— Успеешь за месяц съехать? — произнесла мать, мешая суп на плите, как будто ей было абсолютно все равно, что тут сейчас происходит. — Я квартиру, доченька, брату отдам.
Вера застыла в дверях кухни с пакетами, в которых были продукты, и даже не сразу поняла, что это за фраза такая. Всё было как всегда, только это — как удар по голове.
— Что значит «отдам»? Мам, ты серьезно?
— А что такого? — мать даже не повернулась. — Виталик из армии возвращается. Он же не может жить на улице. Пусть у нас живет.
— А мы с Алёшкой? Нам что, на улицу?
— Ну, ты не маленькая, сама что-нибудь придумаешь. Можешь у меня временно пожить, место, конечно, немного, но… — мать всё так же сосредоточенно продолжала варить, будто не услышала половину разговора.
Пакеты выскользнули из рук, яблоки по кухне покатились, одно как-то остановилось у самой двери. Словно обдумывало, что делать: оставаться тут или катиться дальше.
— Мам, ну ты что? Я здесь пять лет живу! Ремонт сделала, мебель купила…
— Мебель заберешь. Ты, в конце концов, только временно тут была, не забывай. Квартира-то моя, бабушка её мне оставила.
Вера села на табуретку, как будто ног не чувствовала. Пять лет, пять! Она думала, что этот уголок — её дом. Здесь Алёшка первый раз шагал. Здесь она ночами рыдала после того, как муж ушел. И вот теперь… вот так, с наскоку.
— А Виталик знает? — её голос был чуть выше шепота.
— Что Виталик? Он мой брат. Парень должен где-то жить, семья ему нужна.
Вера услышала эти слова как-то резко. Семью строить… Это о её младшем брате, том самом, которому когда-то она подавала руку, водила в садик, когда мамы не было дома, а она вечно на работе. Виталик, который вызывал её на «покрытие», когда прогуливал школу. И вот теперь этот же Виталик… И всё, что с ним связано, вдруг стало вопросом недвижимости.
— Мам, а ты помнишь, как он год назад…
— Не хочу ничего слышать! — мать взмахнула половником, как по воде, — Он молодой был, глупый. В армии понял, переосмыслил всё. Смотри, какие письма мне писал!
Письма… Три письма за год. Три строки скучных официальных фраз. А она, Вера, бегала на почту, пачками отправляя письма с материнскими посланиями, которые так и остались без ответа.
— Завтра сама Алёшу в садик отведешь, — мать выключила плиту. — Я с утра в ЖЭК — документы оформлять.
— Какие документы? — Вера пыталась собрать яблоки, чтобы хоть как-то занять руки, которые будто сами подкашивались.
— Простые. Виталика надо прописать, регистрацию сделать.
— А нас с Алёшей выпишешь?
Мать молчала, только гремела посудой. Это молчание звучало громче всех её слов.
— Мам, — Вера поднялась с места, — давай хотя бы обсудим это? Пусть Виталик вернется, и мы все вместе поговорим.
— Нечего обсуждать! — мать отрезала. — Я решила — значит, так и будет. Да ты что, как маленькая? У тебя работа хорошая, снимешь квартиру.
«Хорошая работа.» Вера сдержала горький смех. Её зарплата едва покрывала нужды сына и базовые расходы. Только отсутствие арендной платы позволяло им хоть как-то выживать.
— Знаешь, — Вера выпрямилась, — бабушка против была.
— Какая бабушка? — мать напряглась.
— Бабушка. Она говорила, что мне с Алёшкой свой уголок нужен.
Галина Николаевна отвернулась к окну.
— Мало ли что она говорила… Завещание на моё имя — значит, моя квартира. Что хочу — то и делаю.
— А письмо помнишь её?
— Какое ещё письмо?
— То самое, — Вера подошла к серванту и достала пожелтевший конверт. — Которое она просила тебе отдать.
— Не надо! — мать вскочила, словно увидела привидение. — Не хочу слышать! Я всё решила. Через месяц вещи соберешь.
Вера не могла пошевелиться, она словно была в каком-то другом мире, где всё пошло не так, как она думала.
— Мамочка, а почему бабушка плакала? — Алёшка внезапно подбежал.
Вера зажмурила глаза. Какая жалость… Для неё всё это было, как сон.
— Когда, солнышко?
— Только что! Она быстро ушла, а я видел — у неё слёзы.
Вера крепко обняла сына. На душе было так тяжело.
— Бабушка просто устала, — ответила она, пытаясь сдержать эмоции. — Давай сходим погуляем.
Как только они вышли, Вера, не раздумывая, сунула бабушкино письмо в сумку. Было решено.
На улице тепло. Алёшка с нетерпением ждал, когда они придут к магазину, а Вера в голове крутила одну мысль: она сделала правильный выбор.
Вера с трудом сдержала сардонический смех. Иронично думала: ну вот, «хорошая работа», — когда зарплата бухгалтера в крошечной фирмочке едва покрывает расходы на еду, на того, кто вырос на её глазах, на Алёшу, и на его «восточные» амбиции в виде кружка английского. Только чудо под названием «отсутствие арендной платы» и позволило им жить не в подвале, а хотя бы в этом месте. Хоть как-то.
— Знаешь, — Вера выпрямилась, уже с оттенком горечи в голосе, — а бабушка вообще была против.
— Против чего, Вера? — мама, словно почувствовав запах чего-то нехорошего, сразу насторожилась. Галина Николаевна была той ещё женщиной, с которыми не шутят. Особенно в вопросах, касающихся квартиры.
— Против того, чтобы Виталик сюда заехал, — Вера посмотрела в глаза матери, собираясь, как тигр перед прыжком. — Помнишь, что она говорила в последний год? «Вере с Алёшей нужен свой угол». Вот так, прямо. Говорила, да и забыла.
Мать отвернулась, как всегда, когда не могла сразу ответить.
— Мало ли что она говорила, — её голос, хоть и звучал спокойно, но был полон того, что можно было бы назвать знакомой упертостью. — Завещание на моё имя — значит, это моя квартира. Хочу — делаю.
— А письмо помнишь, мам? — Вера наклонилась к серванту, осторожно вытаскивая из верхнего ящика пожелтевший от времени конверт. Это было то самое письмо, которое бабушка просила отдать только ей, Вере. Когда-то, при жизни.
— Какое ещё письмо? — Галина Николаевна резко отвернулась, будто сама себя пыталась обмануть.
— То самое, — Вера сжала конверт. — Оно у меня с тех пор, ты же помнишь.
Мать снова взмахнула рукой, как будто ограждая себя от чего-то неприятного.
— Не надо, Вера! Не хочу ничего слышать. Всё уже решено, и решение не подлежит пересмотру. Через месяц вещи соберёшь, и точка.
В прихожей раздался звук открывающейся двери. Соседка приводила Алёшу из детского сада. Маленький, с яркими щёчками, с криком, радостно помчался в квартиру.
— Мама! Мамочка! — его голос до сих пор звенел в ушах. — А мы сегодня птичку рисовали! Бабушка, привет!
Галина Николаевна резко встала и молча вышла из кухни, как и всегда, когда не могла сдержать себя.
Вера взяла телефон, пролистала список номеров и нашла его. Брата. Тот самый номер, который раньше был её связующим звеном с миром, а теперь казался почти чужим. Она набрала его номер. Гудки. Долго. На четвёртый раз ответила женщина.
— Алло? — незнакомый голос, тёплый, но с лёгким недоумением в интонации.
— Это я, сестра Виталия. А вы кто?
— Я Света, его девушка. Виталик сейчас не может говорить — у него построение. Вы его сестра, да? Он мне оставил свой телефон, чтобы я помогала искать квартиру.
— Квартиру? — Вера даже не смогла скрыть удивление, её глаза чуть не вылезли из орбит. — Он что, с ума сошёл?
— Ну, да, его мама пообещала мне бабушкину однушку. Виталик сказал, что она ему передаст. Конечно, район там не ахти, но если её продать, на первый взнос за новую хватит…
Вера почувствовала, как будто она по-настоящему упала в яму. Всё стало пустым. Как это, «передаст»? Значит, брат даже не думает возвращаться сюда. Он просто хочет продать квартиру и выкинуть её с Алёшей на улицу.
— Извините, а вы точно сестра Виталия? — голос в трубке стал настороженным.
— Точно, — Вера с трудом сдержала раздражение, сжав телефон в руках. — Передайте ему, что Вера звонила. Нам нужно поговорить. Очень серьёзно. Пусть будет готов.
Она отключила вызов, и все её мысли на секунду исчезли. В ушах стоял гул, сердце просто не выдерживало. Вспомнила тот момент, когда бабушка вручала ей конверт. Она как-то странно, по-своему сказала: «Здесь всё написано, Вера. Отдашь маме, когда время придёт. Она поймёт». Да, бабушка, ты была права. Но только вот вопрос: смогу ли я простить их за всё это?
Конверт лежал в серванте, будто таял, как старое воспоминание, так и не ставшее реальностью. Вера долго не решалась его отдать — она боялась новых ссор, ещё одной бурной сцены. Но теперь, когда всё подошло к своей развязке, казалось, момент настал. Откладывать больше некуда.
— Мамочка, а почему бабушка плакала? — Алёша, оторвавшись от раскраски, посмотрел на неё своими ясными глазами.
— Когда, солнышко? — Вера вздрогнула, погружённая в мысли. Сердце сжалось. Бабушка… Ведь она ушла так быстро, с её слезами, которые Вера даже не успела заметить.
— Вот только что, — продолжил Алёша, не понимая всей тяжести ситуации. — Она ушла, а я видел — у неё слёзы.
Вера почувствовала, как что-то холодное скользит по её спине. Подошла к сыну, обняла его, стараясь скрыть свои тревоги.
— Бабушка просто устала, — сказала она, а её голос прозвучал странно, будто она сама не верила своим словам. — Знаешь что? Давай-ка мы с тобой пойдём погуляем. Заодно купим продуктов. И не забудем про твою птичку.
Алёша сразу оживился:
— А ты на холодильник её повесишь? Обязательно повесишь?
— Обязательно, — подтвердила Вера, хотя в голове роились совершенно другие мысли. Главное, чтобы ребёнок не чувствовал, что её собственный мир вот-вот рухнет.
Пока Алёша примерялся в куртке, Вера достала из серванта тот самый конверт. Старый, пожелтевший, с бабушкиным почерком. «Галине Николаевне, моей дочери». Она сунула его в сумку. Все её сомнения вдруг испарились — решение созрело быстро и больно, как от удара.
На улице было тепло. Они с Алёшей шли медленно, как всегда, мимо детской площадки, через сквер. Всё здесь было таким родным — каждое дерево, каждая скамейка, которая хранила тайны за пять лет, которые Вера здесь провела.
— Мам, а правда, что дядя Виталик приедет? — неожиданно спросил Алёша, вскинув на неё свои серьёзные глаза.
— Правда, — ответила она, хотя сердце в этот момент екнуло. Как же много вопросов, как много простых вещей, которые она сама ещё не решила. — А ты его помнишь?
— Не-а, — покачал головой мальчишка. — А он добрый?
Вера замерла. Какой он был, её младший брат? Когда-то, в детстве, озорной, с ним было весело. Потом… Потом всё изменилось.
— Знаешь, солнышко, дядя Виталик очень весёлый. Когда был маленьким, он всегда придумывал интересные игры. — Она соврала. Но ради чего? Ради Алёши. Ради его беззаботных лет.
— А он будет со мной играть? — наивный вопрос.
— Обязательно, — Вера снова соврала, но уже не могла сдерживать этот пустой ответ.
В этот момент в кармане завибрировал телефон. Сообщение от незнакомого номера: «Привет! Это Света. Виталик просил узнать — там в квартире ремонт нормальный? А то риэлтор говорит, от состояния цена зависит».
Вера не ответила. Вместо этого набрала номер матери.
— Мам, нам надо поговорить. Сегодня вечером. Это важно.
— Вер, я занята…
— Мам, — перебила её Вера, впервые за многие годы, — это касается бабушкиного письма. Того самого.
В трубке повисла тишина.
— Хорошо, — наконец ответила мать. — Приходи в семь. Только без истерик, ладно?
Вечером, оставив Алёшу с соседкой, Вера поднялась по знакомой лестнице в квартиру матери. Конверт в сумке будто стал тяжёлым, как камень.
Галина Николаевна ждала на кухне. На столе стояли чашки с чаем, а в вазочке — печенье. Печенье, которое она пекла всегда, с этим самым рецептом, который был для неё чуть ли не семейной реликвией.
— Рассказывай, — сказала мать, кивнув на стул напротив.
— Сначала прочти, — Вера положила перед ней конверт.
Галина Николаевна несколько секунд смотрела на него, будто он мог прямо там, на глазах, превратиться в змею. Потом медленно открыла его, вытащила сложенный лист и начала читать. Вера наблюдала, как её лицо меняется — сначала удивление, затем недоверие, и, наконец, страх, который невозможно скрыть.
— Это… — Галина Николаевна опустила письмо. — Это правда?
— Бабушка никогда не врала.
— Но почему она не сказала раньше? Почему не просто… не сказала мне об этом?
— Может, боялась, что ты откажешься? — Вера не знала, что и ответить, но её слова звучали, как последний приговор.
Мать перечитала письмо ещё раз, но на этот раз уже без всякого интереса. Глаза её потеряли ту решительность, которая была присуща Галины Николаевне всё эти годы.
— И что теперь делать?
— Для начала — позвонить Виталику. Точнее, его невесте Свете. Очень интересная девушка, знаешь ли. Уже риэлтора нашла.
— Какого риэлтора? — Галина Николаевна подняла глаза от письма, на её лице был странный, пустой взгляд.
— Для продажи квартиры. Той самой, которую ты собираешься отдать брату. Они с его невестой уже планируют, как на вырученные деньги новую купят.
Мать побледнела.
— Это неправда.
— Хочешь — позвони сама, — Вера протянула ей телефон. — У меня есть номер Светы.
Галина Николаевна долго смотрела на телефон. Потом медленно набрала номер. Гудки наполнили кухню, как тягучий, тяжёлый звук, напоминающий приближение чего-то неизбежного.
— Алло! — радостный голос Светы, как если бы они обсуждали покупки на распродаже. — Здравствуйте, Галина Николаевна! Мы как раз о вас с Виталиком говорили!
— Здравствуй, Света, — голос матери дрожал. — Ты извини, что поздно звоню. Скажи, какую квартиру вы с Виталием присматриваете?
— Так двушку в новостройке! — Света затараторила, не понимая, что происходит. — Такой классный комплекс! Подземная парковка. Правда, немного дорого, но если вашу однушку продать…
— Мою однушку? — Галина Николаевна сжала письмо в руках, будто оно было для неё последним спасением.
— Да, бабушкину. Виталик сказал, что вы ему её отдаёте. Мы уже посчитали, сколько на первый взнос будет достаточно…
— Спасибо, Света. Я тебе перезвоню, — сказала Галина Николаевна и нажала отбой.
На кухне повисла тяжёлая тишина, прямо как в пустой комнате, где всё застоялось, но никто не решается открыть окно. Снаружи сквозь окно доносился голос соседки, перебивающей с кем-то очередной спор о коммуналке.
— Значит, продать… — Галина Николаевна разгладила письмо, будто разглаживала судьбу. — А ты знала?
— Про планы Виталика? Нет, — Вера покачала головой. — Света случайно проговорилась.
— А про это письмо? — мать указала на конверт, который так и не успел найти своё место в этой комнате.
Вера вздохнула, чувствуя, как воздух стал вдруг тяжелее, как будто она и сама стала старше на пару лет за эту минуту.
— Бабушка отдала его мне месяц назад… В общем, давно. Просила передать, когда придёт время. — Она отпила остывший чай, стараясь не смотреть в глаза матери.
— И ты решила, что время пришло именно сейчас? — Галина Николаевна посмотрела на неё с таким выражением, что казалось, она видит свою дочь впервые за годы.
— А у меня был выбор? — Вера ответила с горечью. — Ты ведь не оставила мне выбора. Ты всё сделала так, чтобы я не могла молчать.
Мать перечитала письмо в третий раз. Её руки чуть подрагивали, как у того, кто нечаянно открыл что-то запретное, и теперь не может оторваться. Слова бабушки не отпускали, не давали спокойно дышать.
— Знаешь, она мне тогда… — Галина Николаевна сказала это так, будто на её губах остался привкус старой боли. — Я просто не хотела её слушать.
— О чём говорила? — Вера пыталась держать себя в руках, но как-то очень больно, когда надо выносить на свет то, что скрывала вся жизнь.
— О Виталике. О том, что я его гублю своей слепой любовью. «Не будет ему добра от твоей жалости», — вот что она сказала. А я тогда… — Мать сделала паузу, будто сама себе не могла поверить. — А я наговорила ей всякого. Оскорбила.
Вера молчала. Слишком хорошо помнила тот скандал — бабушка не разговаривала с матерью три дня, и Вера не могла понять, как вообще возможно так сильно ненавидеть родного человека.
— А ты помнишь, — мать снова отложила письмо, как будто оно её больше не касалось, — как он в девятом классе учительницу довёл? Пришла жаловаться, а я… Я её обвинила, мол, она придирается. Тебе не стыдно было?
— Помню. Ты всегда его защищала. — Вера знала, что не сможет её переубедить, но всё равно это говорилo, как выплаканная правда.
— Защищала, да… — Галина Николаевна горько усмехнулась, и в её улыбке было больше горечи, чем в молчаливых слезах. — Изувечила своей защитой. А ведь бабушка и об этом писала… — Она постучала пальцем по письму. — «Не защищай его от последствий, пусть учится отвечать за свои поступки». Знала бы она… Но я ж в своё время не хотела слушать.
В этот момент в дверь позвонили. На пороге стояла соседка, явно с ребёнком на руках:
— Вера, извини, но Алёша никак не может уснуть. Очень тебя ждёт.
— Сейчас приду, — Вера поднялась, её голос вдруг стал каким-то почти чужим. — Мам, мне пора.
— Подожди, — Галина Николаевна схватила её за руку. — Ты ведь понимаешь, что я должна сделать?
— Что? — Вера почувствовала, как в груди заклокотала тревога. Как будто теперь эта ночь и её решения не будут уже только её.
— Поговорить с сыном. Как следует поговорить. А потом… — Мать замолчала. — Потом нам с тобой надо будет сходить к нотариусу.
— Зачем? — Вера задала этот вопрос, потому что, по всей видимости, она не понимала, что вообще происходит.
— Оформить дарственную на квартиру. На тебя и Алёшу. Как бабушка и хотела.
Вера замерла у двери, словно её окатили холодной водой:
— А как же «моя квартира — что хочу, то и делаю»?
— А вот об этом, — мать подняла письмо, — тоже есть в письме. «Не забывай, Галя…». — Галина Николаевна повторила эти слова, как будто они были не просто цитатой, а сводом законов. — «Любая собственность — это не только право, но и ответственность. Ответственность перед теми, кого ты любишь». И вот тебе, Галя, и будет твоя ответственность.
Следующая неделя прошла в каком-то страшном цейтноте. Галина Николаевна взялась за дело с такой решимостью, будто теперь каждый её шаг — это последняя битва. Звонила в часть к Виталию, консультировалась с юристами, собирала документы, которые за долгие годы так и не собрала. Вера наблюдала за этой активностью с настороженностью, ибо изменения происходили слишком быстро.
В пятницу вечером раздался звонок в дверь. На пороге стояла Галина Николаевна с папкой документов, которая выглядела такой тяжёлой, что Вера не сразу поняла, что её мать теперь не сдержит её решения.
— Собирайся. Поедем к нотариусу.
— Прямо сейчас? — Вера растеряно оглянулась на Алёшу, который строил замок из кубиков, и вдруг показался ей таким маленьким.
— Да. Я договорилась на вечерний приём. Алёшу можно к соседке отвести.
В нотариальной конторе пахло бумагами, кофе и чем-то чуждым. Полная женщина в строгом костюме долго изучала принесённые документы, делала пометки в компьютере, не спеша выносить решение.
— Значит, дарственная на двоих — на дочь и внука? — уточнила она, пристально вглядываясь в бумаги.
— Да, именно так, — ответила Галина Николаевна с неожиданной твёрдостью.
— А сын не будет против? Не станет оспаривать? — Нотариус наконец подняла глаза.
— А он у нас, наверное, будет иметь свою точку зрения, — Вера не смогла удержать сарказма.
Мать достала телефон, включила громкую связь и села, как на экзамен.
— Виталик, повтори, пожалуйста, что ты мне сегодня сказал. Про квартиру.
— Мам, ну что повторять? — голос брата прозвучал неожиданно серьёзно. — Я не претендую на бабушкину квартиру. Она должна остаться Вере и Алёшке. Это правильно.
Нотариус с этим согласился, кивнул и стал стучать по клавиатуре, как по старому пианино. Видимо, ещё и на автомате.
— Знаешь, — тихо сказала Вера, пока оформлялись документы, — я до сих пор не верю. Что ты так просто согласилась.
— Просто? — Галина Николаевна усмехнулась в ответ, но в её улыбке было больше грусти, чем радости. — Нет, доченька, не просто. Я всю неделю спать не могла. В голове только и крутилась мысль — как всё это исправить, что вообще происходит. О бабушке, о вас с Виталиком, о своих ошибках…
— И к какому выводу пришла? — Вера уже знала, что ответа она, наверное, не услышит, но всё же ждала.
— К тому, что пора перестать прятаться от правды. Виталик… — Галина Николаевна запнулась, будто она только что осознала что-то важное, но не могла словами это выразить. — Он ведь даже не собирался жить в той квартире. Просто хотел продать её. А я была готова выгнать вас с Алёшей, лишь бы… лишь бы что? Доказать, что я всё ещё могу контролировать его жизнь?
Вера молчала. За окном темнело так быстро, что не успевала замечать, как исчезают последние лучи солнца. В стекле отражались их с матерью лица — такие похожие и такие разные.
— А знаешь, что самое удивительное? — продолжала Галина Николаевна, глядя куда-то вдаль, не видя ничего перед собой. — Когда я поговорила с Виталиком по-настоящему, без этого вечного «сыночка, всё будет хорошо»… Он вдруг стал другим. Будто за один разговор повзрослел.
— В каком смысле? — Вера напряглась, не понимая, что мать хочет сказать.
— Сам сказал, что квартира должна быть твоей. Что это правильно — у Алёшки должен быть свой дом. И ещё… — она помедлила, как будто боялась добавить лишние слова. — Света беременна. Но не от него.
— Что?! — Вера едва сдержала удивление. Это было как гром среди ясного неба.
— Тише, — мать оглянулась на нотариуса. — Он сам всё понял. Говорит, она давно намекала на «срочную свадьбу». А он не хотел видеть правду.
— Как и ты, — тихо сказала Вера.
— Как и я, — подтвердила Галина Николаевна, вздохнув. — Знаешь, что он мне сказал? «Мам, хватит меня спасать. Я сам должен научиться жить». Вот это и есть взросление, доченька. Даже если оно случается через слёзы и ошибки.
Нотариус подозвала их для подписания документов. Пока они ставили подписи на нескольких экземплярах, Вера думала о том, как странно устроена жизнь. Иногда нужно почти потерять что-то, чтобы понять его истинную ценность.
— Дочь, — Галина Николаевна тронула её за плечо, когда они вышли на улицу, — поехали к тебе? Надо Алёшку забрать, да и поговорить нам ещё есть о чём.
Дома их встретил радостный Алёша, с улыбкой, широкой как весь мир.
— Бабушка! А я замок построил! Смотри какой!
— Замечательный замок, — Галина Николаевна присела рядом с внуком, поглаживая его по голове. — А кто в нём живёт?
— Мы! Я, мама и ты. И дядя Виталик, когда приедет.
Вера, разбиравшая сумку на кухне, замерла. Мать поймала её взгляд и чуть заметно кивнула, как будто передала какой-то важный секрет:
— Алёш, а хочешь, расскажу тебе про дядю Виталика? Какой он был маленький?
— Хочу! — мальчик забрался к бабушке на колени, глаза горели интересом.
— Знаешь, он очень любил строить. Только не из кубиков, а из конструктора. Однажды он соорудил целый город…
Вера оставила их вдвоём и ушла на кухню. Поставила чайник, достала печенье, но мысли всё равно не давали покоя. Из комнаты доносился мамин голос, прерываемый восторженными восклицаниями Алёши.
Телефон тихо завибрировал — сообщение от Виталика: «Сестрёнка, прости меня. За всё прости. Я приеду через две недели. Можно будет поговорить?»
И, несмотря на всё, что произошло, Вера почувствовала, как сердце сжалось. Теперь было важно понять, на что он готов ради этой «взрослой жизни».
Вера перечитала сообщение ещё раз. Думала, думала, и всё же набрала ответ: «Приезжай. Алёшка уже замок для тебя построил.»
— О чём задумалась? — спросила мать, зашедшая на кухню. — Алёшка уснул прямо с кубиком в руках.
— Виталик написал. Говорит, приедет через две недели.
Галина Николаевна села за стол, вздохнув.
— Знаешь, я всё думаю о бабушкином письме. О том, что она писала про ответственность и любовь.
— И что она там писала? — Вера наливала чай, стараясь не попасть в его горячий поток.
— Что настоящая любовь — это не только обнимать и защищать. Это ещё и уметь отпускать. Давать право на ошибки. На свой путь.
Вера поставила чашку на стол.
— Как она тебя отпустила?
— Не совсем. Я-то как раз не улетела в другой город, осталась рядом. А вот Виталика… — Галина Николаевна размешивала ложечкой чай, глаза смотрели в окно, как будто она там что-то теряла. — Его я не отпускала. Всё пыталась удержать, защищать, решать за него. А в итоге чуть не разрушила жизнь собственному ребёнку.
— Мам…
— Нет, дай договорю. Знаешь, что ещё бабушка написала? «Галя, ты думаешь, что защищаешь сына, а на самом деле защищаешь себя. От страха, что он вырастет и уйдёт. Что перестанет в тебе нуждаться.»
За окном начался дождь, и капли, словно маленькие слёзы, стучали по карнизу. Шум был такой уютный, как будто кто-то родной рядом сидел.
— А ещё она написала про тебя, — Галина Николаевна взглянула на дочь. — Что ты сильная. Что справишься со всем, что бы ни случилось. И что Алёшка должен расти в этой квартире, потому что здесь живёт память о ней.
— Бабушка всегда была мудрой, — Вера тихо вздохнула. Не без тоски, но и с благодарностью.
— Да, — согласилась мать, и её голос стал тихим, почти беззвучным. — А я… я так боялась потерять Виталика, что чуть не потеряла вас обоих.
В соседней комнате пошевелился Алёша. Вера встала, чтобы проверить, не проснулся ли.
— Пойду укрою его, — сказала она, мягко вставая из-за стола.
— Я с тобой, — сразу ответила мать.
Они подошли к кроватке. Мальчик спал, раскинув руки, рядом стоял замок, построенный из кубиков, будто он сам только что его создал. В его мире всё было возможно.
— Такой большой уже, — прошептала Галина Николаевна, поправляя одеяло. — А помнишь, как он только родился?
— Помню, — Вера невольно улыбнулась, вспоминая тот день. — Ты каждый день приходила, помогала.
— А теперь вот… чуть не выгнала вас. — Мать посмотрела на дочь с такой тоской, что Вера почувствовала, как ей больно за неё.
— Мам, — она обняла её за плечи, — давай не будем об этом. Всё ведь хорошо закончилось.
— Благодаря бабушке. И тебе, — Галина Николаевна мягко коснулась её руки, словно желая как-то всё исправить, но понимала, что это невозможно.
Они вернулись на кухню, и дождь продолжал барабанить по стеклу. Казалось, что он смывает всё лишнее. Всё то, что мешает быть просто семьёй.
— Знаешь, что я подумала? — Галина Николаевна допила свой чай, который уже успел остыть. — Надо будет весной ремонт здесь сделать. Нормальный, капитальный. Обои эти старые поменять, потолки…
— Мам, не надо. Я сама…
— Нет уж, дочка, дай матери загладить вину. Да и квартиру надо в порядок привести — всё-таки теперь она официально ваша с Алёшкой.
Вера улыбнулась, но только слегка, всё же не забывая, что мать всё это делала с любовью, хотя и поздно.
— Хорошо, только давай весной подождём, пока Виталик приедет в отпуск. Пусть тоже поможет.
— Обязательно поможет, — мать кивнула с такой уверенностью, что Вера даже не успела сказать «нет». — Всей семьёй и сделаем.
А дождь всё шумел, как будто пытался очистить их от всей этой невыносимой тяжести, всех старых ошибок, всех слов, которых так не хватало для простого счастья. Семьёй, которая любит и принимает друг друга — без условий и оговорок. Как учила бабушка.
Конец.
