Илья Сомов стоял у окна своего кабинета, глядя на засыпающий осенний парк. Он, директор городского Дома культуры, человек, привыкший к репетиционному шуму и суете, больше всего на свете ценил тишину и уединение в своей просторной, но такой пустой квартире. Тишину прервал резкий звонок в дверь.
На пороге, с небольшим чемоданом и испуганными, но решительными глазами, стояла его дочь. Вероника. Та самая, с которой он почти не виделся после того, как ее мать ушла, оставив его с двухлетним ребенком, а он, едва дождавшись ее совершеннолетия, с облегчением перевел общение в формат редких открыток и денежных переводов.
— Пап, — сказала она, не снимая пальто. — Мне негде жить. Я продала квартиру.
Илья отступил на шаг, будто от ветра, хотя в прихожей было душно.
— Как это «продала»? — его голос прозвучал резче, чем он хотел. — Вероника, тебе не двенадцать лет. Ты должна была думать! Где ты будешь жить, если твой бизнес прогорит?
— Пап, ну я не думала, что всё так получится, — голос дочери дрогнул. — Мне казалось выгодным открыть свою студию визажа под залог квартиры. Пап, можно я поживу у тебя? Какое-то время. Обещаю, ненадолго.
— Вероника, ты знаешь, я привык жить один, — Илья провел рукой по волосам. — И тебе у меня будет неудобно. Тебе нужно работу найти, встать на ноги…
В этот момент из гостиной вышла Светлана, его помощница и, в последние годы, подруга. Она наблюдала за сценой с порога.
— Илюш, ну что ты напал на девочку? — мягко сказала она. — Она же дорогая. Дай хоть чаю попить, отогреться. Мне тоже налей, кстати.
Илья, поколебавшись, махнул рукой.
— Ладно. Проходи.
— А почему ты со мной не посоветовалась, прежде чем открывать эту студию? — не унимался он, следуя за женщинами на кухню.
— А ты забыл, как ты уехал год назад, сразу после маминых похорон? — вдруг резко ответила Вероника. Ее глаза блеснули обидой. — Ты даже на поминки не остался. Мне казалось, тебе не интересны ни я, ни моя жизнь.
— Да? А теперь ты приехала ко мне и ставишь меня перед фактом?
— А к кому мне еще ехать, как не к отцу? — она почти кричала. — Хотя, чего я хочу? Тебе всегда было не до меня! Ты всю жизнь от меня отделался. Как только мне восемнадцать стукнуло, ты даже про открытки забыл!
— Илюш, ты ведешь себя как человек без сердца, — встряла Светлана. — Вы же родные люди.
— Тебе ли не знать, что я не могу ни с кем жить под одной крышей? — огрызнулся Илья. — Я человек творческий! Ладно, — сдался он, видя ее строгий взгляд. — Я сниму тебе квартиру на один месяц. Но платить ты будешь сама. Ты взрослый человек.
— Какой же ты эгоист, Илюш! — воскликнула Светлана.
— Послушай, хватило ума продать квартиру, хватит ума и как-то устроиться, — бросил он дочери.
— Спасибо, пап, я всё поняла, — тихо, почти шепотом, сказала Вероника. — Какой ты жестокий. А у меня такое ощущение, что я тебя никогда не знала.
— Я жестокий? Я?! — взорвался он. — По-твоему, я должен решать твои проблемы?
Вероника, не говоря ни слова, развернулась и выбежала из кухни. Илья услышал, как хлопнула входная дверь.
— Догнал я ее, еле уговорил вернуться, оставил у себя, — позже, опустошенный, он жаловался Светлане. — Но ты не представляешь, как мне тяжело! Я очень занятой человек, меня буквально рвут на части! А Вероника… она взрослая женщина. Почему я должен ее опекать?
— Разве вас кто-то просит ее опекать? — удивилась Светлана. — Мне так показалось, дочь просила всего лишь разрешения какое-то время у вас пожить. Знаете, у меня и так иногда живет… ну, разные люди. И все они будут осуждать.
— Это что за пагубная общественная мораль, которая учит, что родители должны тащить на своей шее детей всю жизнь? Интересно.
— История, во-первых, из вашего рассказа я поняла, что я как раз осудила ваше нежелание ей помогать. А во-вторых, получается, вы не хотите помогать дочери только потому, что вас могут осудить ваши знакомые?
— Так, во-первых, я никогда не был особенно духовно близок с дочерью. А во-вторых, ты знаешь, она могла бы как-то предупредить меня о своем приезде!
Отношения с Вероникой оставались натянутыми. Однажды, вернувшись домой, Илья застал дочь за уборкой в его кабинете.
— Пап, решила прибраться в твоей берлоге. Слушай, ну у тебя здесь пыли… — она чихнула.
— Мои бумаги! — забеспокоился он. — И где у меня лежит… а, вот это что?
— Это? Я постирала, но не нашла, куда повесить.
В этот момент зазвонил телефон. Илья, отвлекаясь, искал взглядом какую-то бумагу.
— Да, ведомость? Да-да, я понял. Ищу, я все… перезвоню. — Он положил трубку. — Так, вот, где-то здесь лежала такая, в ней были столбцы и такие суммы… Давай ищи, ты ж это прибрала.
— Слушай, а это не та, где про костюмы было написано? — она протянула ему мятую бумагу.
Илья схватил ее.
— Вот она! Нет… ты понимаешь, что ты сделала? Ты выбросила смету на костюмы для спектакля! На которой пятна от кофе! Я думала, она не нужна.
— Тебе не надо думать! У тебя это очень плохо получается!
В тот вечер Вероника извинилась, но осадок остался. Все изменилось, когда она серьезно заболела. Илья, вернувшись домой, застал ее бредущей по коридору с чемоданом.
— …тебе я этого не прощу! Слышишь? Ты боишься, что тебе плохо подумают, а на меня тебе плевать! Тогда и мне плевать! Слышишь?!
— Что с тобой? — он подошел ближе и ахнул, прикоснувшись ко лбу. — Ты вся горишь! Немедленно в постель! Никуда ты не поедешь!
Прошло два дня. Илья сам ухаживал за дочерью, приносил ей чай с малиной, поправлял одеяло.
— Чай… спасибо, пап. Ты прости меня за те слова… они как-то сами вырвались. Я не думаю тебе ничего плохого. Я понимаю… — она слабо улыбнулась. — Мне тебя всю жизнь не хватало.
— Нет, ты не думай, я не буду тебе мешать. Я как только выздоровлю, сразу уеду. Как встану, смогу, найду себе угол.
— Знаешь, ты первым делом выздоравливай, — перебил он ее. — Угол найдется.
Когда Вероника поправилась, Илья стал проводить с ней почти все свое свободное время. Он впервые почувствовал, что ему хочется кого-то баловать, окружать заботой. Они гуляли в парке, катались на каруселях, как дети, и он с удовольствием обновил весь ее гардероб. Он даже стал меньше внимания уделять Светлане, объясняя это тем, что хочет наверстать упущенное.
Однажды вечером они устроили небольшой праздник после удачной премьеры спектакля. Вероника решила приготовить свой фирменный салат.
— Папка, берегись! Я сейчас буду делать свой салат с копчеными куриными крылышками и острым перцем, ты пальчики оближешь!
— Вероника, вы что, не знаете, что Илье нельзя острое? — вмешалась Светлана. — У него же язва!
— Ну, один раз можно, — возразила дочь.
— Можно, один раз, — поддержал ее Илья.
— Если любимая дочь приготовит…
— Вань, ты ведь себя как маленький ведешь! Ты хочешь обострения?
— Оля, ну зачем? Хватит! — вспылила Вероника. — Хватит тут из себя маму строить! Я папе тоже зла не желаю!
— Девочки, успокойтесь! — встрял Илья. — У нас же праздник!
— Пап, она совершенно ничего не дает мне для тебя сделать! — надулась Вероника.
— Вероника, ну что ты? Хватит сырость разводить. Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Он увел ее в кабинет и открыл сейф.
— Вот это когда-то досталось мне от отца. От меня перейдет к тебе.
— А что это такое? — удивленно спросила она.
— Это очень ценная коллекция старинных монет. Они собраны со всего света. Вот, смотри, эта монета — огромная редкость. Она стоит целое состояние.
Вероника с интересом разглядывала сокровища. В этот момент вернулась Светлана.
— Извините, я весь вечер хотела сказать, что на вас такое миленькое платьице, Вероника, вам очень идет. Вы в нем просто девочка. А на вас, Светлана, тоже очень красивое платье. Вы в нем выглядите… как раз на свой возраст. Сколько вам, сорок пять? Пятьдесят?
— Вероника, это некрасиво, — строго сказал Илья. — Извинись.
— Но я хочу знать! А в наше время учили, что про возраст спрашивать неприлично, — язвительно парировала Светлана.
— А кто вы такая, чтобы делать мне замечание? — вспыхнула Вероника. — Вы даже не папина жена и никогда ею не станете, как бы вам этого не хотелось!
— Вероника, Светлана, подождите!
Но Светлана, не слушая, хлопнула дверью. Позже Илья нашел ее в парке.
— Если мне нужно выбирать между тобой и ею, я выберу ее. Как бы тебе это больно ни было слышать. Все-таки она моя дочь.
— Прощай, Илья, — тихо ответила Светлана.
Прошло несколько дней. Илья очень скучал по Светлане, но был уверен, что поступил правильно, защитив дочь. Однажды Вероника встретила его на пороге не одна. Рядом с ней стоял молодой человек спортивного телосложения, с вызывающей ухмылкой.
— Пап, знакомься, это мой любимый человек, Глеб. Мы расходились, теперь вот опять сошлись.
— Здравствуйте, — буркнул Илья, с первого взгляда проникшись к нему неприязнью.
— Пап, ты же не против, если он поживет у нас какое-то время? А потом мы что-нибудь придумаем. Пойдем, я покажу тебе нашу комнату.
Илья был в ярости. «Этот тип» поселился в его доме, бесцеремонно распоряжался его вещами и однажды вечером, когда Илья мешал ему смотреть телевизор, заявил: «Слушай, отец, пойди погуляй где-нибудь пару часиков. Наше дело молодое. Вспомни себя».
Илья, ошеломленный, вышел из собственной квартиры. Он не знал, куда идти, и очутился у дверей Светланы.
— Можно я к тебе приду? — спросил он по телефону.
— Да, уже бегу, — ответила она, не спросив ни о чем.
Он рассказал ей все.
— Спасибо. Я просто не понимаю, как его не прибил. Растерялся. Да и… счастью дочернему как-то мешать неловко.
— Ловко. Я на твоем месте вообще полицию бы вызвала. Мне кажется, Илья, что ты просто не нужен собственной дочери.
— А кому я нужен? — с горькой иронией спросил он. — Кроме художественной самодеятельности в Доме культуры? Мне когда-то пророчили большое будущее. А кто я теперь? Директор районного Дома культуры без перспектив. Молодость прошла, ничего не вернуть.
— Пожалуйста, не расклеивайся. Все будет хорошо. У тебя есть Вероника. У тебя есть я.
— Ты меня простила?
— Ну конечно, глупый.
В этот момент зазвонил его телефон.
— Пап, ты где? Мы без тебя ужинать не садимся, ждем!
— Я скоро буду, — ответил Илья и, попрощавшись со Светланой, пошел домой.
На следующий день он получил письмо. Его приглашали представить свою нумизматическую коллекцию на крупной международной выставке. Это известие сразу улучшило его настроение. Но радость была недолгой. Проверяя коллекцию, он с ужасом обнаружил пропажу нескольких самых ценных монет.
— Вероника! Ты показывала кому-то мою коллекцию? — ворвался он в ее комнату.
— То есть… да… — она растерялась. — Глеб, он… в общем, понимаешь, он в такую ситуацию попал, ему деньги позарез нужны были!
— Мне плевать, в какую ситуацию он попал! Ты взяла без спроса экспонаты моей коллекции! Ты знаешь, как это называется?!
В дверях появился Глеб.
— Слушай, отец, да ладно тебе скандал устраивать. Ну, позаимствовали мы у тебя маленько. Вернешь все, как бабки появятся.
— Ах ты, подлец! — Илья не выдержал и шагнул к нему.
— Ой, не надо руками махать, я и сам умею, — тот встал в позу.
— Убирайся вон! Пока я не вызвал полицию! И ноги твоей здесь больше не будет!
— Уйду, тоже мне, массовик-затейник найден, — фыркнул Глеб.
— Пап, пожалуйста, не надо! — взмолилась Вероника. — Если он уйдет, то и я уйду!
— И пожалуйста! — закричал Илья. — Оба убирайтесь!
Дверь захлопнулась. Илья остался один в гробовой тишине своей квартиры. Он чувствовал себя разбитым.
— Я потерял Веронику. Потерял навсегда, — говорил он Светлане, которая снова была рядом.
— Если честно, я этого и хочу, и боюсь. Потому что что, если все, что ей нужно от меня — это квартира и деньги?
— Может быть. Но вопрос не в этом. Вопрос в том, в каком качестве она вам нужна? В качестве любимой дочери? Ну, тогда не так уж и важно, чего ей от вас нужно. Или же в качестве любимого плюшевого мишки, с которым можно играть, только когда вам удобно? — Она вздохнула. — Ничего не поделаешь, если любишь.
Через несколько дней дверь снова позвонила. На пороге стояла Вероника. Под глазом у нее был синяк.
— Это он? — спросил Илья, и кровь бросилась ему в лицо. — Всё, я звоню в полицию! Сначала мы поедем в травмпункт, снимать побои!
— Нет, пап, пожалуйста, не надо! — она схватила его за руку. — Он уехал. Все. Навсегда. Ничего. Я его найду… никто не смеет бить мою дочь! Никто!
— Пап, я не за этим приехала. Я хотела сказать… прости меня, пожалуйста. Если сможешь. Это — первое. А второе… монеты вернуть я тебе не смогу. Я тебе деньгами верну. Честное слово. Я все, все отработаю, все до копеечки. Ты мне только время дай.
Илья смотрел на ее испуганное, избитое лицо, и все его принципы, все обиды рассыпались в прах.
— Хорошо, — сказал он тихо. — Даю.
Она кивнула и повернулась, чтобы уйти.
— Постой. Не могу. Не имею права. Проходи.
— Нет, пап, я все поняла. Пожалуйста, прости меня, если сможешь. Я все верну, все до копеечки, честное слово.
— Какая же ты дурочка, — он обнял ее и прижал к себе. — Мне не нужны твои деньги. Мне нужна ты. И никуда ты не поедешь. Раздевайся.
Он повел ее на кухню.
— Давай чай пить. Вероника, ты какой любишь? Хочешь, я фруктовый заварю?
Илья Сомов наконец-то понял простую истину. Любовь — это не коллекция, которую можно хранить в сейфе и доставать по праздникам. Это живой, хрупкий и бесценный дар, который нужно беречь каждый день, несмотря на ошибки, обиды и непонимание. И его собственная коллекция родительских чувств, которую он так долго игнорировал, наконец-то обрела свой главный, самый редкий экспонат — прощение.
