— А зовут тебя как? Ась? Громче говори, Данилова Людмила? Так ты что, чужая нам? Почему не нашенская, не Горошкова? С чего фамилию мужа не взяла? — бабуля сдвинула с головы платок на плечи и старательно поворачивала седую лохматую голову в сторону внука и его молодой жены, пытаясь их услышать.
Потом поняла по свОему, догадалась всё же, платок на место подняла на голову, прикрывшись будто холодно ей. Плечами повела и пошла тихонько, держась за дощатую стену, и причитая негромко,
— Да что же ты, Колька, чужую невестку в дом привёл, хлопот теперь не оберёшься, вот ведь неслух, да разве можно так. От чужого мужа жену привел, да ишшо с его фамилией, ой-ей-ей, что будет то, люди добрые! Да разве можно так, совсем забылся, думает, раз всё у него выросло, так и умный он стал, горюшко моё!
— Ба, ты чего там ворчишь, ба? Люда хорошая, ты же не знаешь её? — расстроенно спросил Николай, — У неё дочка Полина носит эту фамилию, поэтому Люда и не поменяла, чтобы дочку не обидеть, будто она одна.
— Дочка-а-а-а? Да ты что ж, Коля, нормальную не смог найти, которая своего тебе рОдит? С довеском взял, вот горе то, что же теперь люди скажут, как в глаза им смотреть.
Людмила хотела развернуться и уйти, но Коля умоляюще на неё посмотрел,
— Бабка добрая, это язык у неё злой, она тебя потом полюбит, дочкой будет звать, я это точно знаю!
— Не надо мне потом, зачем я только приехала, смородины что ли не куплю, если захочу? Ты бы хоть предупредил, что твоя бабуля старорежимная и то, что ты женился на разведенной с ребёнком, она горем считать будет.
Люда вышла на улицу, вдохнула свежий деревенский воздух, и усмехнулась.
Вот и съездили к любимой прабабушке Коли познакомиться.
Он ей столько рассказывал, как его прабабка одна растила, потому что мать Колю рано родила, а потом сбежала с заезжим мужчиной так же, как до этого и её мать Зинаида, дочка бабы Маши.
Зинаида тогда так и пропала, в розыск подавали, но так и не нашли. А мать Коли Лилия, дочка Зинаиды, давно уже в другом городе так и живёт с тем мужиком, двое детей у неё.
А у Коли, кроме этой прабабки, и нет никого.
На свадьбу она к ним не смогла приехать, старая, куда ей целые сутки на поезде ехать. Так они сразу, как расписались, сами к ней поехали.
Хорошу Полинку с собой не взяли, с родителями Людмилы оставили, а ведь она очень просилась, никогда не была в деревне.
Коля ей рассказывал, что у бабы Маши уже малина пошла и чёрная смородина.
— Как пошла? — удивлялась Поля
— Да на кустах выросла, — смеялся Коля, расчесывая её длинные, как у мамы, волосы.
— А твоя бабушка Маша добрая? — прищурившись спрашивала Полина.
— Очень добрая, правда может ляпнуть с горяча, но потом жалеет, жизнь у неё тяжёлая была, вот и опасается всего. А так она очень добрая…
Людмила стояла на крыльце, и не знала, что и делать. Зря она на эти слова мужа внимания не обратила, когда он Поле отвечал. Видно потому и сказал ей, что дорога длинная, и лучше Полину с собой не брать, в другой раз поедут вместе…
Из сумки у Людмилы торчали пакеты с подарками для бабушки Маши.
Халат красивый, Коля сказал, уж очень она уважает халаты. И конфеты дорогие. А ещё приемник небольшой, уж очень его прабабка музыку любит слушать.
Николай выскочил на крыльцо, не зная, кого первым и успокаивать.
— Людочка, прости её старую, она уже легла на кушетку и плачет, что наговорила тебе лишнего. Вернись в дом, а то она помрёт с расстройства!
Люда усмехнулась, потом достала пакет с подарками,
— На вот, отдай своей доброй бабе Маше на память.
— Ну Люда, если не хочешь, мы больше никогда к ней не поедем, только подойди к ней. Старая она, мечтала, что хоть у меня будет всё правильно в жизни, не то, что у неё все наперекосяк, да и к тому же она и несовременная…
— Ну ладно, зайду, — Людмила вошла к комнатку прабабки мужа с намерением поставить пакет с подарками, и сухо распрощаться.
Но вошла и увидела, как старушка, вся сгорбившись, что-то достаёт из буфета.
— Это соседка Галина меня настропалила, ты уж не серчай, как уехал наш Коля учиться, так и капала каждый день мне, что он в Лильку да в Зинку пойдёт, тоже жить не будет нормально, что-то да отмочит. И я боялася, что опять выкинет что-то Колька, так боялася перед людями и наговорила невесть чего. Вот, бери всё, не прощу себе ентого никогда теперича, бери!
Она открыла крышку красивого заварочного чайника и стала доставать оттуда спрятанные скрученные тысячные,
— Возьми, я для Коленьки копила, на дочку возьмите, я же знаю, что одной растить, тяжкий труд!
Бабка совала Людмиле деньги, потом села на табуретку и тонко заплакала, и запричитала, всё подряд перебирая,
— Язык мой поганый, вырвать его надо, мелет подрят все мои опасения, да надо же было удочерить Кольке дочку твою, вот бы и ладно было, и не знал бы никто!
Потом достала из кармашка халата носовой платочек, вытерла мокрое от слез лицо, и заявила,
— Всё пустое это, раз Данилова ты, так знать так и надо. Не простишь меня — езжайте, зла держать не стану, сама виновата старая бестолочь. Жизнь прожила криво, а от других что-то требовать хотела…
Людмила слушала её, и обида почему-то отступила.
А баба Маша всё продолжала говорить, смешав воедино все свои горести и обиды от одиночества…
Люда достала приёмник, включила и поставила на стол. Потом достала цветастый халат и положила перед бабой Машей.
Та сразу замолчала, потом посмотрела на Людмилу своими выцветшими глазами и не поверив спросила,
— Это что ж, мне что ли? Господи, да за что ж мне, да разве я заслужила такое богатство…
На следующий день бабушка Маша всем соседям объявила, что внук её женился на очень хорошей женщине Людмиле и дочку её удочерить собирается. И что поступок внука она очень даже одобряет, потому что он и за мать свою кукушку Лилию, и за бабку свою Зинаиду вертихвастку перед Богом долг отдал. И её, прабабку Марию, уважил, это она виновата, что дочь беспутную воспитала и внучку проглядела. А внук её Николай — настоящий мужик, и жену нашёл себе под стать, умную, добрую и красивую…
После таких слов никто не посмел и слова худого сказать в адрес правнука и его жены.
К следующей весне Коля и Людмила уже с Полиной к бабе Маше приехали, а Люда уже носила под сердцем сыночка.
— Вот теперь и помереть мне не страшно, и правда, что за дело мне до фамилии, спасибо, что на бабку обиду не затаили, — радовалась баба Маша, гордо гуляя по улице за руку с Полиной в новом пестром халате.
Полина с бабушкой Машей
— Не надо, не помирай, баба! — обняла её Полина.
— Ты же моя попрыгунья, старой бабке растопила сердце, видать поживу теперь ещё, не всё же горевать, надо напоследок и жизни порадоваться, — неумело улыбаясь согласилась с праправнучкой бабушка Маша.
Жизнью битая, многое в ней повидавшая, привыкшая на обиды тут же огрызаться. Но всё же где-то в самой глубине своей души сохранившая тепло и доброту..
