Чужая

-Федюнька, ты плачешь что ли?
-Нет, — мальчонка черноглазый уткнулся в коленки и зашмыгал носом, сидел он под досками, что были сложены для просушивания.
-Нет, погодь, погодь, плачешь ведь, Федюня? Обидел кто? А ну, ну вылазь, вылазь, говорю…

Бабушка вытащила Федюньку, тот стоял опустив глаза в землю и склонив черноволосую голову.

-Кто?

-Пееетька, уууу.

-Ну не плачь, не плачь. Чего ему, толстопузому?

-Он…он…говорит что я не родной папке, что я и мамке не родной и тебе, бабунюшка и деду, уууу…

-О, как. А и чей же ты тогда?

Мальчик всхлипнул и заревел, размазывая следы слёз по щекам, грязными кулачками.

-Он, он, он говорит, что я не ваш, а…а…меня, цы…цы…цыгане подкинулииии, уууу.

-Эх ты, горе ты моё луковое, а ну иди, иди сюда, — поманила пальцем бабушка мальчика, — а ну иди, глянь ко, ну…

Бабушка подвела заплаканного, чумазого Федюньку к зеркалу, — гляди, ково видишь?

-С..с..себя.

-А так? — бабушка тоже показалась в зеркале, ну?

-Теебяяя, — не понимая о чём пытает его бабушка, заплакал опять Федюнька, так тяжела была его обида.

— Посмотри хорошенько, ничего не видишь?

Мальчик пожал плечами.

-А вот так, — бабушка скорчила рожицу, Федюнька засмеялся.

-Бабушка, а ты на меня, что ли похожа? — всхлипывая спрашивает Федюнька.

-Это ты на меня, горюшко моё луковое, ты на меня и на папку своего, так как же ты можешь быть не нашим.

А Петьке тому, лопоухому, скажи, что мол, бабушка ему ухи надерёт, ежели он ещё раз на тебя обзовётся или глупость скажет.

А если сильно будет обижать, то дай ему в лоб.

Умыла внучонка, сунула ему пирог в руку и тот побежал весёлый вприпрыжку.

Вот уже бежит к мамке плачущий Петька, жалиться на Федюньку…

-Тёть Валя, тёть Валя, — кричит у калитки молодая, круглолицая женщина — тёть Валяяя.

-Ну, чего орёшь, как окаянная, что стряслось?

-Тёть Валя, вы скажите своему, чего он на людей бросается, давеча прибежал мальчишка, весь в слезах, говорит Федька ударил.

-Да ты чтооо? А ты, Нинка, не спросила своего за что? А?

-Да не за что? Бешеный он у вас, в клетке держать надо, за просто так ребёнка ударил.

-А я тебе скажу за что, я скажу…ещё раз твой Петька рот раззявит и Федюньку моего назовёт цыганёнком и что он нам не родной, я сама ему уши оторву, а по том к тебе приду.

Не может дитё сам такое придумать…

-Так, а что? Тёть Валя, он вылитый цыганок, ну.

-Даааа, ну у нашего, то есть в кого, наш -то вылитый сынок мой, Мишка, а вот ты на себя-то глянь, глянь.

-А я -то чего?

-А того, чего это у вас Петька рыжий, а? Может кошка рыжая дорогу перебежала, когда тебя Колька в роддом вёз, а?

Знала Валентина, как гнобила свекровь Нину, за то что родился Петька рыжим, хотя вылитый Николай, муж Нины.

-Да…да…да вы, тёть Валя, да я…

Пока взрослые ругались, дети уже давно помирившись, скакали на воображаемых конях, оседлав палки и гикая, бежали смелые солдаты рубиться с вражескими войсками, что крапивой выстроились ровными рядами.

Уже забыв за что начали скандалить, женщину кричат друг на друга, вспоминая и коров, и овец и…

Накричавшись вдоволь, женщины разошлись.

Но, уже через пару часов, бежала Нина к тёть Вале, попросить у той немного соли, дома закончилась.

-Что там они?

-Да носятся верхом на палках, крапиву рубят, всадники.

-У моего кровь…берёт своё, не может цыган без коня, хотя какая там уже кровь, разбавлено давно всё уже, а поди -ка ты…

-Вы о чём, тёть Валя?

-Я то…ну кровь-то у Федюньки…прапрабабка его, цыганкой была…бабка моя…

***

-Лала…душа моя, если ты мне откажешь, я никогда уже не буду жить, — стоит на коленях под деревом молодой, красивый парень.

-Не могу, Михайло, ты знаешь наши законы не могу, я выйти замуж за чужого, все от меня тогда откажутся и мать моя, и отец, и бабушки с дедушками, и тётки с дядьками, сестрицы мои и маленький мой братик…

Все, все для меня окажутся чужими…

Были случаи, Михайло, уходили вольные цыганки к чужакам в жёны, да добром это не заканчивалось.

Цыганка, Миша, если полюбит, она всю жизнь любить будет, она не может на сторону смотреть, а мужчина…он такой, наиграется и в тягость ему отношения, кто-то выгонял своих жён, а куда им? Не каждый табор примет и простит, ну принимали, конечно, только что за жизнь…без любви.

А кто-то просто начинал жить своей жизнью и хорошо, если сама уходила, а то и плохим заканчивалось.

Нет Миша…не быть нам вместе.

-Не любишь ты меня, Лала…

-Люблю, милый, дава тукЭ мирО лаф, никогда не забуду тебя Михайло, мой, Михайло…

-Нет, Лала…ты сама сказала, цыганка любит только раз…

-Вот я и люблю, Михайло…камло…любимый.

Молодые люди из разных миров, объясняются друг другу в любви, горячий ветер степной, обжигает горло, треплет волосы, Лале надо уходить со своими, не стоит табор на месте, да не может никак распрощаться с красавчиком Михайлой, за чуб вороной за глаза его синие, готова идти на край света, да боязно…

А ну, как обидит, а ну не приживётся Лала, не придётся по сердцу матери любимого?

Чужая она здесь, чужая.

***

-Уйдёшь…навек одна останешься.

-Знаю, дае…знаю милая…но я его люблю.

— АмЭ карадАса, дочка.

-Я знаю мама, знаю что табор уходит, но как я без него…

***

-Мама…это моя Лала, моя жена.

Смотрит мать Михайлова на тоненькую, застенчивую девушку, сердце её сжимается, чужая, чужую привёл сын, чужую…Разве не гонят их отовсюду, не закрывают двери и окна, не загоняют ребятишек в дома, как только появятся они?

А тут…сам привёл…

Что соседям говорить? Люди отвернутся, ходить не будут, седьмой дорогой обходить некогда гостеприимный дом будут.

-Не примешь, значит…мама?

-Прости, сын, не могу я…Я в глаза её чёрные смотрю и мне страшно становится.

Соседка сказала, мол, куры передохли, телёнок захромал, у другой соседки, как увидела твою Лалу, схватки начались, раньше времени…Чужая она здесь, сын…отведи её, пока не поздно отдай своим…

Встанет она вот так, руку ко лбу прислонит и смотрит вдаль…тоскует.

Может и хорошая девушка, но чужая Миша…Погубит она нас, понимаешь?

Взял Михайло за руку свою жену молодую и ушёл, куда глаза глядят.

А через три года вернулся, вернулся Михайло не один девчушка маленькая , черноглазая у него была…

-А что же Лала? Умер ла? — вытирая отчего-то набежавшие слёзы, спрашивает Нина.

-Нет…тогда нет, к своим ушла, с цыганом.

Табор пришёл, в то место, где они жили.

Загрустила Лала, а потом..огонь будто в глазах зажёгся, поёт, пляшет, дочку подхватит и целует, по комнате кружит, а потом…потом призналась, что уходит.

-А как же любовь, Лала, — спрашивает Михайло, ты же клялась, что цыганка любит один раз…

-Да, Михайло…это так…Вот я и полюбила…

-А как же я?

-Тебя я тоже любила, Михайло…но по другому.

-Я дочку тебе не отдам.

-Как же, Миша…Она моя жизнь.

-И моя тоже, не забирай её, я тебе видеть её не запрещаю…

-Неужто ушла?

-Ушла, Нина…А Михайло долго один жил, всё ждал свою цыганку, а она приходила, да…не бросала свою девочку.

Потом Михайло женился, на односельчанке, хорошая женщина, маленькую Любушку любила, своих не было детей, сокрушалась конечно.

А как -то Лала пришла к своей доченьке, эта женщина, жена Михайлова не противилась и не препятствовала встречам, смотрит Лала, а доченька её, жмётся к мачехе-то…

-Не приду я больше, она меня дичится, тебя мамой считает…из далека буду смотреть, а ей не покажусь…тебе спасибо, что любишь мою чаюри, мою доченьку…

А сыночек твой, милая, на подходе уже, не задержится больше…

Не бойся, не увидишь меня больше, будьте счастливы.

Сказала так Лала и ушла.

Слово сдержала, больше не появлялась на глаза, но девочка часто видела цыганку с печальными глазами и так тепло ей становилось на душе…

А у Михайло родился ещё сын…

Вот такая легенда, Нина. Оттого мы такие чернявые, от той цыганки, Лалы…

-Ой, тёть Валя…что-то за душу взяло…даже если легенда, то красивая какая.

-Ну да…Ой, не могу…пойду я…

-Нин…

-Ая?

-У Николая дед, свёкор — то твоей свекрови, Зинки, рыыыыжииий, что огонёк был, так что ты её, осади, осади…