберёмся.
Вера несколько дней жила тише воды, ниже травы. Однажды Таня застала её, когда та аккуратно перебирала картошку в погребе — работа, которую сестра раньше считала ниже своего достоинства.
— Кто бы мог подумать, — задумчиво сказала Вера, не поднимая глаз, — что ты окажешься самой счастливой из нас.
Федор сдержал слово. Через неделю он вернулся из района и сообщил, что дом Веры удалось сохранить — он погасил долги.
— Я ничего не требую взамен, — сказал он сухо. — Просто Таня переживает за тебя.
— Понятно, — кивнула Вера, и в её голосе звучало что-то новое — уважение и, может быть, зависть.
Вечером, когда они остались одни, Таня обняла мужа:
— Спасибо. Она не заслуживала твоей доброты.
— Может, и не заслуживала, — согласился он, обнимая жену. — Но иногда людям нужно давать то, чего они не заслуживают.
Таня вспомнила, как сама получила незаслуженное счастье там, где ждала только боли.
— Звёзды сегодня яркие, — сказал Федор, кивая на небо за окном. — Завтра будет погожий день. Можем съездить по грибы.
— Поедем, — улыбнулась Таня, протягивая ему пирог, который испекла по бабушкиному рецепту. — А ты знаешь, на рынке говорят, будто следующий год будет урожайным. Говорят, больше солнца ждут.
— Значит, так и будет, — кивнул Федор, и впервые за всё время Таня увидела, как он по-настоящему улыбается.
На столе лежала недавно сделанная фотография — их первая семейная карточка. И глядя на неё, Таня думала о том, как жизнь порой идёт самыми неожиданными тропами, превращая страх в любовь, а принуждение — в свободный выбор.
