Я приехала на дачу в пятницу, ближе к обеду.
Жара уже приличная, пыль стоит столбом от гравийки, сверчки орут, будто с ума посходили — ну, как положено летом. Набрала продуктов, багажник забила рассадой, привезла даже новый гобелен — хотела повесить в спальне на втором этаже, обновить чуть-чуть. Настроение хорошее. Дача — это моё.
Подхожу к калитке…
А там — ботинки. Пыльные, мужские. Две пары. На крыльце, аккуратно в ряд. Знаете, как в детстве мама нас заставляла обувь ставить? Вот так.
На ступеньках стоит пластиковая бутылка с водой. Открытая. Рядом — обглоданный початок кукурузы.
Что?
Я замираю на пороге.
Слышу — в доме звуки какие-то. Чайник шипит, и кто-то смеётся. Женский голос, громкий, раскатистый. Потом — мужской хриплый смех и что-то похожее на стук шампуров.
Я не двигалась секунд двадцать. Просто стояла и вслушивалась.
Это не мои гости.
Сперва подумала: ошиблась. Может, не моя дача. Может, соседняя. Но нет — табуретка под окном, занавеска, которую я сама шила из старого пододеяльника. Моя лавочка. Моя ромашка в кадке у входа.
Я подошла к двери.
И тут… он вышел. Мужик лет сорока, в спортивных шортах и майке с надписью «BAIKAL». Без обуви. С шампуром в руке.
— О, а вы кто? — спросил он, будто это я к нему пришла, а не наоборот.
Я застыла.
— Я… хозяйка. А вы кто?
Он хмыкнул, кивнул куда-то вглубь дома.
— Тааань! Тут баба какая-то пришла. Говорит, хозяйка!
Баба какая-то.
Хозяйка.
Вот в этот момент я поняла: день будет долгим.
*
— Тань! — снова орёт мужик вглубь дома. — Да выйди ты уже, тут кажется скандал назревает!
Я не ответила. Стою, как вкопанная.
А внутри — вроде как мой дом, а вроде и нет.
Через пару секунд выходит она.
Татьяна. Моя… ну, как бы дальняя родственница. Мужнина двоюродная сестра. Один раз виделись на поминках его бабки. Тогда она рассказывала, как на карантине на швейной машинке маски шила и продавала оптом — «на зубную пасту хватало, ну и на сигаретки». Всё.
— Ой! Приветик! — затянула она, прижимая к груди мою кухонную прихватку. — А чё ты не позвонила? Мы бы тебя встретили!
— А вы что тут делаете? — спрашиваю. Уже без «здравствуйте».
— Так Колька сказал, можно приезжать! Он же тебе мужем был, правильно?
— Был. Он умер, пять лет назад, если не помнишь.
Она хлопнула глазами.
— Ну да… Светлая ему память… Мы просто, ну, думали, что если он говорил, что это всё «наше семейное», то и ты не против будешь. Тем более, ключики у меня остались.
Я молчу.
А она уже машет, улыбается, показывает внутрь:
— Мы тут, аккуратненько сидим! Постельку свою привезли, на твоей не спали, не подумай. Продукты купили — чуть-чуть. Чай вот твой только открыли, ну не обижайся. Газ включили. Только баллон почти пустой — не знаешь, где поменять можно?
Где поменять?..
Мама дорогая.
— Таня, ты понимаешь, что это частная собственность?
— Ну, мы родня же! Не чужие! Да и всё равно ты тут не живёшь… Дача пустовала.
— Дача моя. Я в неё вкладываюсь. У меня тут цветы, мебель, вещи. Это не общак, Таня. Это — мой дом. Понимаешь?
Таня переглянулась с «мужем из Байкала».
Он пожал плечами и ушёл обратно, бормоча что-то вроде «Сами разберитесь».
— Да не кипятись ты, — замотала она руками. — Мы ж на пару деньков. Только чуть отдохнуть. Там в городе духота такая, дети орут… А здесь — тишина, свежо, огурцы сами растут, цветочки. Ну рай!
— Таня. Ты даже не спросила.
— Ну ты ж вечно в городе. Я думала, тебе всё равно…
Вот это самое страшное.
— Я думала, тебе всё равно…
Нет, Тань. Не всё равно.
Очень даже не всё равно.
*
Зашла я всё-таки внутрь.
Ноги сами повели. Хоть и знала — сейчас увижу, и кровь в моих жилах застынет.
Кухня…
Стол завален: пластиковые миски, упаковка с маринованным мясом, кетчуп «Слобода», какая-то чужая кружка с надписью «Мама №1». Моя посуда валяется в раковине. Дорогая, между прочим. Я её с барахолки еле выцепила — такая же у бабушки была в детстве. Эти… ели из неё, чёрт знает что, а потом просто кинули в мойку. Без стыда, без совести.
На подоконнике — бутылка пива. На вязаном салфеточном коврике!
Подарок от мамы. Ручная работа.
— Вы что тут… пикник устроили? — говорю. Голос у меня стал, как у училки на контрольной. Не нарочно.
— Так жарко же, ну, шашлычки жарим! — радуется Таня. — У тебя уголь был под навесом, мы его и взяли. Нормально всё. Пахнет вон как вкусно, правда же?
Пахло.
И мясом, и луковым маринадом, и дешёвым дезодорантом её байкальского кавалера. А ещё — какой-то тяжёлой наглостью, которая въелась в стены, как налёт в старой ванне.
Я заглянула в спальню.
Там сушится бельё. Их. Женские трусы, майки. На моей сушилке, над моим покрывалом.
Они жили тут. Как у себя.
— А вы где спите вообще?
— В той комнате. Где книжки. Только мы их оттуда вынесли, чтоб места побольше было.
Мои книги.
Старое издание Чехова с подписью от преподавателя института. Сборник Каверина…
Я вышла на крыльцо.
Села на качель.
Молча. Без истерики и криков. Дождалась, пока Таня ещё раз предложит: — «поешь, не ломайся».
И сказала:
— Через два часа, чтобы вас тут не было. Ни тебя, ни байкальского твоего. Ни трусов на верёвке, ни угля в мангале. Всё.
Она замерла.
— Мы не поняли… Ты серьёзно?
— А ты как думаешь?
Таня смутилась.
— Ну… Мы ж без злого умысла. У тебя сердце-то есть? Просто отдохнуть приехали.
— Есть. А у тебя — совесть есть?
Таня не ответила.
Просто отвернулась и пошла в дом.
*
Они начали собираться. Молча.
Мужик первый вышел с рюкзаком. Напоследок хлопнул дверцей холодильника. Без слов. Даже не сказал «до свидания» — видно было, что обижен. Мол, да мы вообще-то ничего плохого не хотели. Просто на свежем воздухе пожить. А эта, видите ли, хозяйка нашлась.
Таня за ним, с двумя сумками. Сложила туда какие-то свои наволочки, остатки еды, банку с помидорами (я уверена — моими!) и пачку сигарет.
Майку на стуле оставила. Грязную, засаленную. Не заметила или специально?
Перед выходом всё-таки подошла ко мне. Я стояла на веранде, пила воду из стеклянного стакана с толстым дном.
— Всё, — сказала она. — Уходим.
— Ключи, Таня.
Она фыркнула и кинула их в воздух. Я поймала. Почти красиво.
— Только ты зря так. Мы ж не враги. Просто хотели немного отдохнуть…
— Таня, ты меня не услышала. Ты этот отдых взяла у меня.
Она промолчала.
Постояла ещё пару секунд. Потом ушла — быстро, почти обиженно. Как подросток, которого выгнали с вечеринки, но он всё равно «сам собирался уходить».
Я смотрела им в спину.
На то, как трясутся пакеты в руках, как хлопают двери старенькой «Калины». Как пыль поднимается вверх — клубами. И с каждой секундой становится легче. Прямо физически.
Потом вернулась в дом.
И знаете, что я сделала?
Сначала — проветрила.
Потом — вынесла мусор. Их.
Открыла шкаф с постельным и сложила всё, что они трогали, в отдельный таз. Постираю. Или сожгу. Посмотрим.
А потом… потом села на ту самую качель, что скрипит в одном месте. И выдохнула.
Кто выносит мусор — тот и хозяин.
А не тот, кто вломился на «пожить пару деньков».
*
Вечером было тихо.
Даже слишком. После дневного шума с нежданными гостями — тишина резала слух.
Я сидела на веранде. Ноги на табурете. В руках — кружка. Моя, любимая, с выцветшей надписью «Сначала кофе, потом разговоры».
Солнце садилось за деревья, и длинные тени ложились на дорожку из старых кирпичей, которые мы с Колей когда-то сами клали.
Я посмотрела на ту самую сушилку, где пару часов назад трепыхались чужие майки. Сейчас она пустая.
Свободная.
Как и я.
И вот сижу я, и думаю: а ведь не в злобе дело.
Я же понимаю — Таня не хотела плохого. Просто не привыкла спрашивать. Привыкла брать. Как делают многие. Считают, что если не отказали сразу, значит можно. Если родня — значит, свои. А раз свои — значит, твой дом -их дом. Твоя мебель, твои книги, твои выходные — для таких, всё общее.
Только вот, я решила иначе. Никого не касается то, что принадлежит мне. Пока я не разрешу. Пока не позову.
И да, раньше я молчала. Улыбалась. Проглатывала. Поджимала губы.
А сейчас — не хочу.
Хочется простого покоя.
Когда можешь с утра босиком выйти на траву и ни с кем не разговаривать. Слушать птиц. Читать. Варить варенье. Молчать.
Хочется жить, не оправдываясь.
И пусть думают, что я обиделась. Или «зазвездилась», как Таня, наверное, потом
будет рассказывать родственникам. Пусть.
Я не злюсь.
Просто… я выбираю себя.
И тишину.
*
С тех пор прошло две недели.
Никто не приезжал. Никто не звонил. И ключей от дачи, кроме меня, больше ни у кого не было.
Вчера соседка Люба проходила мимо забора и крикнула:
— А гости твои чего уехали-то? Только вроде обустроились!
А я ответила:
— Не мои они. И не гости.
А у вас было такое?
Когда кто-то из «своих» приходит как к себе домой — не спросив, не предупредив, а потом ещё и обижается, что вы высказали своё мнение?
Или… может, до сих пор не знаете, как сказать «нет»?
