Ручка дрожала, но Владимир уже принял решение.
Подписал. Размашисто, твердо. Владимир Петрович Семенов. Дата. Готово.
Елена стояла у плиты, помешивала суп. Не видела, как он подписывает. Не давила, не торопила.
— Готово, — сказал он.
Она обернулась, посмотрела на него. В глазах — не радость, а грусть.
— Володь, ты уверен? Это же твои дети.
— Уверен.
Сложил документ в конверт, убрал в сейф. Ключ всегда при себе носил.
Ночью не спал. Вспоминал.
Катюша маленькая, лет пять. Бежит к нему с садика: «Папочка! Смотри, какую картинку нарисовала!» Домик, солнышко, папа с мамой держатся за руки.
Денис в первый класс пошел. Гордый такой с портфелем. «Пап, ты меня провожать будешь каждый день?» — «Каждый день, сынок.»
И провожал. Пока Марина не заболела. Потом некогда стало — больницы, врачи, лекарства.
Может, тогда что-то и сломалось? Дети отдалились, пока он жену спасал? Но ведь объяснял — мама болеет, надо помочь. Вроде понимали.
После смерти Марины пытался наверстать. Звонил, приглашал в гости. Катя вечно занята — дети, муж, работа. Денис — бизнес, дела, встречи.
А потом появилась Елена. И дети совсем отвернулись.
Утром позвонила Катя.
— Пап, привет! Как дела?
— Нормально.
— Слушай, мне тут надо… Тридцать тысяч. На лечение Максимке.
Максимка — внук. Восемь лет. Владимир его почти не видел.
— Что с ним?
— Да зубы лечить надо. Брекеты ставить.
— Это тридцать тысяч стоит?
— Ну и консультация, и снимки. Пап, ну что ты как чужой?
Чужой. Он им и стал чужим. Кошельком на ножках.
— Приезжай. Поговорим.
— Пап, мне некогда! Просто переведи на карту!
— Приезжай, говорю. С Максимкой. Хочу внука увидеть.
— Зачем это?
— Затем, что я дед. И хочу знать, на что деньги даю.
Катя приехала через три дня. Одна.
— Максим в школе.
— В субботу?
— На дополнительных занятиях.
Села напротив, нога на ногу. Красивая, ухоженная. В дорогой куртке, с модной сумкой.
— Денег нет, а на шмотки есть? — не удержался Владимир.
— Это подарок от мужа!
— А на лечение ребенку муж не дарит?
— Папа, ты что? Мы же семья!
— Семья? Когда ты последний раз спросила, как я себя чувствую? Какие таблетки пью? К каким врачам хожу?
— Елена за тобой ухаживает.
— Елена — жена. А ты — дочь. Чувствуешь разницу?
Катя покраснела.
— Она тебя настраивает против нас!
— Она вообще о вас не говорит. Это я сам вижу — вам нужны только деньги.
— Как ты можешь такое говорить?
— А что, неправда? Вот честно — ты меня любишь? Или только деньги мои?
Катя заплакала. Но слезы какие-то неискренние, наигранные.
— Я тебя люблю, папочка! Просто времени нет!
— На что время есть? На салоны, на шопинг?
— Откуда ты знаешь?
— Соцсети, дочка. Ты там каждый день фотки выкладываешь. Из ресторанов, из спа, с подружками.
Катя встала.
— Знаешь что? Оставь свои деньги Еленке! Пусть подавится!
— Уже оставил.
Дочь замерла.
— Что?
— Завещание подписал. Вам с Денисом — по сто тысяч. Остальное — Елене.
— Ты… ты не можешь!
— Могу и сделал.
— Мы оспорим! Ты невменяемый! После инфаркта!
— Попробуйте. У меня справки от всех врачей — полностью дееспособен.
Катя выбежала, хлопнув дверью.
Елена вышла из спальни. Слышала всё.
— Володь, может, не надо было так резко?
— Надо. Пусть знают.
— Они же твои дети.
— Были. Пока маленькие были. А выросли — чужими стали.
Вечером позвонил Денис. Кричал в трубку:
— Отец, ты совсем охренел? Квартиру чужой бабе отписал?
— Не чужой. Жене.
— Которая тебя пять лет знает! А мы всю жизнь!
— Вы меня всю жизнь знаете. А она — любит.
— Мы тоже любим!
— Когда любили-то? Когда последний раз обняли? Поцеловали? Просто так посидели рядом?
Молчание в трубке.
— Мы это так не оставим, — наконец сказал Денис.
— Воля ваша.
Положил трубку.
Прошел месяц. Дети не звонили, не приезжали. Владимир ждал — может, одумаются, придут поговорить по-человечески.
Не пришли.
Зато пришло письмо от адвоката. Катя и Денис готовят иск — признать отца недееспособным, завещание недействительным.
— Вот сволочи, — выругалась Елена. Редко ругалась, а тут не сдержалась.
— Не переживай. У них ничего не выйдет.
— Да не за себя я! За тебя обидно! Родные дети…
— Бывает.
Но на душе было тяжело. Не денег жалко — отношений. Которых, оказывается, и не было.
К адвокату пошли вместе. Молодой парень, толковый.
— Владимир Петрович, у них мало шансов. Вы в здравом уме, завещание оформлено правильно. Максимум — отсудят обязательную долю. Но вы её и так выделили.
— А если будут давить? Психологически?
— Не общайтесь. Телефон поменяйте, в дверь не открывайте.
Так и сделали. Новый номер только близким дали — брату Владимира, подруге Елены.
Тишина наступила. Спокойная, мирная.
По вечерам сидели на кухне, чай пили. Елена вязала, Владимир кроссворды разгадывал.
— Знаешь, — сказал как-то, — а мне хорошо. Спокойно.
— Мне тоже.
— Не жалеешь, что за старика вышла?
— Володь, ну что ты? Ты не старик. Ты мой любимый мужчина.
— С больным сердцем.
— С большим сердцем. В котором есть место для любви.
Обнялись. Сидели так, молчали.
Через полгода суд. Дети пришли с адвокатом. Владимир — с Еленой и своим защитником.
Катя и Денис даже не поздоровались. Смотрели волками.
Суд длился час. Судья — женщина лет шестидесяти — внимательно изучила документы.
— Медицинские заключения подтверждают полную дееспособность Семенова В.П. Оснований для отмены завещания не вижу. В иске отказать.
Катя заплакала. Денис сжал кулаки.
На выходе из зала Денис подошел:
— Ты пожалеешь, отец.
— О чем?
— Что нас потерял.
— Я вас давно потерял, сынок. Как только вы во мне перестали отца видеть.
Дома Елена обняла его.
— Всё позади.
— Да. Теперь можно спокойно жить.
— И долго жить. Я тебе еще правнуков нянчить дам.
— Откуда правнуки?
— От внуков. Они вырастут, поймут. Придут. Не к деду-кошельку, а к деду-человеку.
Владимир усмехнулся.
— Мечтать не вредно.
— А я и не мечтаю. Я знаю.
И он поверил. Потому что Елена его ни разу не обманула. Ни в большом, ни в малом.
Может, и правда — придут внуки. Не за деньгами. Просто поговорить, чаю попить, семейный альбом посмотреть.
А может, и нет.
Но у него есть Елена. Женщина, которая любит его, а не его квартиру. Которая видит в нем человека, а не наследство.
И этого достаточно для счастливой старости.
