Макс, слушай, а поедем на кладбище, а? — сказала вдруг Лиза, которой уже изрядно надоело сидеть в машине и тупо слушать музыку.
Макс удивлённо посмотрел на неё:
— На кладбище? Зачем? Может, лучше к ребятам махнём? Они сегодня у Никитоса собираются.
— Да ну, надоело. Скучно, Макс. А там поселфимся, погуляем. Прикольно же!..
Макс пожал плечами: он хоть и был старше на три года 17-летней подруги, но лидером в их тандеме явно была она. Юноша завёл автомобиль, который ему подарили родители на совершеннолетие, и повернул по направлению к городскому кладбищу.
Лиза сидела молча. Сегодня она вообще была не особо разговорчивой: днём поссорилась с мамой, которая вновь взялась учить дочку жизни. «Чего ты вообще хочешь? К чему стремишься?» — эти разговоры раздражали девушку, которая не понимала, что от неё надо родительнице.
Мама хотела, чтобы Лиза поступила учиться. Прекрасно: поступила, учится. Закончит она этот колледж! Потом, наверное, выйдет замуж за Макса. Он на это уже не раз намекал. Они общаются два года. Ничего серьёзного, так, встречаются, когда юноша приезжает на выходные и каникулы, вместе проводят время.
Макс тоже учится, только в университете. С ним Лизе интересней, чем с другими парнями с их тупыми разговорами и похабными намёками. А вообще, ей всё надоело. Словно не семнадцать лет прожито, а целых семьдесят… Или даже больше. Хочется чего-то… другого, серьёзного, что ли? Но чего конкретно, Лиза и сама не могла объяснить.
На кладбище в этот весенний вечер стояла тишина. Лишь карканье ворон да крики чаек, которых тут почему-то было очень много, нарушали торжественное безмолвие…
Ребята вышли из машины, пошли вдоль рядов могил. Где-то здесь были похоронены Лизины бабушка с дедом, но где именно, девушка не знала: не любила ходить сюда с мамой в поминальные дни. А сегодня ей вдруг захотелось посмотреть на кладбище, когда здесь нет никого из живых… Просто потому, что с живыми девушке было скучно…
Побродив среди свежих захоронений, Лиза с Максом направились в старую часть кладбища. Там было сумрачно: высокие деревья строго хранили покой тех, кто лежал под покосившимися крестами и гранитными памятниками. Стало как-то жутковато… Молодые люди даже взялись за руки… Но всё равно иногда останавливались, делали селфи.
Вдруг Лиза дёрнула Макса за рукав:
— Ой, смотри, вроде, сидит кто-то?
Действительно, в одной из оградок, на скамеечке, сидела пожилая женщина. Она не двигалась, глядя в одну точку…
Девушка шепнула:
— Может, ей плохо? Как думаешь, подойти? Спросить?
Макс пожал плечами: делай, мол, как знаешь.
Лиза с опаской приблизилась к оградке, произнесла:
— Бабушка, может, вам помощь нужна?
Женщина повернула голову, вздохнула:
— Ох, ребятки, спасибо. Нет, ничего. Я просто сижу… Отдыхаю… Пешком сюда пришла. Куда ещё мне ходить, как не к родителям?
Лиза перевела взгляд на две могилы, которые находились внутри оградки. На одном памятнике была прикручена выцветшая фотография женщины, на втором — фото мужчины. Под фото значилось имя: Гостюхин Тихон Петрович, и годы жизни: 1919-1981. А ниже — другая надпись: «Репин Степан Васильевич. 1917-1981».
Девушка, не сдержав любопытства, спросила:
— А здесь что, сразу два человека похоронены?
Женщина встала, сделала шаг по направлению к памятнику, погладила морщинистой рукой крест… Потом произнесла:
— Нет, милая, человек здесь похоронен один — мой отец. А вот имён у него и правда было два. Так уж получилось… Если интересно, я вам расскажу. Только уж по дороге. Идти надо, а то темнеть начинает.
— А давайте, мы вас подвезём, — предложил Макс. — Мы на машине.
— Ой, вот и хорошо, ребятки, а то уж боялась я, что только к ночи домой попаду…
Женщина взяла сумку, стоявшую на лавочке, перекрестилась и поклонилась могилам, потом закрыла калитку оградки, и вся троица направилась к выходу с кладбища.
В машине познакомились.
— Елизавета Тихоновна, — представилась женщина. — Можно и бабушкой Лизой называть.
Девушка улыбнулась:
— А я тоже Лиза. Мы с вами тёзки.
С тем и поехали…
Жила Елизавета Тихоновна в обычном деревенском доме. Пригласив ребят войти, она сразу захлопотала на кухне: поставила чайник на газовую плиту, достала из шкафа печенье, конфеты…
Лиза с Максом с любопытством рассматривали скромную обстановку: им, выросшим в квартирах, здесь всё было в новинку. Особенно множество фотографий, висевших на стенах. Некоторые были относительно новые, цветные. С них, улыбаясь, смотрели дети, запечатлённые в самых разных ракурсах.
— Внуки да правнуки это, — заметила хозяйка, потом добавила, кивнув на другую стену: — А вот мои родители — Степанида Макаровна и Тихон Петрович. Так отца при жизни называли…
Бабушка Лиза на несколько секунд задержалась перед двумя большими портретами, затем позвала ребят за стол:
— Давайте-ка чайку попьём, всё веселее беседовать-то будет!
Юноша и девушка сели на старенькие табуретки и приготовились слушать рассказ…
…Тихон заприметил свою Стешу на деревенских посиделках. Ох и красавица она была: высокая, статная, с длинной косой и смешливым взглядом. Девушке парень тоже понравился. И на Покров уже играли шумную свадьбу. Было это в 1940 году…
А в июле 41-го, успев только мельком глянуть на новорождённую дочь, Тихон отправился на фронт. Так Стеша в свои двадцать лет осталась солдаткой с грудным ребёнком на руках…
Жила, как все: вставала затемно и ложилась затемно. За плугом ходила, борону на себе таскала, косила, метала стога… И вместе с такими же, как сама, солдатками ждала весточки с фронта…
Письма от Тихона приходили редко. Над каждым засиживалась Степанида до полуночи, качая люльку и то и дело вытирая крупные слёзы, что сами по себе катились из глаз, хоть женщина давно запретила себе плакать… А потом сама писала ответы на адрес полевой почты мужа — бодрые, тёплые, полные любви и надежды:
«Здравствуй, дорогой мой Тиша. В ответ на твоё письмо сообщаю, что всё у нас хорошо. Лизонька растёт, уже сидит. Если бы не бабка Мироновна, даже не знаю, как бы я с ней справлялась. В колхозе мы работаем ударно, все нормы перевыполняем. Лишь бы вы, дорогие наши бойцы, ни в чём не нуждались и били лютого врага безо всякой пощады! Береги себя, Тишенька, жизни своей без тебя я не мыслю, милый мой супруг. Поскорей бы эта проклятая война закончилась, чтобы могла я обнять тебя и больше не расставаться…»
В начале 1943 года письма от мужа перестали приходить… А в марте в дверь Стешиного дома снова постучала почтальонка…
«Ваш муж сержант Гостюхин Тихон Петрович, уроженец… в боях за Социалистическую Родину пропал без вести в январе 1943 года…» — читала Степанида расплывающиеся слова и буквы. Подняв глаза на почтальонку, она произнесла:
— Без вести? Это же не погиб, да? Это же только пропал? Может, ранен? В госпитале? Или… в плену? Но ведь не погиииииб же! — и Стеша зарыдала, забилась в бессильной истерике, стащив с головы платок и уткнувшись в него, словно это чем-то могло ей помочь…
Почтальонка, курносая девчонка Лидка, плакала вместе с ней… Сколько таких слёз видела она в эти годы, сколько раз над притихшей деревней разносился горький вдовий или материнский вой…
А дальше — потекла уже другая жизнь, полная потаённой надежды, переходящей временами в отчаяние… Стеша потемнела лицом, осунулась, лучистый её взгляд потух… Она по-прежнему работала на пределе сил, но стала избегать разговоров с подругами, вечерних посиделок в домах земляков. Ей казалось: стоит только сказать кому-нибудь о своей надежде, о вере в то, что её Тишенька жив, как случится что-то плохое. Что именно, она не хотела даже думать.
Зимой на короткую побывку после тяжёлого ранения пришёл сосед. В тот же вечер он постучал ко Стеше в окно.
Весть, которую принёс фронтовик, заставила трепетать сердце молодой женщины: он видел в госпитале Тихона! Живого!
— Только, Степанида, сильно контужен твой Тихон. Не помнит ничего, не говорит. Да и лицо обгорело… А так я его узнал — как не узнать старого друга? Он там неизвестным числится. Как из-подо Ржева его в 43-м привезли, так и лежит. Меня не узнал, мычит только. Смотри сама, как быть…
А что тут смотреть? Степанида мигом собралась и уже на следующий день ехала на колхозной подводе по направлению к станции…
Через полстраны, до самого Новосибирска, добиралась солдатка почти неделю — с пересадками, со слезами, в холодных вагонах, в которых ехали военные, командировочные, обычные люди — по каким-то своим нуждам… И такие же, как она сама, женщины, что без устали искали своих мужей, сыновей, братьев… Одна старушка, которая объезжала госпитали в поисках единственного сына, сказала Степаниде:
— А ты верь, девонька, верь. Найдётся твой муж. Я вон Сашеньку второй год ищу… Где только ни бывала. А знаю, что найду. Господь милостив, и ты Ему верь…
И Стеша верила. Появившись однажды на пороге госпиталя, про который рассказал сосед, она решительно потребовала показать ей, где лежит безымянный контуженный солдат. Пожилая санитарка молча провела её в большую палату, где сидели, лежали, разговаривали и стонали более двух десятков раненых бойцов… Там, у самой стены, отвернувшись, лежал мужчина. Степанида приблизилась, окликнула его ставшим вдруг хриплым голосом:
— Тихон!
Мужчина не шелохнулся.
— Тиша! — уже громче позвала Степанида и приблизилась к кровати солдата, тронула его за плечо…
Он повернул к ней седую голову… На Степаниду смотрели совершенно чужие, пустые и отрешённые глаза… Она отшатнулась… Но, всматриваясь в это незнакомое, обезображенное шрамами лицо, Стеша постепенно узнавала родные черты… За ней с напряжением наблюдала вся госпитальная палата…
— Тихон, Тишенька! — вскрикнула женщина и бросилась к лежавшему мужчине, жадно схватила ладонями его лицо, целовала, гладила, поливала горячими слезами безграничного бабьего счастья…
По палате прокатился вздох облегчения…
— Вот так вот, ребятки, мама и привезла домой отца… Он сначала не ходил даже. Сидел у стола да курил. Ну, потом ничего, отошёл. В колхозе работал конюхом. Не говорил только долго. Мама его как-то понимала. Потом и я научилась понимать… Уж не помню теперь, сколько прошло лет, когда папа заговорил… Слова растягивал, заикался, но разобрать уже можно было без труда. Я отучилась, вернулась, перебрались мы в город все вместе… Жили они душа в душу, словно всю жизнь молодожёнами были. Папы не стало в 81-м… И только после его смерти мама рассказала мне всю правду… Не Тихона она привезла тогда из госпиталя домой… И сама это знала, и он знал. Уж когда совсем оправился после контузии, поведал он маме свою историю, имя назвал. А она никому про это не сказала. И ему молчать велела. А перед своей смертью наказала мне на отцовском памятнике выбить его настоящую фамилию с именем. Родных Степана хотела найти, да не смогла… Вот так вот бывает в жизни, ребятки, — закончила свой рассказ Елизавета Тихоновна.
…Назад Лиза с Максом возвращались молча. Каждый думал о своём, представляя себя на месте людей, историю которых они только что услышали…
Дома Лиза подошла к маме, обнала её, спросила:
— Мам, а мой прадедушка воевал? Расскажи мне, пожалуйста, про него..
