— Лариса, опять книжки читаешь? — Михаил Петрович смотрел с порога кухни недовольно. — Обед сгорел, в раковине грязная посуда, а ты развлекаешься.
— Просто десять минут отдохнула, — оправдывалась я, захлопывая томик Чехова. — Голова разболелась с утра.
— Это не причина забросить дом, — отмахнулся муж. — Я работаю на двух работах, а твоя задача — порядок и уют. Или ты забыла?
Не забыла. Как можно забыть то, что повторяют каждый день вот уже двадцать лет?
Знаете, есть такой момент в жизни, когда понимаешь — все, достаточно. Не случается ничего особенного, но внутри что-то щелкает, и ты становишься другим человеком. У меня это произошло в понедельник утром, когда я в очередной раз ползала по квартире, собирая Мишины носки. Один под диваном, второй в коридоре, третий каким-то чудом оказался на кухонном столе.
Стою с этим носком в руках, а Михаил Петрович выходит из ванной, довольный собой.
— Лара, где моя серая рубашка? — бросает он, не отрывая глаз от телефона.
— В шкафу, — отвечаю, стараясь говорить ровно.
— В каком шкафу? У нас их два.
— В том, где твои вещи висят последние двадцать лет.
Он поморщился, мол, что я такая злая с утра. А я смотрю на него и вдруг понимаю: Лариса, милая, ты стала невидимкой в собственном доме. Удобным приложением к быту.
Завтрак прошел как обычно. Михаил Петрович ел мою яичницу, листал новости и бурчал про работу. Я сидела напротив, жевала хлеб и наблюдала. Он даже не поднял головы, спасибо не сказал. Встал, чмокнул в макушку — как собачку поощрил — и ушел.
А я осталась убирать со стола. Как всегда.
— Хватит, — сказала я пустой кухне. — Просто хватит.
Каждое утро я начала ему объяснять простые вещи. Что носки нужно класть в корзину. Что посуду можно помыть самому. Что хорошая рыба стоит дороже, но она того стоит.
— Миша, ты взрослый мужчина, — говорила я, стоя над раковиной с его тарелкой. — Неужели сложно донести до кухни и ополоснуть?
— Да ладно тебе, — отмахивался он. — Подумаешь, тарелка.
— Каждый день тарелка, кружка, ложка. А потом удивляешься, почему я весь день как загнанная.
Хмурился, но молчал. А я продолжала. Потому что тридцать девять — это возраст, когда молчать уже не хочется.
Вечера стали еще интереснее. Михаил Петрович плюхался на диван, включал телевизор и ждал ужина. А я стояла у плиты и думала, как же мне все это надоело.
— Слушай, полку когда повесишь? — спрашивала я, подавая ему тарелку.
— Какую полку?
— В прихожей. Обещал же полгода назад.
— А, эту… На выходных повешу.
Выходные проходили, полка не появлялась. Зато появлялись новые обещания.
— На следующих выходных точно.
— В отпуске займусь.
— Да что ты к этой полке прицепилась?
А мне просто хотелось, чтобы он что-то делал по дому. Хоть что-то.
Все взорвалось в четверг. Стою на рынке, выбираю судака. Хорошего, свежего. Потому что накануне Михаил Петрович притащил какую-то дохлятину из магазина.
— Лара, ну что ты придираешься? — говорил он тогда. — Рыба как рыба.
— Миша, глаза мутные! Она, наверное, неделю назад умерла!
— Преувеличиваешь все.
Купила в тот четверг хорошего судака. Дорого, на последние деньги из заначки. Принесла, почистила, приготовила. Михаил Петрович пришел, сел за стол.
— Вкусно, — пробормотал, уткнувшись в телефон.
— Миша, давай поговорим, — сказала я. — Без телефона.
— О чем?
— Хоть о чем. О работе, о планах… О Денисе, может? Сын вчера звонил из Питера…
— А что там говорить? Учится и учится. Главное, чтобы стипендию не потерял.
— И снова один ты будешь деньги посылать?
— А зачем тебе работать? Я же приношу, хватает. Тебе дома лучше, и мне спокойнее.
— Миша, мне тридцать девять лет. Я хочу чувствовать себя нужной не только для стирки и готовки.
— Ну работай, кто мешает?
Я чуть не поперхнулась.
— Кто мешает? Ты! Пять лет назад я хотела в библиотеку вернуться. Так ты концерт устроил. «Зачем тебе копейки? Лучше дом в порядок приведи».
— Из лучших побуждений…
— Каких, Миша? Ты хотел, чтобы дома всегда был горячий обед и чистые рубашки! А я чтобы под рукой была, как мебель!
— Лара, что с тобой? Какая-то агрессивная стала.
— Не агрессивная, — встала я из-за стола. — Усталая. Устала быть твоей домработницей. Жить только чужими интересами. Быть невидимкой в собственном доме!
— При чем тут домработница? Ты моя жена!
— Именно! Жена, не прислуга. Но ты меня воспринимаешь как прачку и кухарку. Которая должна все делать молча и с благодарностью.
Встал и он. Лицо красное, глаза злые.
— Знаешь что, Лариса? Надоела ты! — рявкнул. — Каждый день одно и то же. То носки не там, то рыба не та, то полка не повешена. Как пила постоянно!
— Я пила?
— Да! Пилишь без конца, покоя не даешь! Катись, если что-то не устраивает!
Он вытащил чемодан, начал запихивать туда мои вещи. Потом выгреб косметику, шампуни из ванной.
— Миша, это же моя квартира тоже!
— Не твоя! — заорал. — Я покупал, кредит плачу! Не нравится — дверь там!
И вытолкнул меня за порог. В домашних тапочках, с сумкой в руках.
Стою на лестничной площадке и понимаю — он ждет, что заплачу, буду проситься обратно. Начну стучать в дверь и молить о прощении.
А знаете что? Не хотелось мне этого совсем. Хотелось только одного — больше никогда не собирать его носки.
Позвонила Тамаре, подруге со студенческих времен.
— Лара, ты где? — услышала ее голос.
— На лестнице сижу, — честно ответила. — В тапках. Миша выгнал.
— Немедленно ко мне! Деньги на такси есть?
Через час сидела на ее кухне с чаем. Тамара ходила по комнате и красиво ругалась.
— Лара, ну ты даешь, — говорила она. — Двадцать лет терпела этого…
— Тома, не надо, — перебила я. — Он не плохой. Просто привык, что я все делаю.
— Привык? Лариса, он тебя за человека не считает!
— Не так все страшно…
— Считает за очень удобного человека. Который все делает и ничего не требует, — села Тамара напротив. — А ты помнишь, какой была раньше?
— Работала в доме пионеров, вела кружки… Планы были курсы пройти, может, в институт поступить…
— Вот именно! А сейчас что?
— Сижу дома и… Да, считаю его носки.
— А живешь или существуешь?
Вопрос засел в голове. Живу или существую? Когда я последний раз делала что-то для себя? Читала просто так, для удовольствия? Встречалась с подругами не для того, чтобы жаловаться?
— Деньги есть хоть какие-то? — спросила Тамара.
— Есть немного. Мамино наследство в банке лежит.
— Так вот он, черный день наступил. Живи пока у меня.
Две недели ревела у Тамары. Страшно было. Потом решилась на то, что откладывала годами — пошла искать работу. По специальности. Устроилась в дом культуры, кружки вести.
— Опыт работы с детьми есть? — спросила заведующая.
— Есть. Давно работала, большой перерыв, но очень хочется вернуться.
— Почему решили именно сейчас?
— Поняла, что хочу снова чувствовать себя нужной. Не только дома, но и людям.
Взяли на испытательный срок. Через месяц зарплату повысили. Еще подработку нашла — дворником по утрам. Денег хватало на комнату в коммуналке.
Снимала двенадцать квадратов на окраине. Общая кухня, ванная, но свое пространство. Где можно делать что хочешь, когда хочешь.
Михаил Петрович стал друзьям жаловаться.
— Представляешь, каждый день придирается! Совсем неуправляемая стала. Пришлось выгнать.
А через месяц позвонил Денис.
— Мам, пап сказал, что вы поругались…
— Разошлись, сынок.
— Навсегда?
— Не знаю. Посмотрим.
— Можно честно скажу? Мне всегда жалко тебя было. Как Золушка какая-то. Все делала, а папа даже спасибо не говорил. Так что держись. Я в кафе устроился, переведу денег.
Полгода спустя организовала в парке «Книжную беседку». Люди приносили прочитанные книги, брали новые. Бесплатно.
К концу недели книг стало больше сотни. Люди не только брали, но и общались, обсуждали прочитанное. Зимой перенесли в дом культуры — получился целый клуб.
Весной пришли из мэрии.
— Мы следили за вашим проектом, — сказал молодой специалист. — Не хотели бы поработать в культурном центре? Освободилась должность старшего специалиста.
— А что делать нужно?
— Организовывать мероприятия, вести проекты. Зарплата приличная.
— Но опыта такого нет…
— Зато есть результат. Ваша беседка — лучший пример работы с населением.
Согласилась без раздумий. Впервые за много лет чувствовала — могу быть полезной. Не для уборки и стирки, а для людей.
Михаил Петрович узнал случайно, встретил Тамару.
— Это правда, что Лара в мэрию устроилась? — позвонил он через полгода молчания.
— В культурный центр. А что?
— Поговорить хотел… Может, встретимся?
Любопытно было, что скажет. За эти месяцы я так изменилась, что сама себя не узнавала. Увереннее стала. И совсем не хотелось возвращаться к прежней жизни.
Встретились в кафе. Я пришла с работы — в красивой блузке, аккуратная, уверенная. А Михаил Петрович выглядел неважно. Усталый, под глазами мешки.
— Лара, прости меня, — начал он. — Я был неправ.
Кивнула, ждала продолжения.
— Понял, что натворил. Ты была права. И про носки, и про работу… И что я тебя не слушал.
— И про полку?
— Повесил ее. И еще две купил. Научился готовить. Денис смеялся на каникулах — папа, ты как мама стал.
— А что Денис сказал о нашей ситуации?
— Он на твоей стороне. Говорит, не ценил я тебя. Считает, заслуживаешь лучшего.
Помолчали. Официантка принесла кофе, мне улыбнулась — постоянная клиентка.
— Лариса, я хочу, чтобы ты вернулась. Все понял, буду помогать по дому, стану внимательнее…
— Миша, а ты подумал, что я могу не захотеть возвращаться?
Он растерялся. Видимо, такой вариант не рассматривал.
— Как не захочешь? У нас сын, дом…
— Дом твой, как сам сказал. А сын взрослый, в Питере живет.
— Лариса, ну зачем так… — протянул руку. — Я же изменюсь!
— Поздно, Миша. Я сама изменилась. И знаешь что? Мне нравится. Люблю работать, чувствовать себя нужной, принимать решения. Нравится быть Ларисой, а не просто женой Михаила Петровича.
— Что мне делать? Я ведь ради тебя менялся…
— Жить. Учиться быть самостоятельным. Понимать, что значит равноправие.
— А у нас есть шанс?
Долго молчала.
— Не знаю. Может быть. Но только если ты действительно изменишься. Навсегда. И только если буду уверена, что меня уважаешь. Как равную.
Он стал появляться с цветами, звонить каждый день. Приглашать в кино, театр, даже на танцы. Но я не спешила. Съезжаться не собиралась.
А потом поняла главное. Михаил Петрович играл роль. Внешне изменился, а внутри остался прежним. Цветы дарил, потому что «так надо». Интересовался работой, потому что «положено». Помогал по дому, когда я приходила, но это была демонстрация, не привычка.
Он не понимал сути проблемы. Думал, что дело в полке и носках. А дело было в уважении, в том, чтобы видеть во мне личность, а не приложение к быту.
Когда я это поняла, стало очень грустно. Потому что любила его. Но любить человека, который тебя не уважает, — это медленное самоубийство.
Поэтому я осталась в своей маленькой комнате. Работаю, читаю книги, встречаюсь с друзьями. Живу, а не существую. И знаете что? Впервые за двадцать лет счастлива.
А Михаил Петрович до сих пор не понимает, почему я не вернулась. Ведь он же «все исправил».
