Гайше стояла рядом со своей сестрой Аминой, беззвучно роняя слёзы. Девятилетняя девочка чувствовала себя глубоко несчастной, а рядом еще стояли тетушки и остальные родственницы, шепча про то, что она круглой сиротой осталась.
Гайше сегодня провожала в последний путь свою маму. И она уже знала, что в свой родной дом сегодня вернется в последний раз.
Папы у девочки не стало двумя годами ранее. Он работал на железной дороге и там произошел несчастный случай, лишивший семью кормильца. Мать после этого заболела, а потом и вовсе слегла.
— Ты зачем серьги на похороны нацепила? — услышала она позади себя голос дальней родственницы.
— Эти серьги мне мама подарила, — Гайше удивленно смотрела на женщину. Что ей от неё надо?
— Сними сейчас же, не место и не время, чтобы ими красоваться.
Девятилетняя девочка привыкла слушаться старших. Руки потянулись к ушам и она отстегнула застежки.
— Давай сюда, пусть у меня побудут, а потом отдам.
Они вернулись в дом, и сестра Гайше вместе с мужем стали собирать её вещи.
— А что вы делаете? — спросила родная тётка Мазлюмя, которая вместе с супругом прибыла в Кинель проводить свою сестру в последний путь.
— Мы забираем её в Самару, — произнесла Амина. — Там ей будет с нами хорошо.
Амина работала при детском саде, который располагался в здании бывшей мечети на площади Революции. Она воспитателем там была, а муж её дворником.
— У нас детей нет, Гайше вырастим как дочь, — сказал её муж.
— Вы молодые еще, своих родите, — Мазлюмя сердито сдвинула брови. — А вот у нас детей не было и уже не будет. Отдайте нам девочку, мы её воспитаем. Голода знать не будет, хозяйство у нас хорошее. А что в вашем городе? От получки до получки жить станете?
Гайше сидела у печи, пока решалась её судьба. Амина так же, как и она, никогда не спорила со старшими. Задумавшись, молодая женщина кивнула. Гайше согласна была уехать с тёткой, хоть она её и не знала совсем. Непривычен ей был большой город, куда лучше жить в доме, а не в квартире…
— Тётя Гуля забрала мои сережки, пусть отдаст, — девочка подошла к старшей сестре и рассказала, что сегодня днем случилось.
Амина, сдвинув брови, пошла к старшей родственнице.
— Отдайте серьги.
— Какие? Ты о чем, Амина? Нет у меня сережек никаких! Девчонка, вероятно, потеряла их, а теперь на других сваливает. Это что же происходит? Это кто так её воспитал? — родственница голосила, а Амина и Гайше понимали — серьги утрачены и их никто не вернет. Не обыскивать же её, в самом деле..
Тогда Гайша впервые столкнулась с несправедливостью и обманом от взрослых. Не знала она, что этой самой несправедливости на её жизнь судьба щедро отсыпала…
***
Гайше уехала с теткой и дядей к ним в село. Позже она пожалела, что не напросилась жить к сестре — Амина с мужем взяли русскую девочку-сиротку в семью, приголубили её, любили и хорошо с ней обращались. А вот Гайше не повезло — тётка была суровой и строгой женщиной. Она заставляла девочку работать от зари и до темна. Дядя был добрее, но он не влезал в женские дела, особенно когда Мазлюмя твердо сказала:
— Она будущая хозяйка, жена и мать! Белоручку вырастить из неё хочешь? Через несколько лет замуж её выдавать, как я будущим родственникам в глаза посмотрю, если лентяйкой вырастет?
Хозяин дома не спорил с женой, но тихо, когда та не видит, давал девочке леденцы, гладил по голове и говорил добрые слова.
Гайше приучилась называть их мамой и папой, ведь формально так и было — Мазлюмя пошла в сельское управление и оформила документы, записав девочку на себя. Не зная точной даты рождения, а только год, она продиктовала первую попавшуюся на ум — 13 марта.
Гайше даже в школу ходила, но недолго. Мазлюмя считала, что женщине образование ни к чему, что самое главное — быть хорошей женой. Вот так и осталось у неё всего три класса образования.
Первое время она не понимала, зачем тетка забрала её к себе, но вскоре осознание пришло — не столько жалостью к племяннице был вызван этот поступок, сколько ей нужна была работница.
Лишь на время стало легче, когда образовали колхоз, тогда практически всё поголовье было сдано в новую организацию.
Лошадей, коров, даже несколько десятков птицы дядя Гайше отвел самолично в колхоз. Но Арсений Викторович, секретарь партийной ячейки сомневался в том, что эта семья честно всё отдала. Он вместе с понятыми пришел в дом семьи и выискивал глазами всё, что можно было у них забрать, не забывая называть хозяев «кулаками».
— Какие же мы кулаки? — возмущалась Мазлюмя. — Все, что было нажито непосильным трудом и горбом своим, всё отдали.
— А вот эти сапоги чьи? — спросил он, подняв на уровень своих глаз кожаную обувку.
— Мои, мне их папа подарил.
Папа-дядя на самом деле был на ярмарке не так давно и привёз Гайше красивую обновку, за которую его супруга долго выговаривала ему.
— Запишите, — кивнул он оперу, который был с ним.
— Это что же — коровы на ферме в них ходить станут? — возмущалась девушка.
— Это изымается, как и вот те вещи, что я сложил в угол.
Гайше было неприятно и удивительно в то же время видеть это безобразие — значит, ей нельзя ходить в сапожках, а кому-то можно? Но ругаться не стала ни она, ни тётка, которая присмирела и поняла, что не время сейчас гонор свой показывать. Быстрее бы ушли, забрав то, что считают нужным.
Наконец конфискованные вещи они изъяли, и Арсений Викторович обернулся на выходе, произнеся с противной улыбочкой:
— С завтрашнего дня ваша семья зачислена в колхоз.
И пока приемные родители трудились в колхозе, на Гайше был весь дом. Постепенно они вновь завели своё хозяйство, ведь привычны были сельские жители к труду.
Село было небольшим и делилось на три части, называясь по численности домов. Первая «22 двора», вторая «11 дворов» и третья, самая маленькая «4 двора». Всех их разделяли либо поле, либо река.
И в каждых «дворах» люди были дружны, но всё же жили будто какими-то своими общинами, которые связывала лишь работа в колхозе.
Гайше росла и мечтала быть хозяйкой самой себе, хотя и знала, что судьбой ей предначертано быть женой и мамой, как не раз говорила мама-тётя. Но всё же она надеялась, что выйдет замуж и у неё жизнь станет легче. Сердитая, порой и злая мама-тётя пугала девушку, та старалась лишний раз не показываться ей на глаза. Всё той казалось, что Гайше мало трудится. Найдет травинку на огороде и кричать на неё начинает. Чуть поскользнется в коровнике — тут же обрушивается с руганью на Гайше, что та плохо его чистит.
Чем старше становилась девушка, тем больше был с неё спрос.
Много раз она жалела, что нельзя вернуться в прошлое и умолять сестру не отдавать её тетке. Она редко видела Амину, но знала, что у неё всё хорошо. После того, как Амина с мужем удочерили Верочку, у них родился долгожданный сын Каюм. Семья была счастливой, чего не скажешь о Гайше, которая чувствовала себя просто служанкой в доме тётки.
****
1934 год.
— Восемнадцать исполнилось уже, пора, — заявила Мазлюмя племяннице, когда та вернулась с огорода, неся ведро картошки.
— Что же мне пора? — поинтересовалась Гайше.
— Замуж выходить. Мы в колхозе с Риммой Закировой разговорились. Так вот, замуж за сына её пойдешь. Тимуру двадцать лет, женить его пора.
— Это какой же Тимур?
— Они живут в «11 дворов». Дом у них есть крепкий, хозяйство. Будешь как сыр в масле кататься.
— Мама Мазлюмя, но я же не знаю его совсем, — взмолилась девушка.
— А и не надо знать, я вот тоже замуж выходила, не зная жениха. И ничего, двадцать шесть лет душа в душу прожили. Вот и ты новой хозяйкой в хорошую семью войдешь.
— Но время сейчас другое, страна сейчас совсем другая и общество тоже, — прошептала Гайше.
— Ты еще скажи, что сама мужа выбирать станешь! — рассердилась тетка. — Не бывать тому! Испокон веков родители детям пару находили, вот и мы от традиций не отступим!
****
Через месяц играли свадьбу Гайше и Тимура. Невеста заливалась слезами на свадьбе, глядя на своего мужа с суровым цепким взглядом и на свекровь, которая с первой минуты давала понять, кто тут истинная хозяйка. А еще она поняла, почему тётка с ней с дружилась — они похожи словно родные сёстры!
Не будет того глотка свободы, о котором она мечтала. Из одной клетки она попала в другую. И противиться не могла, не так её воспитали и не принято было. С рождения все говорили — старших слушать надо, вот она и слушала на свою беду.
Гайше даже не могла представить, что ждет её в этом браке!
Теперь жизнь с властной теткой казалась ей раем по сравнению с тем, как обращалась с ней новая семья.
Если первое время они не показывали своего истинного лица, то вскоре Гайше стала понимать, что не всё так просто будет в её семейной жизни. До рождения дочери Нажие свекровь и муж вели себя более-менее нормально, но потом стало твориться что-то невообразимое.
Римма подставляла невестку, могла оболгать, за что Тимур иногда поднимал руку на Гайше.
Сбежать ей хотелось, да некуда. Не приняла бы её тетка, да и попрекала бы потом, что она непутевая и плохая жена, раз муж себя так ведет.
Несмотря на то, что Римма провоцировала ссоры, она тоже так считала…
И то, что Гайше некуда идти и никуда она не денется, Римма и Тимур тоже знали, поэтому вели себя с ней хуже, чем с собакой, что во дворе была привязана.
Так прошло несколько лет, дочка подрастала, а жизнь становилась всё более невыносимой. Дотерпела Гайше до 1941 года и наконец приняла решение уйти от мужа.
Пусть тётка как хочет, так и обзывается, пусть заставляет убирать и полоть больше, чем раньше, но никто не будет на неё больше руку поднимать.
В тот день, 22 июня 1941 года к дому Закировых подъехала телега, управлял которой дядя Гайше.
— Собралась, дочка?
— Да, собрала вещи, — она стала складывать мешки с вещами в телегу под ухмылками мужа и свекрови.
— А вещи Нажие куда? — Тимур цепко посмотрел на неё.
— Ты думаешь, я дочь в этом аду оставлю? — она смело посмотрела в его глаза. При дяде Тимур её не тронет. — А если воспрепятствуешь, так я к начальству колхозному пойду. Это вы меня пустым местом считаете, а в колхозе меня ценят. Ведь несмотря на то, что ты больше классов окончил, чем я, именно меня поставили бригадиром на поле!
Темные глаза Тимура заблестели от гнева.
Это еще одна причина его злости на жену. Она в колхозе была выше него и матери по положению, вот и отыгрывались они на ней дома. А Гайше молчала и никому не жаловалась, боясь, что её жизнь станет еще более невыносимой.
Вдруг они услышали громкий стук. Так били в рельсу, которая висела на маленькой площади посреди «11 дворов».
— Что случилось? — Тимур и Римма переглянулись и как по команде бросились туда. Схватив дочку за руку, Гайше тоже последовала за ними, как и дядя, привязавший лошадь к берёзе.
Там стоял председатель сельского совета. Вид его был мрачный. Когда люди собрались, он с грустью в голосе сказал о том, что началась война.
Слёзы женщин и тяжелые вздохи мужчин — всё перемешалось в этой толпе.
Гайше взяла дочь за руку и пошла к дому. Осталось еще немного вещей погрузить, как вдруг её догнал Тимур и схватил за руку:
— Не торопись, дай слово сказать!
— Мы уже всё друг другу сказали.
— Нет! Послушай меня, Гайше. Я знаю, что за мной скоро приедут. Я в армии был отличным стрелком, да и возраст у меня самый подходящий. Слышала, что сказал председатель? Мужчинам собрать вещи, завтра приедет машина, по спискам отберут наиболее подходящих для службы. Я тоже в него попаду, я чувствую. А еще чувствую, что не вернусь.
— И что ты от меня хочешь?
— Останься с моей мамой!
Услышав эти слова, Гайше горько рассмеялась.
— Что, не всю кровушку у меня выпила?
— Гайше, она останется совершенно одна.
— Ну почему же? Есть твой брат, который работает в сельском совете, проживет как-нибудь.
— Ты же знаешь, что они не очень ладят.
— Потому что он ей не подчиняется и невестка себя в обиду не даёт? — со злостью спросила Гайше. — Я не останусь тут ни на минуту!
— Я клянусь, я слово тебе даю — она больше ни словом, ни делом не обидит тебя. Если так выйдет, то сразу же уйдешь. Я поговорю с мамой. А ты подумай. Мазлюмя не слишком будет рада твоему возвращению, да еще и с ребенком в такое тяжелое время.
Слушая ненавистного мужа, Гайше понимала, что в его словах есть правда.
Вскоре она стояла рядом с телегой, прижав к себе дочь. Тимур разговаривал с матерью, а дядя с мрачным видом дымил трубкой. Наконец Римма быстро-быстро закивала, а Тимур улыбнулся. Гайше поняла, что глотка свободы ей не видать — что к тетке вернись, что тут останься. Но по крайней мере теперь Римма поостережется вести себя с ней плохо.
— Я так понимаю — ты остаешься? — дядя внимательно на неё посмотрел.
— Да, папа, останусь. Но до первых тумаков. Посмеет руку на меня поднять, я тут же уйду. Хотя, думаю, она больше этого делать не будет. Страшно ей в избе самой… Да и здоровье уже не то, не справится. Это она тоже понимает.
— Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, — приобняв племянницу, мужчина стащил загруженные мешки с телеги и уехал в свои «22 двора».
****
Тимур будто знал всё наперёд — и то, что его заберут на следующий день, и то, что он уже не вернётся домой.
Но похоронка придет позже, а пока Гайше предстояло жить со свекровью. Та и правда присмирела. Вот этот один день, 22 июня, изменил женщину до неузнаваемости и Гайше после отъезда мужа стала главной в этой маленькой женской семье.
Но едва Тимура призвали, она узнала, что беременна.
Живот рос не по дням, а по часам, она уже ног своих из-за него не видела.
Ходить было тяжело, акушерка говорила, что Гайше явно не одного ребенка ждет.
— Я же не кошка, — смеялась Гайше.
Тут она вспомнила, как однажды читала районную газету и не верила написанному. Рассмеялась она тогда, думая, что это всё байки.
В статье была заметка, что в районном центре на свет тройня появилась.
— Это как? Разве так бывает? — веселилась Гайше. — Видимо, корреспонденты напутали. Это же женщина, а не кошка.
— А для тебя это повод для шуток? Замолчи и иди работать! — рассердился Тимур.
А при родах она вспомнила свой смех и своё неверие, так как сама произвела на свет тройню. Да вот не суждено было сыновьям Тимура выжить — первый уже не дышал, едва родившись, второй отошел на тот свет на следующий день, а за ним и третий.
Гайше испытывала душевные муки и поняла, что свыше её наказали за тот смех и недоверие. Но некогда было оплакивать тех, кого не стало сразу после появления на свет — надо было работать. У неё росла дочка Нажия, на её руках была свекровь, которая чувствовала себя хуже день изо дня.
А еще было очень голодно. Работая на току она тайком таскала домой по горсти пшеницы. При этом там собрались и другие женщины, у которых был полон дом ребятишек. На свой страх и риск Гайше, будучи бригадиром, по горсти пшеницы давала и им. Все всё знали и молчали. А смысл был доносить? Посадят Гайше, дадут другого бригадира, тогда точно с голоду помрут.
Вот так и спасались они зерном, да пшеницей, каждый раз со страхом возвращаясь домой. А что было делать, если они в прямом смысле пухли с голоду?
А иногда её подкармливал дядя. Он выращивал кукурузу, редкую культуру по тем временам. Зерна он складывал в мешочек, а потом убирал его в тайник. Когда Гайше навещала тётю и дядю, она доходила до тайника, забирала полный мешочек, а обратно клала пустой. Но так, чтобы тётя не видела. Этот добрый жест от дяди она запомнила на всю жизнь…
Благо еще молоко было, так как корова в стойле стояла. Молоко было, да вот хлеба в доме ни крошки…
Со дня на день должен родиться теленок. Гайше боялась, что проспит и проглядит его, а в такой мороз несложно и замёрзнуть.
Выйдя как-то вечером во двор, она подумала — если есть домовой, может быть и дворовой тоже существует? Вот и решила она попросить у него помощи, чтобы разбудил, если теленок родится.
Той же ночью Гайше проснулась от стука в окно и услышала мужской голос:
— Вставай, там уже ушки примерзли у теленка.
Гайше сперва испугалась, но решила последовать этому голосу, который, по правде, не мог просочиться сквозь двойные окна деревенского дома. Но тут же вспомнила, как вчера у «дворового» просила помощи.
— Мама, вставайте. Помогите мне, теленка надо в дом занести. У него ушки замерзают.
— Корова отелилась? Но я ничего не слышала. А откуда знаешь, что ушки подмерзают, ты сама в исподнем ходишь, значит не выходила на улицу, — сонная Римма удивленно смотрела на неё.
— Потом, всё потом.
Забежав в коровник, Гайше увидела и в самом деле то, что услышала от «дворового». Она поежилась от страха. Всё же одно дело думать и верить, что есть потусторонние миры, а другое дело почувствовать это и понять.
Занесли они теленка в дом, напоили молоком, так и выжил он.
Трудности она переживала стойко, спасая свою семью от голода, работая не покладая рук, не забывыя еще и про воспитание дочери.
Она знала, что теперь ей за отца и за мать — на Тимура пришла похоронка ранней весной 1943 года.
А он ведь говорил, что не суждено ему вернуться домой.
Свекровь ушла в мир иной вскоре после получения похоронки. Известие о сыне подкосили и без того слабую от голода женщину. Гайше было тяжело, хоть она и не любила мужа и его мать, но всё же на душе была скорбь.
— Это слишком, — шептала Гайше, стоя на погосте. — Я хотела хоть глотка свободы, но не такой ценой.
Она оглянулась… От её семьи осталась только она и дочь. Мужа нет, свекрови тоже, а дальше, за холмом, покоятся три её сына. Она вспоминала, была ли когда-то счастлива? Наверное давно, в далеком детстве.
— И всё равно это огромная цена за мою свободу, — слёзы ручьями лились из её глаз.
Но тем не менее, проводив в последний путь свекровь, она не собиралась оставаться в этом доме. Слишком тяжелыми и гнетущими были воспоминания. И к тётке больше не вернется, теперь она сама себе хозяйка и сама выберет свой жизненный путь!
Поезд мчал её в неизвестные края. Гайше сама не верила, что всё это происходит с ней. Что её отпустили из колхоза, сделав перевод в другую организацию. Когда она пришла с просьбой о переезде, то каким-то чувством понимала — её отпустят. И даже место подскажут.
— Коли так уехать хочешь, — задумчиво говорил председатель колхоза, — то отправляйся в Киргизию, в город Фрунзе. Запросы приходят, рук не хватает, по всей стране ищут людей. А ты бригадир, толковая. Жаль тебя отпускать, но ведь тут не лагерь и держать тебя не имею права. Навещать-то своих будешь?
Гайше кивнула:
— Конечно, я буду приезжать к дяде и тёте.
— Тогда удачи тебе на новом месте, — он протянул ей документы.
Гайше слушала его и удивлялась: сколько молодых, желающих покинуть колхоз, пытались уехать — многим отказано было. А ей вот так сразу согласие дали.
Собравшись, она закрыл дом, который теперь отойдет государству.
Не знала она еще, что меняя свою жизнь найдет новую и настоящую любовь. Что наконец почувствует глоток свободы, несмотря на то, что у неё будет муж.
***
— Это мой брат Малдыбай, — представила ей Айнур мужчину, сидевшего за столом.
Будто какая-то дрожь пронзила её. Взгляд у мужчины был добрым, но в то же время смелым и властным. Чувствовалась в нем сила, но не такая, как у Тимура. А другая.
А еще Гайше понимала, что это своего рода сватовство. Они с Айнур работали вместе в организации, с женщиной она сдружилась и много слышала от неё об этом мужчине. А теперь он сидит напротив неё. Гайше представляла его совсем другим, зная возраст мужчины.
Но он не выглядел на свои годы, был подтянутым, с солдатской выправкой. Вечер они просидели за столом, пообщались и Гайше прислушалась к себе, поняв, что ей нравится мужчина. Ну и пусть он был на целых двадцать лет её старше, но от него веяло надежностью и защитой.
Она сама не поняла, как всё закрутилось и завертелось. И когда он предложил ей жить вместе, Гайше испугалась сперва.
— Я знаю, дорогая, через что тебе пришлось пройти. Но клянусь, что никогда тебя не обижу, любить буду и дом наш не познает нужды и голода!
Во время их романа она рассказывала ему о своей жизни, не скрывая ничего, а он делился своими воспоминаниями и своей болью.
— А как мы будем жить вместе, если вы еще не развелись? — несмотря на то, что они уже были вместе, Гайше было привычно обращаться к нему на «вы».
— Знаешь, я уже считаю это всё неважным. Нам не надо ни перед кем отчитываться. Однажды твоя тётя решила твою судьбу, да вот ты счастлива была хоть день в том браке? А люди всегда найдут за что осудить. Думаешь, за спиной у меня не шепчутся, когда знают, что я жену с четырьмя детьми бросил? Только вот не все истинную причину знают.
Малдыбай не был разведен. В то время никто бы не дал ему развод при наличии четверых детей. А выставлять грязное белье напоказ и рассказывать о том, что не его это вина, а любовь жены на стороне стала причиной расставания, он не хотел. Путь будет так, как есть.
***
Гайше и Малдыбай сошлись в 1947 году. И только через три года родился у них первый общий ребенок Фанис.
Гайше чувствовала себя счастливой, а по сути такой и была. Разве можно было сравнить семейную жизнь с Тимуром и той, в которой она жила сейчас?
Малдыбай принял её дочь Нажие как свою родную, а та его сразу папой называть стала.
В 1954 году на свет появилась еще одна дочь — Флюра.
— У наших детей нет отчества, — это была единственная печаль, которая беспокоила Гайше.
Они не могли записать сына и дочь на Малдыбая, потому что он состоял в законном браке.
— Но у них есть отец и мать, а еще любовь и забота, — утешал муж. — Только представить — я отец семерых детей. Пусть Нажие мне не родная, но я люблю её не меньше маленькой Флюры и двух дочерей от Гули.
— Тётка осуждает, — вздохнула Гайше, которая иногда приезжала в село навещать близких.
— Пусть судит. Главное, что мы любим другое и живём в ладу, а остальное ерунда, — он обнял её и Гайше почувствовала защиту и опору, которой ей так не хватало многие годы.
Две его дочки стали часто приходить к отцу. Если младшая Марийка приветливо общалась с молодой женой своего отца, то старшая, Раися, будто с цепи сорвалась, когда родилась Флюра.
Однажды Раися пришла в дом Гайше и вдруг начала снимать с окон вышитые хозяйкой занавески.
Дома в это время никого не было, но дверь не запирали, как-то не было в этом нужды, ведь все друг у друга на виду. Вот и хозяйничала девушка здесь. Но когда очередь дошла до тюля, вошел отец.
— Что ты делаешь? — Малдыбай сердито уставился на старшую дочь.
— А это вроде компенсации за мои душевные страдания. Что, папочка, семейка твоя новая пополняется, я смотрю? Так ничего, ты сейчас еще больше работать станешь, новые купишь!
— А что ты хотела? Чтобы я к матери твоей вернулся? Так причину нашего расставания ты знаешь. Раися, ты не маленькая девочка и должна всё понимать.
— Папа, неужели ты окончательно разлюбил маму? Как можно не любить мать своих четверых детей? — она заплакала.
— А как можно было крутить любовь на стороне, пока муж под пулями бегает? Об этом мать четверых детей не думала? — тихо спросил он у дочери, затем повысил голос: — Повесь обратно занавески. Не ты их вешала, не тебе их снимать.
Старшая дочь вела себя как маленький ребенок, ей вдруг показалось, что с рождением Флюры она отойдет на второй план. Малдыбай заверил её, что это не так.
— Всё, что я имею, делю поровну. Как и свою любовь.
Это было правдой — всё, что он зарабатывал, распределялось между детьми. Он удачно ловил рыбу, снабжая не только свою семью, но и бывшую жену уловом, доставалось даже его сестре Айнур.
И лишь когда дети выросли, а младшие уже подрастали, мужчина решился съездить на историческую родину.
****
Приехав в башкирское село в шестидесятых годах, он встал у берега реки и смотрел на дома. Господи, сколько лет прошло с тех пор, как он мальчишкой уехал из отчего дома?
— Простите, вы не местный, значит, кого-то ищете?
— Я раньше жил здесь до тринадцати лет, — он назвал свою фамилию, которая у него была до того, как его усыновил Бакир.
Женщина вскрикнула и прижала руки к себе.
— А как по имени?
— Малдыбай. Я уехал отсюда в 1909 году, уж более пятидесяти лет прошло. Вот, потянуло к родным местам.
— Я слышала о том тяжелом времени. В семье ходили легенды о том, как мальчик в ночи ушел из дома. Вроде бы подался в казахские земли и там его усыновили. Но неужто ты и есть?
— Я. А вы кто?
— А я, получается, твоя родственница, хоть и дальняя. Так сразу и не разберешь, но я ношу ту же фамилию.
***
Он вернулся к жене и детям нагруженный дарами — башкирский мёд, сладости, всё это было набито в мешки и сумки.
Гайше заплакала, увидев это.
— Скажите, почему так бывает — дальние родственники становятся близкими, а те, кто был ближе всех, обижают?
Она имела ввиду свою тетку, которая встречает её в первый день хлебом-солью, а на второй день Гайше будто в прошлое возвращается. Наверное, если бы не дядя, она бы и не приезжала вовсе.
А еще нет-нет, невольно вспоминала одну из дальних родственниц, которая украла у неё серьги и больше она их не видела.
— У тебя тоже есть те, кто ближе всех.
— Сестры Амины нет в живых, а её дети… Мы давно уж потерялись и не общаемся, — она вздохнула. — Хотя я очень скучаю по своему племяннику Каюму. Интересно, каким он стал?
— Может быть тебе стоит съездить и посмотреть? — муж ласково посмотрел на жену.
— Думаете?
— Я уверен, — он улыбнулся.
Вместе с Флюрой она отправилась в Куйбышев.
Гайше наугад приехала в этот город.
Войдя во двор, где когда-то жила сестра, она увидела ребят в песочнице и остановилась.
— Флюра, смотри. Это же сын моего племянника.
— Откуда ты знаешь, мама? — Флюра недоверчиво посмотрела на неё.
— Потому что они — одно лицо. Мальчик, как тебя зовут? — Гайше наклонилась к нему.
— Тимур.
На мгновение женщина вздрогнула, но прогнала неприятные воспоминания.
— Ты ведь сын Каюма?
— Да. А откуда вы знаете моего папу?
— Потому что я его тётя, — улыбнулась Гайше.
ЭПИЛОГ
Так она вновь обрела свою родню. Порой, вспоминая прошлое, она думала о том, какие фортеля выкидывает судьба. В 1946 году она чувствовала себя одинокой женщиной с ребенком на руках и это одиночество угнетало. Она с завистью смотрела на дружные большие семьи и плакала, потому что у неё было не так. Но вскоре она встретила своего мужа, который подарил ей новую семью, а спустя годы, решившись найти других родственников, она сделала первый шаг. Порой Гайше сидела в окружении родни за столом и просто радовалась этому тихому семейному счастью, о котором давно так мечтала.
Когда Малдыбая не стало в 1980 году, ей казалось, что мир рухнул. И только дети и внуки не давали ей впасть в уныние.
Она всегда с улыбкой вспоминала те счастливые 33 года, которые прожила с мужем. Порой ей казалось, что свыше ей даны были испытания не просто так, она должна была прочувствовать все тяготы жизни, чтобы обрести потом счастье и покой с любимым.
