— О, мама, ты здесь, — он прошел на кухню и чмокнул меня в щеку. — Я думал, мы договорились, что ты предупреждаешь о визитах.
— Я твоя мать! Что значит «предупреждаешь»? Я могу приходить к сыну, когда захочу.
— Мам, мы же обсуждали, — он слегка поморщился, стараясь не выдать раздражения. — У нас с Сашей свои планы бывают.
— Какие планы? Она целыми днями в офисе штаны просиживает, а вечером сериалы смотрит, — свекровь зацепилась за мою работу, как за слабое место…
— Ты мне тут свой характер не показывай, ты тут никто, — свекровь распалилась, как всегда, если что-то шло не по её.
Я замерла, чашка чуть не выпала из рук. Мы стояли на кухне в нашей новой квартире — той, что мы с Леней год назад купили в ипотеку. На столе, как всегда, этот её судочек с крабовым салатом. Без предупреждения. Она вообще привыкла так — вторгаться, как будто и не уходила никогда.
— Вообще-то, это моя квартира. Наша с Леней, — я попыталась говорить спокойно, но внутри всё кипело. Её напор был неизменен, а я уже устала от этого. Чувствовала, как внутри меня сжимается что-то болезненное, неприятное. Как стальная пружина.
— Твоя? — свекровь развернула руки, будто вдруг не поняла. — Не смеши меня, Александра. Мой сын за неё платит, мой сын её купил. А ты… Так, живешь тут, на всё готовенькое. Давай ключи от квартиры, я имею право приходить к сыну в любое время.
Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Этого разговора мы уже сто раз касались, но каждый раз мне казалось, что это всё невыносимее. Сегодня что-то внутри меня треснуло.
— Екатерина Мироновна, давайте посмотрим документы? Я там тоже собственник. И платим мы с Леней вместе. Я сейчас даже больше него перечисляю.
— Ой, не рассказывай мне тут, — она махнула рукой, как будто я ей не о деле говорю, а о пустяках. — Какие у тебя могут быть деньги? Ты ж обычный менеджер.
— Я руководитель отдела в «Чистом доме». Мы занимаемся бытовой химией, и зарплаты у нас…
— Не сочиняй! — она перебила меня, как всегда. — Мой Ленечка инженер на заводе, вот кто настоящие деньги зарабатывает. А ты…
Я поставила чашку на стол, постаравшись не дать себе перебить её. История не началась сегодня, это тянулось уже давно. С самой свадьбы. Тогда, помню, Екатерина Мироновна сразу начала свою лекцию, что её сын достоин большего, чем какая-то «офисная девчонка». Я промолчала. Потом молчала, когда она заявляла, что я к работе отношусь не серьёзно. Молчала, когда она всем подряд рассказывала, как её сын один ипотеку тянет.
Я помню, как мы с Леней по вечерам, после работы, сидели, считали, сколько нам нужно накопить на первый взнос. Я брала дополнительные проекты, он подрабатывал, мы собирали деньги, чтобы хоть как-то справиться. А она потом всем рассказывала, что это она его спасала.
— Александра, ты вообще слушаешь меня? — Екатерина Мироновна щёлкнула пальцами прямо перед моим лицом. — Я говорю, шторы эти твои совсем не подходят. Я уже присмотрела другие. Надо повесить, я тебе помогу.
— Нет, — ответила я без колебаний.
— Что значит «нет»? — свекровь повысила голос.
— Значит, не надо ничего менять. Мне нравятся мои шторы.
— Твои? — она фыркнула. — Квартира Лени, и шторы должны быть такие, какие я скажу. Я же лучше разбираюсь.
В этот момент в прихожей щелкнул замок. Леня вернулся с работы.
— О, мама, ты здесь, — он прошел на кухню и чмокнул меня в щеку. — Я думал, мы договорились, что ты предупреждаешь о визитах.
— Я твоя мать! Что значит «предупреждаешь»? Я могу приходить к сыну, когда захочу.
— Мам, мы же обсуждали, — он слегка поморщился, стараясь не выдать раздражения. — У нас с Сашей свои планы бывают.
— Какие планы? Она целыми днями в офисе штаны просиживает, а вечером сериалы смотрит, — свекровь зацепилась за мою работу, как за слабое место.
Я заметила, как Леня немного напрягся. Мы действительно говорили об этом не раз. Свекровь всегда появлялась без звонка, проверяла шкафы, делала замечания по уборке, готовке, да вообще по всему. Даже когда мы только въехали, она привела бригаду рабочих, чтобы делать ремонт, хотя мы с Леней всё давно спланировали.
— Мам, Саша — руководитель отдела, — сказал он, стараясь успокоить её. — У неё важная работа.
— Ой, сынок, не смеши. Какая работа? Бумажки перекладывает. Вот я, когда столовой заведовала…
— Мама, хватит, — ответил он, явно усталый от её упреков.
— Что хватит? Правду говорю. Вот ты инженер, ты мужчина, ты деньги в дом приносишь. А она…
— Вообще-то, — я достала телефон, открыла банковское приложение, — может, посмотрите выписку по ипотеке? Кто сколько платит?
— Да что ты мне тычешь своим телефоном? Думаешь, я не помню, как вы квартиру покупали? Ленечка всё сам. А ты только стояла рядом.
Я молча развернулась и ушла на кухню. В голове мелькали обрывки воспоминаний. Вот мы с Леней пришли смотреть эту квартиру впервые. Вот обсуждаем планировку. Вот я получаю премию и решаем внести её всю в качестве досрочного платежа. Вот я сижу ночами над важным проектом, чтобы успеть всё сделать в срок и получить квартальный бонус.
Леня нашел меня в спальне.
— Саш, прости её, — он подошел и обнял меня. — Она просто беспокоится.
— О чём? О том, что я недостаточно хороша для её сына?
— Она старой закалки. Для неё главное, чтобы сын был успешным.
— А я, значит, никто? — я посмотрела ему в глаза. — Знаешь, сколько я получила за последний проект? Миллион. Миллион рублей, Леня. Но твоя мама считает, что я просто бумажки перекладываю.
В этот момент дверь распахнулась. На пороге стояла Екатерина Мироновна.
— Так, хватит тут прятаться. Я ещё не всё сказала.
— А я не хочу больше слушать.
— Что? — она замерла, не в силах поверить. — Ты ещё будешь мне так говорить?
— Я говорю, не хочу слушать. Это моя квартира. Моя и Лени. Мы вместе её купили, вместе платим ипотеку, вместе делаем ремонт и вместе выбираем шторы.
— Как ты разговариваешь со старшими? Леня, ты слышишь?
— Мам, Саша права. Мы сами решаем, как жить.
— Что? Ты выбираешь её против матери?
— Я не против вас, Екатерина Мироновна. Я просто хочу уважения. И хочу, чтобы вы перестали обесценивать мой вклад в нашу семью.
— Вот ещё! Я не обязана перед тобой отчитываться. Леня, мы потом поговорим. А ты, — она ткнула в меня пальцем, — ты мне тут свой характер не показывай, ты тут никто.
В груди всё сжалось, но я уже не могла молчать.
Этот разговор был как момент, когда вдруг лопается натянутая до предела струна. Все, что накопилось за эти годы, теперь выплеснулось наружу. Я стояла в кухне, глядя на свою свекровь, и сердце в груди начинало биться быстрее.
— Нет, это вы тут никто, — голос у меня был тихий, но твердый, словно сама решимость в нем сжалась в один сжатый кулак. — Это не ваша квартира. Вы не имеете права здесь командовать. Можете проверить документы в Росреестре — там черным по белому написано: собственники — я и Леня. И если уж вы не хотите слышать правду о том, сколько я зарабатываю и что вкладываю в эту семью, то скажу иначе: вы больше не придете сюда без приглашения.
Ее лицо побагровело, а глаза так округлились, что я подумала — сейчас она вообще перестанет дышать от возмущения.
— Что-о-о? — свекровь перешла на высокий, едва сдерживаемый голос. — Да как ты смеешь?!
— Смею, — я говорила спокойно, но внутри меня бушевала такая буря, что ни одна волна бы не затмила. — Я не ваша подчиненная. Я успешный руководитель. Моя зарплата позволяет мне платить за эту квартиру, и я не обязана терпеть ваши унижения в своем доме.
Екатерина Мироновна повернулась к Ленечке, как к послушной кукле, и я уже чувствовала, что этот момент может стать поворотным в наших отношениях. Она вскрикнула:
— Леня! Немедленно скажи ей!
Но Леня молчал. Он был словно камень, и я видела, как напряжены его челюсти. Я никогда не видела его таким, с таким зажатым лицом. В его глазах, в его тени было что-то невыразимо тяжелое.
— Мама, — наконец, он произнес эти два слова, как будто они с трудом выходили из его груди. — Саша много работает. Она зарабатывает. Мы все делаем вместе.
Слова эти — словно неожиданно освободившаяся пружина — сразу вызвали у свекрови настоящий взрыв.
— Да она тебя настроила против матери!
— Нет, мам. Ты все время пытаешься настроить меня против жены. Он, наверное, сам не понял, как эти слова выплеснулись из него. — Я люблю Сашу. И я горжусь тем, чего она достигла.
Екатерина Мироновна вскочила, как ошпаренная, и всплеснула руками:
— Неблагодарный! Я тебя растила, я тебе все время помогала!
Леня стоял, опустив голову, но я услышала, как он, почти невыносимо тихо, но твердо, сказал:
— И я благодарен. Но я взрослый человек. У меня своя семья. И я прошу тебя уважать мой выбор.
Я думала, что вот сейчас всё — мы рушимся. Но не было другого пути.
Она схватила сумку, как будто готовясь к последнему слову, и произнесла:
— Твой выбор? Ты выбрал эту карьеристку, которая даже готовить не умеет?
Я вздохнула. И спокойно, не поднимая голоса, ответила:
— Я прекрасно готовлю. Просто не считаю, что это единственное предназначение женщины.
Леня схватил ее за руку, в его глазах я увидела какую-то бездну усталости, которую я могла бы назвать «мысль о том, что эта ситуация не разрешится легко».
— Мама, — сказал он, как будто это было наказание для него самого. — Давай я провожу тебя домой. А завтра поговорим спокойно.
Она вырвала руку из его ладони, и я слышала, как она с яростью выпалила:
— Не надо меня провожать! Я сама дойду. А ты еще пожалеешь, что выбрал не мать, а эту.
Как только дверь за ней захлопнулась, тишина в квартире стала гулкой и тяжелой. Мы стояли молча, и вот тогда я поняла, как тяжело стало нам обоим.
Я нарушила молчание первой:
— Прости. Я не хотела, чтобы так вышло.
Он обнял меня, и я почувствовала, как его плечи расслабляются. Как будто он действительно понял, что я не против него, я просто за нас. За нашу семью.
— Это ты прости, — сказал он, глядя мне в глаза. — Я давно должен был поставить маму на место. Она привыкла командовать. Сначала в столовой, потом мной.
— Я понимаю, что она твоя мать, — ответила я тихо.
— Да. Но ты моя жена. И я больше не позволю ей тебя оскорблять.
На следующий день началось… Звонки, сообщения, сплошные жалобы. Екатерина Мироновна разносила по всему дому, что я — плохая невестка, и обвиняла меня в том, что я «отняла» у нее сына. Леня не отвечал. Он молчал, как камень. Через неделю он поехал к ней сам.
Он вернулся через три часа. Усталый, но решительный.
— Ну как? — спросила я, наливая чай в чашки.
— Трудно, — сказал он, присев рядом. — Она плакала, обвиняла тебя. Говорила, что ты меня приворожила. Но я сказал ей твердо: или она принимает тебя как мою жену, или будет видеться со мной только у нее дома.
Я ждала, пока он продолжит.
— И как она отреагировала?
— Обиделась. Сказала, что я предал родную мать. Но я напомнил ей, как она всегда учила меня уважать других людей. И спросил, почему она не уважает мой выбор и мою жену.
В его глазах было что-то, что я искала в нем давно — уверенность.
Я взяла его руку в свою и тихо произнесла:
— Спасибо. Для меня это важно.
Прошел месяц. Екатерина Мироновна не появлялась, но каждый день отправляла Лене жалостливые сообщения, полные упреков. А потом случилось нечто, что я совершенно не ожидала.
Однажды вечером раздался звонок в дверь. Я открыла, и на пороге стояла свекровь, а с ней — какая-то незнакомая женщина.
— Вот, Нина, проходи, я тебе покажу, как мой сын устроился. Свекровь, казалось, была горда этим.
Я как раз сидела за столом, работала из дома, готовила презентацию для клиентов. Вздохнув, я взглянула на них и, почувствовав, как внутри меня что-то закипает, сказала:
— Екатерина Мироновна, мы же договорились — никаких незваных гостей.
Она даже не задумалась, а ответила:
— А что такого? Я подруге квартиру сына показать хочу.
— Это наша с Леней квартира, — я ответила, пытаясь сохранить спокойствие. — И я против того, чтобы вы водили сюда посторонних без предупреждения.
— Ой, Ниночка, ты видишь, какая она? — свекровь повернулась к своей подруге, словно показывая мне в качестве экспоната. — Я же говорила. Командует тут.
Я встала и, не скрывая раздражения, сказала:
— Простите, Нина, но вам придется уйти. У меня важная работа, и я не готова принимать гостей.
Свекровь покраснела, словно мне еще надо было объяснять, кто тут хозяин.
— Не смей указывать моим друзьям!
Я решила, что надо действовать решительно. Взяла телефон и, не поддавшись на эмоции, сказала:
— Хорошо, тогда я звоню Лене. Пусть он решает.
— Звони! — с вызовом сказала свекровь. — Думаешь, сын тебя поддержит?
Леня приехал через двадцать минут. Он был молчалив, но на его лице я увидела что-то, что напомнило мне знакомую тревогу. Он выслушал молча, лишь повертев головой.
— Мама, мы же договорились.
— О чем? Что я не могу зайти к сыну?
— Что ты будешь предупреждать, и что не будешь водить сюда посторонних.
Свекровь не могла скрыть возмущение:
— Это Нина, моя подруга! Какая же она посторонняя?
— Для нас — посторонняя, — ответил Леня, слегка подняв руку, как будто его слова должны были что-то изменить. — Это наш дом. Мы имеем право решать, кого и когда приглашать.
Нина, чувствуя себя не в своей тарелке, начала переминаться у двери:
— Катя, может, я пойду?
Но свекровь не слушала:
— Никуда ты не пойдешь! Я хочу показать тебе, как живет мой сын.
Леня, наконец, принял окончательное решение, и его голос звучал твердо, как никогда:
— Нет, мама, — сказал он. — Нина уйдет. А с тобой мы с Сашей хотим поговорить.
Когда подруга свекрови ушла, мы остались вдвоем с Леней. Я включила чайник — хотя, честно говоря, пить чай было уже не особо хочется, да и никому, наверное, не хотелось. Но что-то надо было делать.
— Мама, так больше продолжаться не может. — Леня заговорил тихо, но решительно. — Мы с Сашей решили, что ты будешь приходить к нам только по приглашению. И никаких посторонних.
— Да как вы смеете? Я твоя мать! — свекровь надулась, глаза выпучила, как всегда, когда начинала терять контроль.
— Поэтому я не разрываю с тобой отношения, мама. — Леня был спокоен, но я видела, как напряжена его челюсть. — Я буду приезжать, помогать, но эта квартира — наша с Сашей территория. Здесь действуют наши правила.
— Все она, она! — свекровь снова подняла голос. — Она тебя против матери настроила!
Леня покачал головой, как будто все уже сказано, но не все понято.
— Нет, мама. Это ты пытаешься настроить меня против жены. — Он посмотрел на меня, и его глаза были полны какого-то усталого понимания. — Я люблю Сашу. Мы с ней семья. И либо ты принимаешь наши условия, либо будешь видеть меня только у себя дома.
Екатерина Мироновна встала и молча ушла. Тот момент был похож на разбитое зеркало — хрупкое и холодное. Две недели прошло, и все эти дни не было ни звонков, ни сообщений. Леня переживал, но я видела, как он собрался.
А потом пришло сообщение: «Сынок, давай поговорим. Только ты и я.»
Они встретились в кафе, разговор был долгим, но что-то в Ленином голосе изменилось, когда он вернулся домой. В его глазах я прочитала облегчение.
— Знаешь, она впервые призналась, что ей страшно, — сказал он, сев рядом со мной на диван. — Страшно остаться одной, потерять контроль, стать ненужной.
— И что ты ответил? — спросила я, пытаясь понять, как это все теперь будет.
— Что она не останется одна. Но контроль над нашей жизнью ей придется отпустить.
Через несколько дней Екатерина Мироновна позвонила мне сама. Я вздохнула, приготовившись к очередной буре, но услышала совсем другое.
— Александра, я… — она запнулась, как будто подбирала слова, которые раньше не могла произнести. — Я хочу извиниться. Мне трудно принять, что мой сын вырос. Что у него своя жизнь. И что ты в ней занимаешь главное место.
— Вы не теряете сына, — ответила я, стараясь не звучать высокомерно. — Вы просто обретаете новую семью. Если захотите.
— Я постараюсь, — тихо сказала она. — Правда постараюсь.
Прошло полгода. Екатерина Мироновна больше не приходит без звонка, и хотя иногда её слова режут, а старые привычки дают о себе знать, она быстро одергивает себя. Недавно даже похвасталась соседке, что её невестка — руководитель в крупной компании.
Мы так и не стали лучшими подругами, но нашли свое место в этом мире. Научились уважать друг друга. И, наверное, самое главное, что я поняла: идеальные отношения — это не цель, а способность принимать перемены, учиться на них и жить с ними мирно.
На следующей неделе мы едем к ней на день рождения. Я испеку торт по своему рецепту, хотя знаю, что она всё равно скажет, что по её рецепту было бы вкуснее. Но теперь её замечания не режут, скорее, это уже шутка, в которой больше тепла, чем обиды. И, пожалуй, это самое большое изменение за всё это время.
Конец.
