И нет, не потому что извечный конфликт свекрови и снохи, совсем нет, просто не любила.
А за что её любить, полоротую?
Как заговорит словно труба «ерехоньска», один глаз косит чуток, морда вся крапинами коричневыми, тьфу, ну что, за баба, такая?
Волосы, что конский хвост, жёсткие, сама длинная, руки, что палки, ноги, как оглобли, глаза водянистые. на выкате…
Не любит Лукерью Марья, не по душе пришлась.
Привёз её сын Петя, издалека откуда — то, видно в тех краях все такие.
А у них другие — маленькие, черноглазые, с волосами мягкими, что лён, лица чистые, сами сбитые, вот и приглядела у соседей девчонку -то, Марья, думала снохой будет, Уля Чернушина, ой какая, певунья, хохотунья, а работяшша, кака девка, я те дам.
Уже и с Иваном договорилась Марья, с отцом Ульянкиным, тот тоже не прочь с Рябовыми породниться, ждали только, когда Пётр отслужит, да приедет домой, чтобы свадебку сыграть.
А то, что молода Ульянка, так -то ничего, зато не балованная какая, как говорится из — под отцовского надзора, да мамкиной юбки, сразу к мужу.
А что?
Хозяйка из неё хорошая будет, вон, как сено мечет, — любовалась Марья будущей снохой.
Та тоже, то пирог принесёт, сама спекла, то масло сама сбила, видно хочет понравиться, будущей свекрови, молодец, уважает её Марья.
Уже в уме детишек, внучаток нянчит, у неё, у Марьи пятеро их детей -то, четыре девки, а пятый последушек — Петя, Петруша.
Сам Сил Прокопьич, с войны той, ампирилистичской, с ожогом пришёл, так фершал и сказал ожог у него, лёгкие газами пожгли.
Едва успел пожить немного и всё, осталась Марья сама шестая…
Ну ничего по миру не пошли, крепкое хозяйство у бабочки было, девкам всем приданное справила, не на тачанке вывозили, а возами, о, как…
Оставалось токмо Петрушу оженить, Ульянка как раз для этих целей и подходила…
Приданное ей Груня, мать, ещё с рождения копила. у них- то наоборот парнишки одни, Уля младшенькая.
Весь двор, всю скотину всё Пете достаётся, дочери своё забрали, ей Марье ничего не надо, уголок выделят молодые, да за стол будут садить, ото и всё…
Мечтала Марья, как будут со сватьей чаи распивать, да про молодёжь рассуждать, как объединят два больших хозяйства в одно, а может они, старики -то вообще в одном доме жить будут, а что? Хоть времянку вон, утеплят…
Размечталась старуха, сны радужные, будто в детстве видеть начала, словно бежит по полю она, Марья знать, руки расставила и вишь ты чё, ноги-то не болят, а на встречу ей мальчишка такой черноглазенький, волосёшки по ветру треплются, зовёт её:»баба, баба, иди сюда я здесь».
Ох, проснулась, а сама лыбится, надо такое, внучонок ей привиделся, от чудо, так чудо…
Заждалась Петрушу, ох скорее бы сынок приехал.
Приехал…
Не один, а с верстой этой, коломенской, а она…худюшшая, чуть ли не на голову его выше волосы, то проволока глаза на выпучку, по лицу рыжины мать моя, женЧина…
А можеть, можеть…пошутил Петруша, а? Ну не можно, такую дылду полюбить…
Не пошутил, знакомься, мол, матушка, моя Луша, Лукерья, значит.
Так и повалилась Марья на землю, это как же так? У его тут невеста, а он.
Позвала Ваську соседского мальчишку, за ухо его негодника хватила.
-Аяяяй, тётка Марья, чего ты дерёшься?
-А ну, признавайся, болезный, как писал письма Петруше?
-Как диктовала, так и писал.
-Про невесту? Про невесту, что ждёт его дома, писал ли?
-Про Ульку, что ли? Конечно писал, да только…- отскочил парнишка и затараторил, — маленькая ещё Улька, до вашего Петра, он старый уже, а Ульянке только пятнадцать исполнилось.
-Молчи, знай, ково бы ты, понимал ишшо, пора уже девке взамуж выходить.
-Это при старом строе пора было, ясно? А у нас Советская власть и общество современное, понятно?
Вот пожалуемся куда надо и накажут вас всех.
-Ишь ты…а за что накажуть-то? За то, что я тебе ухо крутанула ты гляди- кася, накажууууть…
-Да за то что руки распускаете и что взрослого мужчину хотели на ребёнке женить.
-Иди отсель, на ребёнке…Улька девка на выданье, а ты шаромыжник…Постой…уж не ты ли в жанихи Ульянке метишься? А? Ото — то я и посмотрю, что навроде как ты пишешь неправильно.
-Да всё я правильно писал, у дядь Пети, спросите.
-А я спросю, ить.
-От и спросите, а Ульянка вам не достанется, ясно, — потирая красное ухо выкрикнул Васька со слезами на глазах.
-Иди ужо, жаних, — выкрикнула ему в след Марья, — посмотрим ещё — тихо себе под нос зашептала она, — в два счёта эта голенастая вылетит отсюда, как чёрт из улья, ишь ты приехала, прЫнцесса…
-Петруша, спросить что хотела?
-Да, мама.
-А письма ты мои в армии получал?
-Получал мама, получал регулярно.
-А про Ульянку…про Ульянку, я там тебе писала…
-Про Ульянку? Ну да, что учиться хорошо, что хочет на врача поехать в город учиться, людей лечить хочет, а что? Я поддерживаю, молодец девчонка.
-Какого врача, — изумилась Марья, каких людей? А про замужество? Что вы с ней пожениться должны?
-С кем, мама?
-Да с Ульянкой же, сынок.
-Мама, с какой Ульянкой, ты о чём вообще? Мало того, что она дитя дитём, так у нас многожёнство законом запрещено.
Вот моя жена законная Лукерья, Луша…
-Ооо, — взвыла старуха, — да мы сговорились уже, ты, что Петя, девку опозорить хошь? Выгони, сейчас же, выгони эту рыжую, никто и не догадается выгони, — упала на колени Марья, — я тебя, Христом Богом прошу, выгони её, женись как положено, на нашенской, на хорошей девушке.
Выгони эту…
-Мать, успокойся, — разозлился на мать Петя, — сил уже нет слушать тебя, что ты тут устроила, Луша — моя жена, я её люблю, понятно? Не хочешь с нами жить, мы уйдём от тебя, Луша врач, она сюда перевелась, будет у нас пункт свой, в посёлке врач будет, мама…Мы уйдём, мама…уйдём…живи, как хочешь.
-Это она? Она, Лушка, тебя от матери отворачивает? Вот, сынок, вот оно…
Упала на пол Марья, рот на бок повело, трясётся вся.
Эта рыжая, что-то сделала и старухе стало легче.
Но не полюбила она Лушку из-за этого, не полюбила…
Долго детей у Пети не было, старуха злорадствовала, а она говорила, говорила, женился бы Петр на Уле, уже голопопики бегали бы по двору.
Ульянка уехала, учиться в город подалась, с этим лопоухим, вот выучиться, — не теряла надежды Мария, приедет и пододвинет эту рыжую, тогда Петя мигом на ней женится, детей нарожают…
Стала замечать старуха, Лушка -то и так белая, что капуста в щах, а тут ну совсем, блёдная, веснухи даже поблёкли.
Заболела что ли, кобыла?
-Что это с твоей?
Улыбается Пётр, прячет счастливые глаза.
-Бабушкой скоро будешь, мать…
Плюнула сгоряча и ушла…
Всё, всё прахом прошло, не видать ей внучат от Ульянки…А от кобылы…даже близко не подойдёт на руки не возьмёт…
Тяжело ходила Лукерья, видно было, что мучается…
Родила…Ванькой назвали.
Старуха слово держит, не подходит, пусть сами, со своим нянчатся…
Четыре месяца, как прошло с родин.
Пётр на работе до ночи, к полуночи приходит, что за работа такая интересно…эта пехтается одна, успевает и еду приготовить и с дитём, и скотину управить…
Она, старуха не лезет, больно надо…
Проснулась ночью, ребёнок криком кричит.
Что эта полоротая? Не слышит, что ли?
-Петь, Петя, чего дитя орёт у вас?
Тишина…
Встала охая, матушки…Мальчишка в колыбельке криком исходится, а эта спит…ах ты коровушка, спит на полу, посередине хаты…А где же Петя.
Подошла, пацана на руки взяла, тот орёт, мокрый весь, попа холодная…Перевернула, сунула в рот марлечку чистую с хлебом, намоченным в молоке положила к себе на печь побайкала, уснул, уснул, козявочка.
Что же пойду матерь твою будить, ково на полу разлеглась-то…А где Пётр? Время -то уже, не случилось бы чего…
-Лушк, Лушка, ково молчишь?- толкнула, а она застонала батттюшки весь подол тёмный, кровь…
-Ох, ты же, божечки, что с тобой девка ?Нечто сделала, что? Ду ра ты, д у р а, Лушка, кобы ла ты эдакая, ну что мне с тобой делать?
Застонала, живая. Подстелила тряпок разных, укрыла.
-Куды мне бежать? что делать, Лушка…Тебя не бросишь дитё опять же…
Та стонет только.
-Ты полежи, полежи милая, я до соседев…
Дверь скрипнула, крадётся Пётр счастливый, улыбается.
-Ты где был?
-Мама, что не спишь ты куда? На работе был…
-На работе? У тебя жена, вот — вот по м рё т, знаю я твою работу…беги до Кузьмича, бери у него полуторку в район Лушку везти надо, а то помрёт…а с тобой я опосля поговорю…
Лежит Лукерья в больнице, сейчас только поняла где она, дверь тихохонько скрипнула, кто там? Свекровь? Тётка Марья…Семенит с узелком.
Села у кровати, сухонькая, маленькая, глаз не подымает, тихо заговорила.
-Ваню покормила, с собой не повезла, куды такая дорога, я слышь, соседку попросила, она с радостью за дитём просмотреть согласилась, ты не боись, своих семерых вынянчила, нечто нашего забидит.
— Услышала слово нашего Луша, радостью обдало…- Ты вот чего девка, голая тут у меня лежишь я те вещи привезла, сейчас воды пойду попрошу, обмою тебя, поди эти и не помыли? Вся кровяная лежишь.
Подхватилась и побежала, тут же санитарки с тазиками забегали, засуетились, бабы с соседних коек смотрят завистливо, эх повезло Лушке с мамой, вон как она их тут…костерит всех…
-Ты лежи, — говорит Марья снохе, когда чистая, умытая и переодетая Луша, лежит на подушке и тихо улыбается, — сколько понадобится, я хоть кажный день буду ездить, слышала?
Удумала она мне, дома поговорим, — шепчет старуха поправляя одеяло, — совсем ума нет, на кого Ваньку и меня старуху бросить решила…
Мужики, что оне, сёдня пусто завтра воз, а вот дитё , оно своё родимое…да и свекровь тебе чай не чужая, — шепнула и отодвинулась, смотрит своими глазами хитрыми, что и в старости цвет не потеряли, — ладно Луша, побегу я, завтра приеду,- уже в голос сказала.
-Спасибо…мама — шепчет Луша, замерла Марья, обернулась по — девчоночьи улыбнулась и припустила бежать.
-Какая у тебя мама, Луша…
-Да девочки, она у меня такая, только она не мама, ну мама конечно, мужа моего…
-Свекровь? — недоверчиво все спрашивают.
-Да, свекровь, я детдомовская, а она мне маму заменила…
Да, неправду сказала Луша, но она верит, так и будет.
На завтра Пётр приехал, несмело к кровати подошёл, сел рядом голову опустил.
-Прости…Прости меня, я такой подлец…
-Ничего, Петруша…ты только определись, нужна ли тебе такая работа…
-Нет, — подскочил — нет, милая не нужна…мне ты нужна, сын…
-И мама — тихо сказала Луша…
***
Ох, и кобыла у Марьи сноха.
Ну вот за что её любить? Голенастая, громкоголосая, рыжая, глаза на выпучку…Нет, не за что любить…А Марья вот любит…Она давно полюбила просто из вредности скрывала, вместе с ней не спала и переживала, за ночные похождения Петруши.
Внука на руки брала и тетёшкала, пока они не видели, ох и полюбила Ваньку…Лушка во двор, Марья к колыбельке…
А в ту ночь задремала и проспала, не доглядела, а та, что удумала болезная…от дитя нерождённого избавилась, хорошо хоть не повредила ничего…
Марья тогда перетрухнула знатно.
Когда сын под утром из больницы приехал, сказала ему, чтобы выбирал, семья или гулянки.
Любит ту, пусть уходит.
-Я разврата в доме не потерплю, слышал? Лушу с дитём не выгоню, ты мужик, тебе проще в жизни устроиться…Разлюбил? Иди своей дорогой, ко мне приходи, к сыну приходи, ежели лЮбая позволит та, новая…Бабу чуть на тот свет не загнал…ирод.
Не за что любить сноху ну совсем не за что.
А за что?
За весёлый нрав? За голос красивый, особливо кааак затянет «По Дону гуляет», только за одно это расцеловать хочется, за то что в руках у той всё горит? За то что…Да за всё, а особливо за внучат за Ваню, Мишеньку, Андрюшу, Витю и Машеньку…
Слава богу, что не повредилось ничего от того, что она сделала, деточек родила ещё, всю жизнь Луша за тот свой грех каялась, что в бреду будто сотворила…
Эх, не за что любить сноху Марье было, а она любила…Да так, что дочки обижались, мол, тебе, мама, чужая девка роднее.
А как не родная? Рядом, бок о бок, почти тридцать годочков прожили.
До глубокой старости дожила Марья…
Всех внучат вынянчила правнуков потетёшкала и ушла со спокойной улыбкой и душой чистой…
