— Люба, ну покажи уже! Не томи!
Подруги столпились вокруг кровати в послеродовой палате. Марина, Оксана, Наташа — все с цветами, подарками, улыбками до ушей.
Люба неохотно откинула пеленку. В прозрачной люльке спала девочка. Красная, сморщенная, с редкими волосиками.
— Ой, какая хорошенькая! — захлопала в ладоши Оксана.
— Вся в маму! — подхватила Марина.
Люба смотрела на дочь и не понимала — где они видят сходство? Где хоть капля её красоты?
— Как назвали? — спросила Наташа.
— Алиса.
— Красивое имя для красивой девочки!
Красивой? Люба едва сдержалась, чтобы не фыркнуть. Обычный младенец. Даже хуже — какой-то… невзрачный.
Сергей вбежал в палату с очередным букетом.
— Девочки, дайте дорогу счастливому отцу!
Склонился над люлькой, засюсюкал:
— Моя принцесса! Моя красавица!
Люба отвернулась к окну. В горле стоял ком. Что с ней не так? Почему все видят красавицу, а она — нет?
Дома стало не легче. Люба механически кормила, пеленала, укачивала. Смотрела на дочь и ждала — вот сейчас что-то щелкнет, и она увидит свою малышку прекрасной.
Не щелкало.
— Любаш, ты какая-то грустная, — Сергей обнял её вечером. — Послеродовая депрессия?
— Наверное.
— К врачу сходи. Или к психологу.
К психологу? И что сказать? «Доктор, мне кажется, что моя дочь некрасивая»?
Люба листала свои детские фотографии. Кукольное личико, золотые кудри, огромные глаза. «Ангелочек», — говорили все. «Красавица», — вздыхали воспитатели.
А Алиса… Обычная. Глазки маленькие, носик картошкой, ротик неопределенной формы.
— Может, перепутали в роддоме? — вырвалось у неё однажды.
Сергей замер с бутылочкой в руках.
— Что ты несешь?
— Ну смотри сама! Она совсем на нас не похожа!
— Люба, это наш ребенок. Наша дочь.
— Но она же…
— Что?
Некрасивая. Но Люба не сказала вслух. Прикусила язык.
Месяцы шли. Алиса росла, но красивее не становилась. Люба водила её на прогулки, встречала других мам с детьми.
— Ой, какой ангелочек! — восхищались над соседской Машенькой.
— Красотка растет! — умилялись голубоглазому Ванечке.
А на Алису смотрели вежливо-равнодушно. «Славная девочка», — говорили дежурно.
Славная. Не красивая — славная.
Люба начала одевать дочь в самые нарядные платья. Завязывала бантики на редких волосиках. Покупала дорогие коляски, чтобы хоть что-то отвлекало внимание.
— Зачем столько тряпок? — удивлялся Сергей. — Она же из них вырастет за месяц.
— Хочу, чтобы дочка красиво выглядела.
— Она и так красивая.
Для тебя — да. Для слепого отцовского взгляда. А для мира? Для жестокого, оценивающего мира?
Алисе исполнился год. День рождения отмечали с размахом — родственники, друзья, горы подарков.
— Вылитая Любочка в детстве! — воскликнула свекровь.
Люба вздрогнула. Нет. Нет, не вылитая. Ничего общего.
После праздника, когда гости разошлись, она сидела среди игрушек и плакала.
— Что с тобой? — Сергей присел рядом.
— Я ужасная мать.
— С чего ты взяла?
— Я… я не чувствую к ней того, что должна чувствовать.
— В смысле?
Люба набрала воздуха.
— Мне кажется, она некрасивая. Понимаешь? Моя дочь — некрасивая.
Тишина. Сергей смотрел на неё, как на чужую.
— Ты серьезно?
— Да. Я пытаюсь полюбить её внешность, но не могу. Смотрю и вижу — обычный ребенок. Даже хуже.
— Люба, это наша дочь!
— Знаю! Но я ничего не могу с собой поделать! Может, это не наш ребенок? Может, в роддоме…
— Хватит! — Сергей вскочил. — Ты несешь бред! Алиса — наша дочь, и она прекрасна!
— Для тебя — да. А я вижу правду.
— Правду? Какую правду? Что ты поверхностная дура, которая оценивает собственного ребенка как товар?
Люба вздрогнула от грубости.
— Я не…
— Именно это ты и делаешь! Господи, Люба, что с тобой? Ты всегда такой была?
— Какой?
— Пустой. Видящей только внешность.
Он ушел, хлопнув дверью. Люба осталась сидеть на полу. Пустая? Она — пустая?
Прошла неделя холодной войны. Сергей разговаривал только по необходимости, все время проводил с Алисой.
— Мы так жить не можем, — сказал наконец.
— Знаю.
— Либо ты идешь к психологу, либо я подаю на развод.
— Что?!
— Я не позволю, чтобы моя дочь росла с матерью, которая её стыдится.
— Я не стыжусь!
— Нет? А что ты делаешь? Наряжаешь как куклу, чтобы скрыть «недостатки»? Сравниваешь с другими детьми?
Люба молчала. Все правда.
— Я запишу тебя к специалисту. Если откажешься — собирай вещи.
Психолог оказалась женщиной лет пятидесяти. Спокойная, внимательная.
— Расскажите, что вас беспокоит.
Люба рассказала. Про роды, про ожидания, про разочарование.
— Вы сами росли красивым ребенком?
— Да. Все восхищались.
— И привыкли к восхищению?
— Наверное.
— А что для вас значит красота?
Люба задумалась.
— Это… это пропуск в жизнь. Красивым все дается легче.
— И вы боитесь, что вашей дочери будет тяжело?
— Да! Мир жесток к некрасивым!
— А вы сами — жестоки к некрасивым?
Вопрос ошарашил.
— Я? Нет, конечно.
— Но к дочери жестоки. Отказываете ей в любви из-за внешности.
— Я люблю её! Просто…
— Просто любите условно. При условии соответствия вашим стандартам.
Люба заплакала. Психолог протянула салфетки.
— Это лечится?
— Если хотите измениться — да.
Терапия шла медленно. Люба училась видеть дочь не через призму красоты, а просто — видеть.
Как Алиса смеется, закидывая голову. Как сосредоточенно собирает пирамидку. Как тянет ручки, когда хочет на руки.
— Но она все равно некрасивая, — призналась Люба на очередном сеансе.
— И что? Это делает её менее ценной?
— Нет, но…
— Но вы привыкли, что ценность равна красоте. Для себя. И проецируете на дочь.
Дома Люба пыталась. Честно пыталась. Играла с Алисой, читала книжки, пела песенки. Иногда даже забывала о внешности.
Но потом снова накатывало. Особенно когда кто-то восхищался другими детьми.
— Хочу сделать тест ДНК, — сказала она Сергею.
— Зачем?
— Чтобы убедиться.
— В чем? Что это наш ребенок? Люба, ты больна!
— Просто дай мне сделать тест. Пожалуйста.
Сергей согласился. С условием — после теста никаких сомнений.
Результат пришел через две недели. 99,9% — дочь.
Люба сидела с бумажкой в руках. Значит, не ошибка. Не подмена. Просто её дочь — некрасивая.
— Ну что, успокоилась? — Сергей был холоден.
— Да.
— И что дальше?
— Не знаю.
— Я знаю. Либо ты принимаешь дочь такой, какая она есть, либо мы расстаемся. Я не позволю Алисе расти с матерью, которая её не любит.
— Я люблю!
— Нет. Ты любишь идею красивой дочери. А Алису — нет.
Прошло два года. Алиса пошла в садик. Люба продолжала терапию, Сергей оттаял, но прежней близости не было.
— Мам, мам! — Алиса вбежала с прогулки. — Смотри, что нарисовала!
Протянула листок. Каракули, но с гордостью авторства.
— Это ты, я и папа!
Люба посмотрела на дочь. Растрепанная, щеки красные от мороза, в глазах — восторг.
И вдруг что-то дрогнуло. Не красота — нет. Но что-то живое, настоящее.
— Молодец, солнышко.
Вечером Сергей спросил:
— Ты что-то изменилась. К Алисе, я имею в виду.
— Может быть.
— Больше не считаешь её некрасивой?
Люба помолчала.
— Считаю. Но это уже не так важно.
— Почему?
— Потому что она — живая. Настоящая. Моя.
Сергей обнял её. Впервые за долгое время — по-настоящему обнял.
Алисе исполнилось семь. Школа, первый класс, новые друзья.
Люба стояла у школы, ждала дочь. Смотрела на других детей — красивых, обычных, разных.
Алиса выбежала с подружкой. Смеялись, что-то оживленно обсуждали.
И Люба вдруг увидела. Не красоту — нет. Но уверенность. Живость. Обаяние.
Дочь заметила её, помахала.
— Мам! Иду!
Подбежала, схватила за руку.
— Знаешь, Маша сказала, что я классная! И Петя тоже! Мы сегодня в команде были!
— Правда? Здорово!
Шли домой, Алиса тараторила про школу. А Люба думала — может, психолог была права. Красота — это не только лицо. Это то, как человек себя несет. Как смотрит на мир. Как смеется.
Дома Сергей спросил:
— Ну как, изменила мнение?
Люба посмотрела на дочь. Обычная девочка. Не красавица.
Но своя.
— Да, — сказала она. — Изменила.
И почти не соврала.
