Игорь стоял в пробке. Десять минут неподвижности, и его пальцы уже нервно барабанили по рулю, а в голове назойливо крутилась мысль: «Вот именно сейчас, именно в этот самый момент, где-то кто-то стремительно взлетает по карьерной лестнице, заключает миллионные контракты, а я тут торчу, как идиот, в этом бесконечном потоке железа». Он посмотрел на часы — встреча переносилась на неопределённый срок, и это означало, что все его тщательные приготовления, отточенная презентация и надежда на крупный заказ летели к чёрту. Он с силой ударил ладонью по рулю, и резкий звук клаксона беспомощно утонул в общем гуле.
Его жизнь последнее время напоминала зебру, но чёрные полосы казались такими широкими и затяжными, что белые едва угадывались где-то на горизонте. Небольшие бытовые неурядицы, которые другие бы и не заметили, для Игоря превращались в события вселенского масштаба. Разлитый утром кофе на чистую рубашку означал не просто пятно, а «испорченный день». Случайно отправленное не тому адресату сообщение — не мелкую оплошность, а «тотальный позор». Он был мастером делать из мухи слона, и этот слон затем топтал своим весом все его радости.
Вечером того дня он пришёл домой мрачнее тучи. Его жена, Катя, встретила его на кухне, где пахло свежеиспечённым пирогом с яблоками.
— Ну как встреча? — спросила она осторожно, считывая его настроение.
— Какая встреча? — проворчал он, снимая пальто и вешая его не на вешалку, а на спинку стула. — Никакой встречи не было. Я простоял в пробке полтора часа! Полтора часа своей жизни в никуда! Из-за какого-то идиота, который не смог перестроиться нормально и всё заблокировал! Весь день насмарку!
Катя вздохнула. Она уже привыкла к этим монологам.
— Игорь, ну подумаешь, перенесут. Не один же ты в пробке стоял. Все там были.
— Именно что все! — вспыхнул он. — И все эти «все» теперь видят меня как ненадёжного типа, который не может вовремя приехать! Это репутация, Катя! Её не восстановишь!
Он прошёл в комнату, громко хлопнув дверью, и уставился в телевизор, даже не понимая, что там показывают. Весь мир был против него. Один сплошной заговор неудач.
На следующее утро ему нужно было срочно отвезти документы в другой конец города. Настроение было соответствующее — предгрозовое. Он мчался, нервно перестраиваясь из ряда в ряд, проклиная медлительных водителей и бесконечные светофоры. Припарковавшись у нужного здания, он рывком открыл дверь и… острый край металла впился ему в ладонь. Глупая, ничтожная заноза от старой, облезшей дверной ручки.
Боль была резкой и внезапной. Игорь аж подпрыгнул на месте. Из маленькой ранки выступила капля крови. И это стало последней каплей.
— Да чтоб вас всех! — зашипел он, обращаясь к невидимому врагу. — Совсем уже обнаглели! Руку теперь мне изуродовали! Кто так делает? Кто вообще делает такие ручки? Идиоты! Конец света просто!
Он стоял, разглядывая свою ладонь, готовый разразиться тирадой хоть на весь квартал, как вдруг услышал сзади весёлый, немного хрипловатый голос:
— Ой-ой-ой, ранение на передовой? Серьёзное?
Игорь обернулся. На крыльце соседнего офиса, попивая кофе из бумажного стаканчика, стоял немолодой уже мужчина в яркой жилетке курьера. Его лицо было испещрено морщинами, но глаза смеялись.
— Да вот, заноза, — буркнул Игорь, показывая ладонь. — Сквозное, наверное. Сейчас загноится, и всё, ампутация.
— Эх, — мужчина покачал головой, но в его глазах по-прежнему играли смешинки. — А ты, дружище, не ной, а радуйся!
Игорь смерил его взглядом полного непонимания.
— Тому, что заноза в палец попала, а не в глаз! — жизнерадостно заключил курьер и сделал выразительный жест рукой, будто бы эта самая заноза летела прямиком в его глазницу. — Вот это была бы беда, так беда! А палец… да ерунда! Помажешь зелёнкой, и к утру забудешь.
И он, широко улыбнувшись, развернулся и скрылся в здании, оставив Игоря в полном ступоре. Тот стоял с вытянутой вперёд больной рукой и ворочал в голове эту абсурдную, идиотскую фразу. «Радуйся, что не в глаз». С чего бы это? Ему больно, он испачкал кровью рубашку, день опять начался с неудачи, а какой-то псих в жилетке советует ему радоваться.
Он занёс документы, сел в машину, но мысль не отпускала. Она вертелась в голове, как навязчивая мелодия. «Хорошо, что не в глаз». Он посмотрел на свою ладонь. Кровь уже не шла, осталась лишь маленькая красная точка и торчащий крошечный кусочек дерева. И вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, он фыркнул. Потом рассмеялся. Сначала тихо, потом всё громче. Он представил, как эта щепка с оглушительным свистом вонзается ему прямо в глазное яблоко. Картина выходила настолько дурацкой и нелепой, что злость его начала потихоньку таять.
«Ну ладно, — подумал он. — Допустим. Не в глаз. Это плюс».
С этого дня что-то переключилось. Он не стал сразу неунывающим оптимистом, нет. Но эта фраза засела в нём как заноза, только не болезненная, а наоборот. В следующий раз, когда он пролил на клавиатуру стакан воды, его первым порывом было, по привычке, разразиться матом. Но тут же из глубин памяти всплыло: «Хорошо, что не в глаз». Он посмотрел на клавиатуру, на стакан, и подумал: «А ведь действительно. Хорошо, что это была вода, а не сладкий кофе. Сахар бы всё залип, пришлось бы новую покупать. А так — протру, просушится». И вместо привычного получасового спектакля с самобичеванием он просто вытер лужу тряпкой и поставил клавиатуру на батарею сушиться.
Он начал применять этот принцип ко всему. Пробка? «Хорошо, что я не тот парень, который из-за неё попал в аварию вон там, на обочине». Потерянные перчатки? «Отлично, что это только перчатки, а не телефон с кошельком». Даже на работе, когда крупный клиент неожиданно отказался от сотрудничества, он, преодолевая первую волну паники, сумел себя остановить. «Хорошо, что это случилось сейчас, а не в момент сдачи большого проекта, когда срыв сроков обошёлся бы в десятки раз дороже».
Это была не магия. Проблемы никуда не девались. Но изменилось его отношение к ним. Он перестал видеть в каждой мелкой неудаче зловещий знак судьбы, конец света и подтверждение своей невезучести. Он начал видеть в них просто досадные помехи, которые можно обойти, и которые часто несли в себе скрытый, утешительный смысл: «могло быть гораздо хуже».
Настоящее испытание его новой философии наступило через пару месяцев. Его старенький, но верный автомобиль, на котором он ездил уже больше десяти лет, встал посреди ночной трассы. Стоял лютый зимний мороз, снег валил хлопьями, видимость была нулевая. На часах — половина второго ночи. Эвакуатор обещал быть не раньше чем через два часа.
Первая мысль была старой, привычной: «Всё. Капец. Замёрзну тут, как собака. На утро найдут моё обледеневшее тело. Идеальный конец идеально паршивой жизни».
Он сидел в холодной, постепенно леденевшей машине, и отчаяние начинало сжимать горло. И тут он снова вспомнил про занозу. И про глаз. Он заставил себя выдохнуть и посмотреть вокруг не как на место своей гибели, а как на текущую ситуацию.
«Хорошо, — начал он мысленно перечислять. — Хорошо, что я не попал в аварию на скользкой дороге. Хорошо, что я съехал на обочину, а не остался на полосе. Хорошо, что у меня полный бак бензина, можно периодически заводить машину и греться. Хорошо, что телефон заряжен и есть связь. Хорошо, что Катя и дочь дома, в тепле, а не со мной здесь».
Список «хорошо» оказался на удивление длинным. Паника отступила, уступив место холодной, но трезвой решимости. Он включил аварийку, запустил двигатель, чтобы прогреть салон, и стал ждать. Эти два часа показались вечностью, но он не впадал в отчаяние. Он думал о том, как завтра будет рассказывать об этом приключении дома, как они будут смеяться. Он увидел не катастрофу, а просто сложную, но решаемую проблему.
Когда наконец приехал эвакуатор, Игорь почти с сожалением покидал своё ледяное убежище. Он справился. Он не сломался.
На следующее утро, за завтраком, его десятилетняя дочка Настя раскапризничалась из-за того, что пролила на себя сок.
— Всё пропало! — всхлипывала она, разглядывая розовое пятно на новой кофточке. — Я теперь вся липкая! Я не пойду в школу!
Катя бросила на Игоря усталый взгляд, ожидая, что он сейчас начнёт ворчать и поддерживать вселенский масштаб трагедии.
Но Игорь подошёл к дочери, присел перед ней на корточки и посмотрел ей в глаза.
— Знаешь что, рыбка? — сказал он серьёзно. — А ты знаешь, как нам повезло?
Настя перестала плакать и удивлённо посмотрела на него.
— Это не сок повезло, — хмуро сказала она.
— Повезло, что это был сок, а не горячий суп, — объяснил Игорь. — Представляешь, если бы ты обожглась? Было бы больно и совсем плохо. А сок? Сок — ерунда. Снимем кофточку, постираем, и всё будет как новенькое. Правда же, хорошо, что не суп?
Настя задумалась, ещё всхлипывая, но уже меньше. Потом она кивнула.
— Хорошо, — прошептала она.
— Вот и умница, — Игорь обнял её. — А теперь иди переодевайся, а то правда опоздаем.
Катя смотрела на эту сцену с изумлением. Потом на её лице появилась улыбка.
— Что это с тобой? — спросила она, когда Настя убежала в комнату.
— Со мной? — Игорь развёл руками. — Всё в порядке. Просто у меня в палец попала заноза. Хорошо, что не в глаз.
Он подошёл к окну. На улице был обычный серый зимний день. Снег, слякоть, прохожие, кутающиеся в пальто. Но мир почему-то уже не казался ему враждебным и полным подвохов. Он был просто таким, какой есть. С пробками, занозами, пролитым соком и поломанными машинами. Но также и с тёплыми домами, вкусным завтраком и смехом дочки. И в этом было главное «хорошо». Он научился его видеть. И этому его научила маленькая, больная заноза.
