Сколько я себя помню, рядом всегда была бабушка.
Она появлялась ниоткуда, вытирала мокрый нос, своей шершавой пахнущей травами или молоком ладонью.
Гладила по стриженой вихрастой голове, качала меня на руках.
Когда я упал с яблони и ударился коленом, тащила меня на себе в больницу, не давая встать на ноги, хотя у меня уже всё давно прошло…
Моя бабушка, мой ангел — хранитель.
Мама моя была поздним ребёнком, когда её старшая сестра, тётя Клава, уже имела годовалого сына, тогда родилась у бабушки с дедом и моя мама.
Так и получилось, что тётка моложе племянника на целый год.
Они были очень дружны, мама и дядь Серёжа, хотя по семейной иерархии он, дядя Серёжа, был моим двоюродным братом.
Мама замуж не торопилась, училась, работала, соответственно я родился тогда, когда у бабули с дедом был уже правнук Валерка, вот на Валерку -то и легла обязанность следить за мной, когда были мы у бабушки.
Валерка на много лет, на всю жизнь,остался для меня старшим братом, моим лучшим другом, помощником и защитником, хотя разница у нас была не сказать, чтобы большая, пару лет…
-Бааа, а ты куда?- тянет Валерка, таща меня за руку, я упираюсь, не из вредности, а потому что слетела сандалия, я пытаюсь натянуть её, стараясь поспеть за канючащим Валеркой.
-За кудыкины горы, журавлёв шшупать, закудахтал, сиди вон, с Володькою, да куды ты его ташшишь, обормот.
-Бабушка, — вступаю я, — моооожно мы с тобоооой?
Мы с Валеркой знаем, бабушка собралась иди к своей тётке, бабке Марьяне, ах, каких только чудес не было у тётки Марьяны.
Шарики, новогодние шарики, они лежали в маленькой коробке, под кроватью, преложенные ватой.
Пряники в фольге, тоже для нового года.
Пароходик, что стоял за стеклом, проигрыватель, пластинки, солдатики.
Конечно, нас с Валеркой привлекали солдатики.
Бабушка Марьяна давала нам поиграть ими.
— Токмо не поломайте, — просила она.
И мы с Валеркой, затаив дыхание, играли осторожно этими солдатиками.
Это всё, что осталось у неё в память о сыне её Григории, будучи взрослыми, мы поняли, что как могли два пацанёнка, своими тоненькими ручками, сломать оловянных солдатиков, а тогда, совершенно серьёзно боялись это сделать.
У меня сохранился один такой солдатик, он стоит на моём рабочем столе, как воспоминание о том далёком времени, когда небо было голубее, облака похожи на зверушек из ваты, деревья до неба, где -то пониже мама с папой и ещё ниже бабушка с дедом.
А ещё, у бабушки Марьяны были красивые открытки, с красивыми, чёрно — белыми тётями, котятками и собачками, которые держат во рту красную розу.
Большой альбом в бархатной обложке со старинными фотографиями, всё у бабушки Марьяны было интересное и загадочное.
-Баба, а это кто?- показывая на красивую тётю, в длинном платье и в огромной шляпе, с палкой- зонтом, — спрашивали мы.
-Это никто…так просто, — говорила бабушка Марьяна и вытирала слёзы.
-Хтой-то тама, Марьяша?- спрашивает в очередной раз бабуля, мы всегда удивлялись её забывчивости. Вон, бабушка Марьяна, старше нашей бабушки, а всё помнит…
-Да хозяйка, же Марья Давыдовна. Ох, хорррошая была, ох хоррошая. Так и сгинули на чужбине, а как она не хотела уезжать, как плакала, просила меня, мол, поехали, поехали с нами, Марьяша.
— А то, Марьянка, ходила ба щас в шелкааах, по заграницам-то…Чавой-то не поехала?
-Эх, Мотя, любовь же у меня была, знаешь же…
-Знаю, Марьяша, — становится серьёзной наша бабушка, — жалко Митрия Ляксеича, хороший был человек, ой, хороший, несмотря на то, что из благородных.
-Дааа, не пощадила никого, война проклятущая, вот и Гришеньку моего, сыночка, и Дмитрия, супруга моего, законного. Не дал больше бог, детушек, а то бы тоже, бегали бы вот такие, как Володейка, с Валерушкой…
Бабушки начинали вспоминать каких-то людей, вспоминали, как служила бабушка Марьяна горничной, бабушка и служила, это не укладывалось у нас в головах, ведь служат солдатами дядьки.
Бабушки вытирали глаза, забывали о чае…
Да, чай это одно из чудес, за которыми мы так рвались к бабушке Марьяне.
Это не просто чай, налитый в эмалированные кружки и щедро сдобренный желтоватым свекольным сахаром, как поила нас бабуля.
Нееет, у тётки Марьяны, это был совершенно особенный чай.
Подавался он в большом, заварочном чайнике, с большой же куклой грелкой наверху.
Ставились на стол тонюююсенькие тарелочки, с цветочками, сверху чашечки, тооооннькие, с небольшой ручкой с боку, в маленьких хрустальных розетках стояло вареньице и мёд.
Бабушка Марьяна снимала куколку с чайника и наливала запашистый, ароматный чай в маленькие чашечки.
Пить чай полагалось маленькими глотками, варенье и мёд брать по чуть — чуть, носом не шмыгать, не горбатиться, будто черти всю ночь воду на их возили, не чавкать, не сёрбать, вести себя прилично, как полагается воспитанным детям.
Мы терпели все одёргивания бабули, лишь бы она нас взяла с собой, чтобы прикоснуться к этому волшебному и непонятному миру, в котором жила бабушкина тётка Марьяна.
Иногда бабуля ходила на Кудыкины горы, туда она ходила воровать помидоры.
То есть к деду Касьяну.
Дед Касьян, окаяшка, пропойца и гнилой человек, по мнению нашей бабули, но тоже живой человек и ему раз в неделю посёрбать (похлебать), горяченького тоже хоцца.
Бабушка таскала ему бидончики со щами из свежей крапивы, масло, молоко, сливки и сметану, творог, вареники и котлеты, ковригу хлеба.
Убирала у него, мыла, всё вычищала.
-Матрёнушка, так и так чисто, на прошлой же неделе всё вымывала.
-Молчи знай, как порося, усё загваздал.
Дедушка Касьян блаженно улыбался, вытирая красноватые, слезящиеся глаза свои, шамкал губами и поглаживал полностью седую, пушистую бороду.
-Как ты Матрёнушка на Аксинью мою, покойницу похожа.
Дедушка Касьян, был мужем старшей сестры бабушки, бабушка Аксинья умерла до моего рождения, дети их жили далеко в городе, за оставшимся одним стариком, приглядывала наша бабушка.
Всё прибрав, она накрывала на стол, мы уже тут как тут стояли у стола.
-Тьфу на вас, окаяяннаи, ну ведь Касьян Палыч, ну скажуть ить, што некормлены- непоены дети, ну.
Дома ить не заставишь, а тут гляди- кася.
-А ты Матрёша, приводи ко мне робят, приводи, вместе исти будем, вместе оно, веселее…
Пообедав, мы пили чай из больших алюминиевых кружек или из гранёных стаканов.
Ели варенье из большой, стеклянной вазы, зачерпывая столько, сколько надо.
А потом дед Касьян вёл нас в своё царство.
Чего только не было у него, разные верстаки, инструменты, кругом валялись стружки от дерева,напоминая большую пену у берега реки или на кружке пива, что покупал себе папап, в привокзальной чебуречной.
Бабушка бурча, принималась выметать эту деревянную пену.
А дедушка Касьян, хитро прищурившись, доставал нам из закромов своих, то деревянный трактор, точь- в точь, как у соседа дяди Миши, то деревянную лошадку, то танк, то пушку, а ещё свистульки, ах, как же мы любили и ждали подарки от дедушки Касьяна.
Мы помогали ему рвать траву для кроликов, а дедушка давал нам подержать этих маленьких, домашних зайчиков.
Кролики дрожали и прядали своими большими с красными прожилками, ушками.
Носики их смешно шевелились, мы с Валеркой стояли, затаив дыхание.
-Глядитя, штобы задними лапками не стукнули, — говорит дедушка Касьян нам с Валеркой, — задния лапы у них, ууух, сильнаи какия.
Тем днём Пашка, сосед, хотел крола забить так он яму как дасть палец переломил. О, как.
Мы с детва знали и не боялись, что скотину выращивают для того, чтобы забить и съесть, нам не казалось это диким, и мы не думали, что колбаса растёт на дереве, а мясо выращивают в специальных машинах уже готовыми кусками.
Мы с удовольствием гонялись за курицей, которую нам показала бабушка, чтобы изловить её и торжественно передать бабуле, она же, на пеньке за сараем, проведёт все процедуры и наварит нам вкуснейшей, домашней лапши, с янтарными кружочками плавающего жирка.
-Баба, а пупок?- спросим мы.
-А вот, вот он, я его почистила, помыла, вот, ешьте, ешьте мои дитёночки, мои кухляточки, паразиты мои разлюбезные, кто же бабушка без вас? Как есть никто…
Бабушка варила нам яйца и заставляла их есть.
-Ты ешь, ешь, Валерушка, Володейка, макай, на-ка, макай у солонку, яйца надо исти, в их сила.
Бабушка ходила полоть сахарную свёклу, как-то брала нас собой, посадив нас в начале рядка, у берёзки, велела не ходить никуда, через несколько минут уже убежала вперёд с тяпкой, весело переговариваясь со своими товарками, так называла бабушка других тётушек, товарки мои.
Наполовшись, тётеньки во главе с бабушкой, приходили к нам, уставшие, раскрасневшиеся, вытирая пот с лица и шеи, они раскладывали свои припасы, соорудив один большой импровизированный стол, чего только там не было, все ели с удовольствием и кормили нас, детей.
Нас упрашивать не приходилось.
-Ты гляди- ка, лопають, аж за ушами трещить, ну надо…
-А ты их почаще, Матрён Николавна, почаще приводи, глядишь и откормим внучаток-то всем табором — смеются женщины.
А мы прислушивались друг к другу и не могли услышать треск за ушами.
Пообедав, некоторые тётеньки ложились подремать под шумящими листвой берёзками, а некоторые, те что помоложе, бежали на речку, искупнуться. Иногда и бабуля наша вела нас на реку.
Мы с разбегу забегали в холодноватую воду, разбрызгивая вокруг себя мириады брызг, что на солнышке превращались в радугу.
Гомон, смех, шутки.
Маленьких рыбок, гальянчиков, можно было поймать спокойно руками.
Мы и ловили с Валеркой, потом нанизав на прутик этих маленьких, серебристых рыбок, несли довольные к стану, чтобы отвезти домой коту Ваське, жирному и ленивому.
Бабушка грозилась завести нормального кошака, который не будет лежать брюхом к верху, а будет честно исполнять свои котинные обязанности — ловить мышей.
-Они ить по ему ходють, по ледащему, скоро усы обгрызуть и в плен возмуть, а ему хучь ба хны.
Давеча крысу в сарайке увидал, за каким он чёртом туды попёрси, так как заорёть, благим матом, чуть не сшиб меня, на шею бросилси, всю искарябал, глаза по плошке, орёть…тьфу, что за негодная скотина.
Увези яго Някишка в лес и брось там, няхай лисы его съедять, бесполезного.
Дедушка тихо улыбался, продолжал курить папироску и плести сеть, а мы начинали просить бабулю не отвозить Ваську в лес к лисам.
А утром, я сам видел, как бабушка, подоив коровку Майку, несла ему на тарелочке, тёплого, парного молочка.
-На, на, Васенька, кушай, милый, ты ужо не обижайся на баушку, но крендель ты ишшо тот, чёрт плешивый, тьфу на тебя, ешь, ешь, кися моя, от так, от так. Давай, баушка морду твою толстую вытрет, от так, жри скотина безрогая, наедай харю, охо-хо, Васенька, видно и мне срок приходить…ноги болять, колени так и крутить, так и рвёть.
Ну, ково жмуришси? Вкусно тебе? А кто давеча сливки с лизал, не знаешь? Ааа?Ладно, жри на здоровье, морда твоя, толстая, котинная.
Што? Што муррр, ну иди, иди сюды пять минут понежимси.
Вот такая она была, моя бабушка, как сотни тысяч бабушек.
Я сам уже дед, мои внуки выросли, одни не едят мясо, другие рассуждают о тленности бытия.
Кто-то делает карьеру, кто-то пьёт смузи и занимается трансерфингом реальности…
А я в их время, лежал на сеновале, смотрел в щёлки на звёздное небо, мечтал полететь в космос, а ещё…ещё мечтал, чтобы Оля, самая красивая девчонка на свете, подошла и сказала мне привет…
Времена меняются и больше не будет таких бабушек, какой была моя…Да и сам я, совсем другой, не такой, как мой дедушка…
Но всё равно, хоть чему -то, а я научил своих потомков.
Вон сидит у яблони, мой правнук Петя и свистит с удовольствием в свистульку, которую когда -то мне, малышу, вырезал дед Касьян.
Кажется у его мамы, моей внучки Катерины, сейчас взорвётся мозг от того писка и скрипа, но она терпит, они -то по другому детей воспитывают, а мне бы поджопник дали.
Так что, свисти Петя, свисти пока есть такая возможность. Дедушка Володя, тебе ещё балалайку найдёт…
