Никогда не думала, что буду сидеть в больничной палате рядом с братом, который выглядит как бомж. А ведь семь лет назад мы смеялись над тем, что папа оставил мне в наследство большой ноль. Теперь понимаю — это мы получили самое жестокое наказание.
Все началось с того дня, когда папа попросил у меня прощения. Лежал в своей кровати, еле дышал от этого экспериментального лекарства, которое мы из-за границы возили. Вонь от него была такая, что мои братья Сергей и Саша вообще к нему не подходили.
— Доченька, недолго мне осталось, — еле слышно проговорил папа, — я прощения у тебя хочу попросить!
— Папуля, лежи спокойно, — я положила ладонь на его руку, — врач сказал, что это лекарство творит чудеса, только сдаваться нельзя.
— Милая моя, сколько уже таких волшебных лекарств было, — он тяжело вздохнул, — и в каждое мы верили.
Я так и не поняла тогда, за что он просит прощения. Просто сказала, что прощаю все, а он загадочно улыбнулся и попросил подождать — мол, время придет, и сама все узнаю.
А мои братцы в это время в гостиной сидели, хохотали как лошади и обсуждали своих женщин. Саша хвастался какой-то «охотницей», которая его за мелкие подарки любит. Сергей советовал нормальную найти, а Саша отмахивался — мол, зачем под венец, когда можно просто развлечься.
— Сумасшедшие лошади и то ржут приличнее, — сказала я им тогда, — отец болеет, хоть бы заглянули к нему!
— Не-не, — замахали они руками, — нам ароматов и так хватает! Вот ты — другое дело! Ты добрая, услужливая! Сам Бог велел тебе за ним ухаживать!
Вот такими словами они меня отделались. Мол, они дети, а отец обязан был обеспечить их будущее. А я, по их мнению, от «залетного молодца», поэтому должна вкалывать.
Когда папа умер, они даже на похороны пришли пьяные, прямо с гулянки. На поминках устроили скандал — сначала с гостями, потом с официантами, потом охрана их выволокла. Гости только ахали: «Другого места и времени не нашли!» А я просто сидела у портрета папы и думала, что хоть его страдания закончились.
Мой муж Дима всю эту историю со стороны наблюдал. Я его специально от своей семейки прятала до свадьбы — он человек хороший, добрый, честный. Зачем ему такое видеть? Он у меня в приюте ветеринаром работал, когда я его встретила. Я хотела его управляющим назначить, а он отказался — мол, мое дело животных лечить, а не бумажки перебирать.
— Как в клинике дела? — спросила я его после похорон.
— Без директора сложно, но справляемся, — он меня обнял. — Правда, приют надо расширять или еще один открывать.
Я тогда с головой в работу ушла. Планы строила грандиозные — еще одну клинику открыть, приют расширить, гостиницу для животных запустить. А через неделю звонит наш семейный адвокат Евгений Осипович и приглашает на оглашение завещания.
— Так я не претендую ни на что, — растерянно сказала я.
— Это желание усопшего, чтобы при оглашении присутствовали все его дети, — ответил он.
Когда я пришла к адвокату, братья уже сидели, потирали ручки и ухмылялись:
— И ты за бабками явилась? А мы думали, что тебе не надо ничего! Что ты просто так за ним горшки выносила!
Евгений Осипович достал запечатанный конверт и начал читать. По завещанию все имущество, бизнес, акции доставались сыновьям в совместное владение. Не доля каждому, а именно совместное владение и управление. То есть, продать или купить что-то они могли только вместе, и деньги снимать тоже только при двух подписях.
А мне не досталось ничего. Совсем ничего.
— Простите, — сказал адвокат, — я знал, что вам ничего не достанется, но не понимаю, почему Андрей Семенович настаивал на вашем присутствии.
— Это он нашей зазнайке решил с того света нос утереть! — радовались братья. — Побрезговала она папиными деньгами, так он ее унизить хотел!
Они смеялись и потирали ручки, предвкушая безудержное веселье. А я вспомнила папины последние слова о прощении и подумала: «За это, наверное, просил прощения. Говорил, что я должна его понять.»
Когда мы выходили от адвоката, братья меня до машины провожали и издевались:
— Хороша плата за то, как ты за ним смотрела!
— А еще подгузники меняла!
— И вонь нюхала!
— Да идите вы оба, — вспылила я, — я и без папиных денег чего-то стою, а вы и с его деньгами останетесь теми же, кем были!
Это было семь лет назад. За это время я о братьях даже не вспоминала — было чем заняться. Построила пять клиник по городу и две в поселках, два приюта открыла, сеть ветеринарных аптек запустила. Мэр мне даже награду вручил «За доброе отношение к братьям меньшим».
А вчера иду по парку и вижу — сидит на лавочке какой-то бомж, весь побитый, грязный, от него несет перегаром и немытым телом. Присматриваюсь — а это же Сергей!
— Сережа! — окликнула я его.
Он поднял голову, улыбнулся щербатым ртом:
— Сестренка! Какая ты важная стала!
— Что случилось?
Он усмехнулся и сказал такое, что у меня мурашки по коже побежали:
— Мы ж с Сашкой тогда смеялись над тобой, что отец тебе ничего не оставил, а это же он нас наказал. Представляешь, деньгами наказал!
Я его в машину затолкала, в больницу отвезла, за лечение заплатила. Две недели ждала, пока его в человеческий вид приведут, а вчера пришла к нему в палату узнать, что же произошло.
И то, что он мне рассказал, меня просто ошеломило. Оказывается, папа устроил им самое изощренное наказание, какое только можно придумать. Он дал им все деньги сразу, но поставил такие условия, что они сами себя уничтожили.
Фирму у них отобрали в первый же год — управлять не умели, договориться не могли. А потом они стали спускать наследство с такой скоростью, что через три года оказались на улице. Саша умер в прошлом году — нашли его в подворотне.
— Марин, — сказал Сергей, натягивая одеяло до подбородка, — батя нас хорошо проучил. Я теперь понимаю, что он тебя больше всех любил, раз уберег от такого наказания.
Но самое страшное он сказал в конце нашего разговора. То, что заставило меня всю ночь не спать и думать о том, какой же мудрым был мой отец.
***
— Знаешь, Марин, — Сергей смотрел в потолок, избегая моего взгляда, — я понял одну вещь. Папа не просто нас наказал. Он нас… спас от самих себя показал.
— Как это? — я не понимала.
— Ты помнишь, какими мы были? — он повернулся ко мне. — Мы же животными становились, когда дело до денег доходило. Помнишь, как мы в ресторане дрались из-за счета? Как Саша мне в морду дал, когда я предложил поровну платить?
Я кивнула. Конечно, помнила. Они всегда были такими — жадными, эгоистичными.
— А теперь представь, что было бы, если бы папа дал нам все по отдельности, — продолжал Сергей. — Мы бы вообще перестали разговаривать друг с другом. Стали бы врагами на всю жизнь.
— И что? — я все еще не понимала, к чему он ведет.
— А то, что совместное владение нас заставило быть вместе до самого конца. Мы ругались, дрались, но не могли разойтись — деньги-то общие были. И знаешь что? — он впервые за весь разговор улыбнулся. — Последние два года, когда у нас уже ничего не осталось, мы впервые стали настоящими братьями.
У меня перехватило дыхание.
— Мы друг друга поддерживали, делились последним куском хлеба. Саша, когда заболел, я за ним ухаживал, как ты за папой ухаживала. И он перед смертью сказал мне: «Серега, может, папа нас правильно воспитывал в конце концов. Жалко только, что мы это так поздно поняли.»
Сергей замолчал, а я сидела как оглушенная. Получается, папа дал им шанс стать людьми, только они поняли это слишком поздно?
— А ты, Марин, — продолжал брат, — ты ведь всегда была правильной. Ты работала, ты заботилась, ты была независимой. Тебе папины деньги были не нужны — у тебя было что-то более ценное.
— Что?
— Характер. Совесть. Умение любить не за деньги.
Я заплакала. Впервые за семь лет заплакала по-настоящему — и по папе, и по братьям, и по всем потерянным годам.
— Марин, я хочу попросить у тебя кое-что, — сказал Сергей тихо.
— Конечно, говори.
— Я не хочу твоей жалости. Не хочу, чтобы ты меня содержала из чувства вины или долга. Если ты дашь мне работу, то только потому, что веришь — я изменился. По-настоящему изменился.
Я посмотрела на брата внимательно. Да, он был худой, больной, без зубов. Но в его глазах я увидела то, чего никогда раньше там не было — искренность.
— А если я поверю, а ты меня подведешь? — спросила я.
— Тогда я сам уйду. Без скандалов, без требований. Просто уйду и больше никогда тебя не побеспокою.
***
Дома я рассказала все Диме. Он молча выслушал, потом долго думал.
— Ты ему веришь? — спросил наконец. — Они же с братом были как звери.
— Знаешь, — сказала я, — побитый зверь понимает силу и боль. Его жизнь так проучила, что теперь он преданней собаки будет, только бы не вернуться туда, где его ждала смерть.
Дима подумал еще немного, кивнул:
— Но я все равно за ним буду присматривать.
— Вот и убедишься.
***
Сергея я устроила ночным сторожем в приют. Снимала ему маленькую квартирку рядом с работой, чтобы далеко ездить не приходилось. Зарплата небольшая, но на жизнь хватало.
